Королева поэтического слова ощущала себя одинокой

Сегодня мы вспоминаем Беллу Ахмадулину — поэт-легенда, чья звезда зажглась в период оттепели, редкая красавица, властительница дум родилась 10 апреля 1937 и ушла в ноябре 2010 года в подмосковном Переделкино, наполненном тенями великих мастеров слова.

Лирика Ахмадулиной — не золотой, а платиновый фонд нашей литературы. Все в ней — от хрупкой фигурки и необычной манеры читать стихи до необычайной смелости ее как человека — не раз становилась предметом исследований, но по-настоящему глубокий труд, справедливо претендующий на высокое звание первой полной биографии этой великой женщины, вышел три года назад. Его авторы, покойная Марина Завада и Юрий Куликов, издали том «Цвет и тени Беллы Ахмадулиной», проведя колоссальную исследовательскую работу, и вряд ли когда-либо иной труд «перебьет» этот глубиной. В преддверии памятного для поклонников Беллы Ахмадулиной дня вы поговорили с Юрием Куликовым о самых любопытных моментах, описанных в книге.

— Юрий Петрович, книга вольно-невольно рушит многие наши представления о тех или иных людях, фактах, событиях. Например, в ней серьезный кусок уделен истории самиздатовского «Метрополя». В целом она более-менее известна, но книга открывает в этой эпопее новые страницы. Расскажите об этом.

— Для Ахмадулиной болезненным отголоском «Метрополя» был весь 1979 год. Отдавался эхом, аукался, выходил боком. В книге мы не стали приводить в подробностях историю с альманахом: она действительно досконально описана, исследована, страсти преуменьшены или преувеличены, в зависимости от авторского угла зрения. Дали слово действующим лицам и близким к ним наблюдателям.

Виктор Ерофеев, придумавший «Метрополь», считал, что проект плюралистического альманаха нужен для будущей модели страны, он же набросал предполагаемый список авторов. В нем, например, были Окуджава и Трифонов. Булат Шалвович сначала согласился, а потом отказался. Трифонов сразу сказал «нет». «Когда у человека своя игра, он в чужую не играет», — так он замечательно ответил на приглашение в альманах. У Андрея Битова тоже была своя игра, он только что выпустил за границей роман «Пушкинский дом». Но, сказал нам, не проявил достаточной твердости и зря участвовал в «Метрополе»: «Потому что это было не мое дело. И команда эта не моя, если хотите. Белла — моя, Фазиль — мой, а остальная команда — не моя. Но я согласился «вложиться». Дышать было нечем, подцензурным становилось практически все, так что идея казалась близкой, родной. Ахмадулина же согласилась, потому что не могла предать друзей. Хотя она свободный человек и вполне способна отказаться… Белла всегда поступала безошибочно, не любила коллективных акций, предпочитала индивидуальное поведение. Когда надо было кого-то защитить, писала персонально. Это важно, чтобы не попасть по чужому поводу в глупое положение. Белла отвечала за свое мнение, за свои слова. Но имела в виду, что в «Метрополе» были люди, с которыми она могла разделить свое представление о жизни. То же самое и со мной. Никакого подвига. Я дал свой текст и привлек три-четыре человека, попав, таким образом, в составители. А Белла ручалась только за свой текст. «Метрополь» — аксеновское дело, Вася — ее друг. Не мой. И я вообще не человек команды. Мне это не нужно. А кому нужно? Вот это уже интересно. Было ли в «Метрополе» употребление одних другими? Тут история более тонкая и не такая уютная, как через годы ее описывали. Еще не пришло время рассказать, как все было на самом деле. Это не значит, что время не придет. Но, вероятно, без меня. Я не хочу ни с кем сводить счеты. А счеты есть. Счеты есть. Разным участникам «Метрополя» нужно было разное. Белла, допустим, выступила за компанию и потому что ее попросил Василий Павлович. «Метрополь» не мог без Ахмадулиной обойтись, она без него — вполне. Это хороший проверочный маркер. Могу сказать четко: нельзя было, если шли по общему делу, иметь личные расчеты внутри этого дела, нельзя подставлять других. Вступить на полном доверии и потом сделать ноги? А такое произошло. Да, одним было пофиг, как мне. Высоцкий радовался, поскольку его впервые опубликовали. Зато кое-кто приобретал возможность вскочить на подножку, чувствуя, что предприятие принесет какой-то звон… Кому-то уезжать, кому-то оставаться. «Метрополь» — не простой, преждевременный вопрос. Меня бесит разговор о нем, как любой разговор о шестидесятничестве. Мне чуждо все, что дает навар, чуждо все, кроме собственной свободы. И Белле, уверен, тоже. Она попала в общее дело, но письмо в Союз писателей по поводу исключения Ерофеева и Попова написала сама, а не в коллективе. Но я не хочу все это ворошить. И при такой постановке, когда тебя кидают… столько подлости… столько грязи… я сказал, что не выйду из Союза писателей. Вот что я сказал. И Белла, которая знала, что такое либеральный террор, понимала, подо что я подставляюсь. Но своей фразой я открыл возможность и ей не выходить из Союза, и Фазилю. Все, что я говорил, я говорил внутри круга, в лицо тем, кто нас подставлял… С «Метрополем» было предательство, была подлянка, были ссоры, повторю: играть в свою игру за счет других — недопустимо. Я эту мысль отстаивал, и Белла видела в моем поведении не трусость, а поступок. Она оценила мое поведение. Те, кто не собирался на этой волне валить за бугор, оказались в весьма скверном положении. Провокационная ситуация в правильно выбранный момент: поиграли в «Метрополь», попинали его ногами, как консервную банку. То был чисто политический, вонючий, противный и отвлекающий маневр. Я заплатил свою цену, Белла — свою. Эта история надоела мне больше пареной редьки. Ну, выпустили альманах и выпустили. Плохой, слабый. Но и Белла не проиграла… Она сама играла во многие игры, но делала это изящно. Ей нужно было сыграть, чтобы и не запятнать себя, и сохранить репутацию, и преувеличить ее. Могла, могла играть, и это не было невыгодным делом».

— Ничего себе откровения. А диссиденты как себя вели?

— А видите ли, писателей- диссидентов попросили не беспокоиться: их «метропОльцы» в свою компанию не взяли. Кого-то это обидело и даже оскорбило. Владимир Войнович был уязвлен. Не раз называл отказ «метрОпольцев» от сотрудничества с писателями-диссидентами предательством.

«Метропольцы», их друзья и противники давно выяснили отношения. Возможно, наиболее язвительное прозвище получил Вознесенский. Искандер назвал его «дрейфящая льдина»: Андрей Андреевич не уклонился от предложения, отдал в «Метрополь» стихи (прежде напечатанные под другим названием в «Дружбе народов») и — в разгар драки — улетел на Северный полюс. Потом долго оправдывался… Не все приняли объяснения, Ахмадулина лишь пожала плечами. А про «Метрополь» говорила нам: «Я так радовалась, когда появился «Метрополь». Не за себя. Что другие могут напечататься. А я уже была. «Только старости недостает. / Остальное уже совершилось». Всё было. Было и прошло. И забылось… Но уж после «Метрополя» — под полным запретом! Да меня всегда не печатали. Если и промелькну где-то, смотришь: опять провинилась». Не все, как Битов, посчитали альманах зряшным делом. Вениамин Каверин, писатель другого поколения и темперамента, отдал акции должное: «Значение «Метрополя» не в том, что в нем напечатаны произведения, украсившие нашу литературу, а в том, что в годы общественного молчания он показал, что общественное мнение не только существует, но обладает своим вкусом и тактом. Недаром же так всполошились вельможи Союза».

— Много ли открытий вы совершили, работая над книгой?

— Открытий немало, потому что за каждой строкой книги или документ (мы работали в семи архивах), или разговор с самой Ахмадулиной, или — с ее родными, друзьями, словом, с ближним кругом, с тем же Евтушенко. Ну, и конечно, в книге немало никогда прежде не печатавшихся стихов. Дочь, Анна Ахмадулина, дала нам для публикации несколько «детских» стихотворений, давным-давно присылаемых мамой на почтовых открытках из Крыма.

— Юрий Петрович, главный вывод из ваших с Мариной Завадой встреч и разговоров с Беллой Ахатовной — какой она была? Ее знал весь мир, но в конце вашей книги она производит впечатление человека безмерно одинокого внутренне — хотя у нее много друзей, знакомых, поклонников, она замужем… Или это неверно пойманное ощущение?

— Вы абсолютно правы. И, наверное, главная (но не единственная) из причин одиночества — немыслимая слепота, ведь Белла Ахатовна в последние годы практически ничего не видела, болезнь-то проглядели… Муж утром уходил в мастерскую, и она целые дни проводила одна. Каково это Ахмадулиной, привыкшей к толпам почитателей, обожаемой друзьями и обожающей публичные выступления?! Не могла читать, не могла водить пером по бумаге… Ежедневная пытка. Но когда мы с ней разговаривали — дома, или по телефону — она всегда оставалась блистательной, парадоксальной и обаятельной Беллой Ахмадулиной. Позавидуешь тем, кого она считала своим другом. Лучшего товарища — верного, надежного, любящего, остроумного — трудно даже представить.