Что происходит: откуда у молодежи любовь к российской попсе 30-летней давности

Документальный фильм о неожиданном интересе музыки 1990-х у молодого поколения снимает канал «Россия». Причины появления любви к российской попсе 30-летней давности искала «Вечерняя Москва».

Сегодня концерты Надежды Кадышевой собирают аншлаги, треки «Иванушек International» звучат во всех социальных сетях, а «Руки Вверх!» снова оказались на пике популярности. И двигателем этого ренессанса стали вовсе не преданные с 1990-х любимым группам представители мудрого поколения, а зумеры (поколение Z, родившиеся в период с 1997 по 2010 год. — «ВМ») — самая что ни на есть молодежь!

Музыковед Вадим Горжанкин отмечает, что всплеск интереса к культуре 30-летней давности обусловлен не какой-то определенной причиной, а целым комплексом взаимосвязанных факторов. Среди них — влияние массовой культуры, социальные изменения, технологический прогресс и даже политический контекст. Первым катализатором ностальгии по 1990-м, по мнению Горжанкина, стала группа «Руки Вверх!». Их концерты в 2010-х превратились в поражающие своим масштабом события, собиравшие целые города и стадионы.

— Концерт группы «Руки Вверх!» в крупных населенных пунктах стал восприниматься как национальное событие, подобное празднику. Это был не просто музыкальный вечер, а нечто большее, объединяющее целое поколение, — объясняет эксперт.

Молодежь, наблюдая за этим феноменом, осознала, что у нее нет подобных культовых явлений. Современные артисты, несмотря на доступность технологий — запись в домашних условиях, самостоятельные продюсерские релизы — не создают столь массовых движений. Однако это привело и к фрагментации аудитории:

— Современная музыкальная среда парадоксальна, — поясняет Вадим. — Технологический прогресс демократизировал создание музыки: сегодня любой талантливый человек может записать трек в домашней студии, снять клип на смартфон и найти свою аудиторию через соцсети. Но именно эта доступность стала ловушкой. Мы наблюдаем феномен «гиперлокальности» — тысячи достойных исполнителей существуют в своих нишевых пузырях, у каждого есть преданные 500–1000 подписчиков, но прорваться на следующий уровень практически невозможно.

В 1990-е система работала иначе. Когда появлялся «Ласковый май» или Виктор Цой, они моментально становились явлениями общенационального масштаба. Не потому, что были гениальнее нынешних артистов, а благодаря уникальному сочетанию факторов: монополии телевидения и радио, дефициту развлечений, особому коллективному чувству эпохи. Их песни звучали одновременно по всей стране — от Калининграда до Владивостока. Сегодня алгоритмы соцсетей дробят аудиторию на миллионы микросообществ.

— Представьте, что вы записали юмористический ролик или создали мем про современную инди-группу, — продолжает эксперт. — Если ваша цель — завируситься в сети, а про этих музыкантов знают лишь несколько тысяч человек, ваш контент останется незамеченным. А вот переосмысление хита «Ах, какая женщина» гарантирует вам узнаваемость — эту песню впитывали буквально с молоком матери три поколения россиян. Вот почему молодежь так охотно делает ремиксы на старые хиты — это готовый культурный код, не требующий объяснений.

Еще одна причина ностальгии — изменение модели взросления. Физически оставаясь в родительском гнезде до 25–30 лет, современная молодежь психологически сохраняет куда более тесную связь с семейными культурными кодами, чем предыдущие поколения.

— В 1990-е и даже 2000-е существовал четкий ритуал сепарации, — объясняет Горжанкин. — В 16–18 лет молодой человек буквально вырывался из-под родительского крыла: своя музыка (часто агрессивно противопоставленная «совковому» вкусу старших), своя субкультура, свое пространство. Сейчас же мы видим поколение «комфорта» — они не бегут из дома в 17 лет с гитарой и мечтой о свободе, а спокойно доучиваются, работают удаленно и... продолжают слушать ту же музыку, что и их родители.

Этот феномен прекрасно иллюстрируют кадры с недавних концертов Надежды Кадышевой или «Иванушек International»: в большой толпе у сцены одинаково эмоционально подпевают и 40–50-летние мамы, и их 20-летние отпрыски.

— Вот и получилось, что музыка 1990-х больше не является «постыдным родительским наследием», — резюмирует Горжанкин. — Она превратилась в нейтральную территорию, где сходятся поколения. Когда нет острой потребности отрицать прошлое, его можно ностальгически переосмыслить — отсюда и мемы про «Ласковый май», и танцы под «Тучи» (песня Игоря Матвиенко на стихи Александра Шаганова в исполнении«Иванушек Inter na tio nal». — «ВМ») в клубах, и этот удивительный феномен, когда бабушкины пластинки внезапно становятся модными.

Интересно, что этот тренд совпал с глобальным «ретробумом» — от винтажных фильмов до переизданий игр с классических игровых приставок. Но если на Западе это скорее эскапизм (стремление уйти от реальности и проблем, погрузившись в мир фантазий, развлечений или зависимостей. — «ВМ»), то в России — еще и способ сохранить хрупкую межпоколенческую связь в эпоху социальных перемен.

Спецоперация и последовавшая трансформация международных отношений также стали неожиданным, но мощным фактором переосмысления культурных ценностей.

— Мы наблюдаем крайне интересный феномен, — отмечает эксперт. — Когда исчезла возможность посещать концерты западных звезд уровня Rammstein или Metallica, образовавшуюся нишу мгновенно заполнили локальные исполнители. Но что особенно показательно — это произошло не по указке сверху, а по естественному запросу самой аудитории.

И действительно, этот тренд шел снизу вверх — именно в соцсетях начался бум на русскую этническую эстетику, когда ироничные мемы с концертов Кадышевой или «Бурановских бабушек» постепенно переросли в искренний интерес к национальной музыкальной традиции. По словам Горжанкина, новая культурно-политическая реальность заставила молодежь в России задуматься о своей национальной идентичности и способах ее выражения.

Особого внимания, по мнению эксперта, заслуживает кризис мелодичности в современной музыке. Как подчеркивает Горжанкин, хиты 1990-х строились на запоминающихся мелодиях, которые легко напеть даже без аккомпанемента.

— Современные же R&B и хип-хоп-композиции делают акцент на ритм и подачу, что делает их менее пригодными для ремиксов и кавер-версий. Это объясняет, почему именно музыка 1990-х стала основой для многочисленных ремейков и переосмыслений в цифровую эпоху, — подчеркивает музыковед.

Современный кинематограф и вовсе совершил удивительную алхимию с коллективной памятью о 1990-х, трансформируя опыт целого поколения в романтизированный миф. Если в 2000-е и 2010-е годы визуальный образ этого периода строился на образах криминальных хроник, то сегодняшние кинопроекты предлагают принципиально иную оптику.

— Например, сериал «Слово пацана» стал культурным феноменом именно потому, что нашел баланс между исторической достоверностью и ностальгическим флером, — анализирует Вадим Горжанкин. — Зритель видит и бандитские разборки, и пустые полки магазинов, но при этом считывает главное — энергию свободы, когда мир казался безграничным, а поступки имели вес.

Горжанкин, анализируя современные культурные тренды, делает важное наблюдение о цикличности ностальгических волн в массовом сознании. По его мнению, нынешний бум интереса к 1990-м — явление закономерное и временное, которое неизбежно сменится новой ностальгической волной, на этот раз обращенной к 2000-м и ранним 2010-м годам. Этот процесс он объясняет фундаментальными механизмами культурной памяти:

— Скоро люди будут с теплотой вспоминать эпоху Тимати, гламурных низких джинсов, вызывающего автозагара и блестящих топов. Это естественный цикл — каждое поколение начинает тосковать по периоду своей юности, когда ему было 15–25 лет, создавая тем самым новый виток ретромоды, — объясняет эксперт.

Психолог Наталья Наумова предлагает глубокий анализ современного феномена увлечения поколения Z музыкой 1990-х, вводя важное понятие «ложной ностальгии».

— Это принципиально новое явление в культурном пространстве, — объясняет эксперт. — Когда люди, не жившие в 1990-х, начинают демонстрировать ностальгию по тем временам, мы имеем дело с искусственно сконструированным чувством. Настоящая ностальгия предполагает личные воспоминания и переживания, а здесь речь идет о восприятии чужого опыта как своего собственного.

Основой этого феномена Наумова считает особенности мышления поколения Z:

— Зумеры — это поколение с клиповым мышлением, они прекрасно воспринимают короткие эмоционально насыщенные сообщения, часто вырванные из контекста. Им свойственно доверять первичному эмоциональному импульсу, не углубляясь в исторический анализ, — подмечает Наталья.

Это подтверждается тем, как молодые люди воспринимают, например, творчество Надежды Кадышевой — для них достаточно нескольких патриотических фраз в песнях, чтобы сформировать положительное отношение. Особенно важно, что этот процесс имеет ярко выраженный социальный характер.

— Подросткам всегда было важно соответствовать мнению своей референтной группы, — объясняет психолог. — Когда тиктоклидеры начинают продвигать определенный музыкальный тренд, их последователи подхватывают его без глубокого осмысления, просто чтобы быть «в теме» и демонстрировать свою принадлежность к группе.

При этом, как ни парадоксально, через это коллективное подражание молодые люди одновременно пытаются утвердить свою индивидуальность.

Наумова выделяет несколько ключевых факторов, способствующих популярности «ретропатриотической» музыки и первый — это потребность в формировании национальной идентичности.

— В условиях геополитической напряженности молодежь ищет опору в традиционных ценностях. Музыка Кадышевой или «Любэ» воспринимается как воплощение «исконно русского», что дает чувство стабильности и принадлежности к сильному сообществу, — подмечает Наумова. — Эффект социального одобрения также играет не последнюю роль. Когда человек видит, что патриотическая позиция артиста получает одобрение в его окружении, он автоматически начинает положительно относиться и к его творчеству. Это базовый психологический механизм социальной адаптации.

Ну и конечно же, куда зумеры да без медиаэффекта. Социальные сети искусственно усиливают этот тренд, создавая иллюзию массовости. Короткие ролики с концертов, насыщенные патриотической символикой, формируют у зумеров ощущение причастности к чемуто большему.

Психолог предупреждает о потенциальных рисках этого явления.

— Когда человек принимает культурные предпочтения без критического осмысления, он становится уязвим для манипуляций. Это «пустынное мышление» — когда нет собственной позиции, а есть только реакция на внешние стимулы, — подчеркивает Наталья.

Однако она признает и положительные аспекты: для многих молодых людей эта музыка, а также возможность быть частью тренда становится способом психологической адаптации в сложных условиях. Через музыку они находят опору, чувство единства и возможность гордиться своей национальной принадлежностью.

В заключение Наталья Наумова подчеркивает — феномен мнимого единства музыкальных вкусов разных поколений требует глубокого осмысления.

— Когда современные подростки включают те же песни, что и их родители, мы наблюдаем не подлинную преемственность, а принципиально новое культурное явление, — отмечает психолог. — Для старшего поколения «Любэ» или Кадышева — это звуковой фон их молодости, живая память о конкретных событиях. Для зумеров же эта музыка становится символическим конструктом, медийным образом, который они наполняют собственными смыслами.

Пользователи в сети активно обсуждают подтанцовку певицы Татьяны Булановой. А все из-за непривычной для эстрады хореографии. Слишком уж простые, местами даже комичные движения у танцоров. Что так удивило пользователей, — в материале «Вечерней Москвы».