Александр Кузнецов-Тулянин — о современном язычестве и счастье жить в эпоху перемен

Переиздан нашумевший роман «Язычник» Александра Кузнецова-Тулянина. Отмеченный самыми рафинированными премиями (выдвигался на «Нацбест», Премию им. Аполлона Григорьева, «Ясную Поляну»), обжигающе-правдивый «этноочерк» быта и бытия переселенцев на Курильских островах в девяностые, сегодня, в пору массового увлечения Севером, Алтаем и Дальним Востоком, приобретает новое звучание. «Вечерняя Москва» пообщалась с писателем.

Самым известным произведением тульского журналиста, бизнесмена и одного из самых интересных современных российских прозаиков стал «Язычник» — роман о формирующемся в рыбацком поселке на Курилах новом «этносе» переселенцев-эскапистов, сметенных эпохой перемен в девяностые. Конечно, творчество Александра Кузнецова-Тулянина не ограничивается одним романом. Он автор филигранных рассказов и повестей, многие из которых вошли в книгу «Человек из рая». Однако самым своим значительным произведением писатель считает роман «Идиот нашего времени», моделирующий характеры современных героев в условиях нравственного выбора, поставленного Достоевским. Мы встретились с Александром Владимировичем незадолго до его старой новой книжной премьеры.

— «Язычник» называют романом-символом. Считаете, что, по большому счету, мы все язычники? В чем это проявляется, помимо веры в гороскопы и китайских тотемических животных? Позитивист, верящий в себя, — язычник в большей мере, чем дама, сверяющаяся с ретроградным Меркурием, или в той же?

— Оговорюсь сразу: все, что высказываю, — это мое личное мнение, никогда не претендовал на истину в последней инстанции, ведь я человек ищущий, то есть определенно не получивший ответов на главные, скажем так, экзистенциальные вопросы. Основываясь на этом, считаю, что если кто-то говорит, что познал истину, то он, скорее всего, притворяется и глумится над нами или это обычный болван, воплощенный во множестве вариантов: дама, пребывающая в связи с Меркурием, позитивист, верящий в себя, то есть, как я понимаю, в свои желания, физиологию, комплекс рефлексов, вроде «популяризаторов науки», которые изображают веру в науку. Тоже своего рода шаманизм. Ведь не думаю, что он не понимает, что наука в принципе ничего не объясняет и не доказывает. Наука всего лишь описывает данности, причем с большими погрешностями и допусками: вот у нас была физика Евклида, а потом Ньютона, а еще теория эволюции Дарвина и теория относительности Эйнштейна, теперь мы знаем о воздействии гормонов на сознание и рефлексы — ура-ура! Хотя при этом сами не понимаем, что происходит с материей на квантовом уровне и не пора ли нам вводить в умозаключения понятие Бога, физику отнести к подразделу философии, а еще лучше астрологии, а физиологию и биологию — к знахарству. Вспомним русского философа Алексея Лосева с его системой доказательств: «Наука всегда мифологична». Лично я считаю Лосева на порядок умнее и доказательнее «материалистов» любой формации. Но вернемся к вопросу. Все мои герои в «Язычнике» — бесспорно язычники, я бы сказал, на ранней стадии анимации окружающего мира. Мне это было безумно интересно наблюдать и самому пребывать в этом процессе, но, конечно, не в тот период, когда я был соучастником этих действий, а позднее, сидя за письменным столом, отдаваясь воспоминаниям и воображению. Не имея Бога в душе, неизбежно начнешь наполняться всякой несусветной чепухой — от веры в приметы и в то, что волнами, ветром, тучами, ходом рыбы кто-то управляет. Вот что самое занимательное: чепуха становится явью, и все это на самом деле начинает работать. Я много раз убеждался в этом: на острие смутных ощущений вдруг начинаешь понимать: сейчас что-то произойдет, не стоит выходить в море. Но я, когда был молодым, не мог сказать об этом никому. Не то что засмеют, но обматерят. Так оно и случилось! В самый неподходящий момент умер мотор, гребли до тони по отбойному ветру и волне несколько часов на одной паре весел, сменяя друг друга. Важно, что на следующее утро этот самый треклятый мотор завелся с пол-оборота без видимых причин.

Да, мне чрезвычайно были интересны люди, с которыми я познавал мир и о которых позднее писал, ведь это те самые пассионарии. Они вечно чем-то недовольны, вечно хотят переделать мир и всегда готовы принести себя, как, впрочем, и окружающих, в жертву. Но надо понимать, ради чего! Ради идеи, ради своей страны, земли, правды…. Как они ее понимают. И вот эти самые сильные устремленные пассионарии попали в ситуацию, когда их мир разрушился, идеи были объявлены глупостью и заблуждением.... Что им оставалось делать? Тупо и впустую бунтовать, психовать, погибать. Я думаю, что это что-то близкое войне. 1990–2000-е — эпоха перемен, по сути война, которая для многих, если не для большинства из нас, обернулась катастрофой (душевной и даже физической)....

Меня некоторые читательницы (как правило, именно читательницы) упрекают, что в «Язычнике» много чернухи, смерти, пьянки, отчаяния…. Ах, мы ждали красот и романтики от таких красивых островов, а здесь такое!.. Увольте! В книгах о войне вы находили сцены, чтобы солдаты плели венки из одуванчиков и посылали противнику воздушные поцелуи?.. Что-то придумывать я и не желал. Все, что писал, взято из реалий, моих наблюдений и рассказов друзей. Наверное, мне повезло, что я жил и живу в эпоху перемен.

— Ваш герой, Семен Бессонов, бывший школьный учитель истории, поехал на Курилы за длинным рублем, стал бригадиром рыбаков-артельщиков и превратился в бесчувственного мужика, впахивающего до полусмерти. Возможно ли, что мудрость в отношении природы оборачивается дикостью к людям?

— Почему вы считаете, что Бессонов превратился в бесчувственного мужика? Обостренность его чувства справедливости по отношению к людям достигает апогея, когда он ради людей, ради справедливости, ради своих принципов готов к жертве. А что, рафинированный материковый интеллигент способен на такое? Я вас уверяю, если вы вдруг попали в беду на территории восточнее Урала и севернее полярного круга (я там тоже был) — скажем, потерялись, нет документов, денег, оказались посреди незнакомых людей, в местности, где нет никакой власти, один пьяный участковый на сто верст. Вам помогут без оглядки все, первый же встречный, накормят, обогреют, оденут! А такие, как Бессонов, — в первую очередь.

Или, к примеру, вы потеряетесь посреди мегаполиса — без денег, документов, багажа, никого знакомых?.. Ау, где вы, утонченные мыслители, патриоты и человеколюбцы? В лучшем случае кто-то сообразит позвонить волонтерам. Я бы не хотел оказаться в роли потерянного в большом городе. Дальний Восток, Сибирь, Север — зона не законов, а морали. И там вряд ли что-то поменяется в обозримом будущем. «Язычник» писался, когда на материке не было ни волонтеров, ни спасателей, скорая часами не приезжала к умирающим…. Так что мне трудно в своей личной истории найти более человечных, мудрых, настроенных на справедливость людей, чем те, кого я встречал на Курилах и Сахалине. Что касается автобиографичности героя, то нет, это, конечно, не я. Но несколько прототипов у героя, включая моего отца, харизматичного, сильного и справедливого человека, в прошлом успешного материкового журналиста, «одичавшего» на Курилах, но при этом ничуть не утратившего ни образованности, ни интеллигентности, конечно, были. Образ собирательный, и я рад, что повстречал таких людей в своей жизни, они меня многому научили.

— Пишут, что в вашем романе десятки культур «рождают нечто, не регламентируемое традициями, — новый народ, в котором все перепуталось, слилось и упростилось. Появились немыслимые ритуалы и приметы, связанные с океаном. Хмельной водоворот всех уровнял, всех сроднил и примерил…».

— Человек в его лучших воплощениях по природе своей искатель, путешественник, открыватель нового. Для ответа стоило бы процитировать одну из глав романа. Не думаю, что, если начну рассуждать на эту тему, скажу полнее и точнее. Дело в том, что люди, спаянные в определенную общность, при этом лишенные сердцевины — то есть своей персональной веры, — обязательно придут к чему-то единообразному, культуры смешаются, образуется новый этнос. На островах это очень наглядно. Более масштабно так, наверное, уже бывало в истории России. Скажем, исход татар на Русь во времена хана Узбека в XIV веке или после завоевания Казани и Астрахани в XVI веке. Сколько в России фамилий татарского происхождения? От Аксаковых и Апраксиных до Урусовых и Юсуповых. А что происходит в России сегодня? Как мне кажется, история идет по спирали, здесь нет загадок. Сегодня эта тема противоречива и взрывоопасна, она требует острожного обращения.

— Кто вам близок из авторов дальневосточной, сибирской тематики? Есть ли в нашей литературе миф места?

— Я не верю в миф места. Возможно, на эту мысль может наталкивать Матера Распутина или Йокнапатофа Фолкнера. Реальность в том, что это не «место», то есть не является чем-то, ограниченным территорией. Это скорее мир, у которого нет строгих границ, вплетенный в огромную историю людей, как, например, Енисей Астафьева вплетен в жизнь всей страны. «Отец-лес» Анатолия Кима вообще не знает границы как в географии, так и в истории. А «Северный дневник» Юрия Казакова!..

— Один из ваших рассказов «Ах, Митя-Митя» можно было бы принять за «деревенскую прозу», если бы эта деревня не была так страшна.

— Но почему деревня в рассказе страшная? Ситуация описана банальная и, на мой взгляд, даже комичная. Кража угля со школьной котельной, совместные посиделки — все реально. Правда, конфликт мотивов взят немного из другой истории, и, кстати, по-настоящему страшной. Но я не стал доводить повествование до реальной концовки — герой получил шанс выжить в отличие от прототипа.

— Как относитесь к «деревенской прозе», кто в ней для вас ориентиры, читаете ли современных «деревенщиков», например Илью Кочергина?

— Понятие «деревенская проза» слишком условно. А в Центральной России уже и неактуально. Деревни в ее традиционном понимании здесь нет, а есть доступность цивилизованных благ, мобильность и логистика, которые таковы, что «деревенский» народ давно трудится гастарбайтерами в городах, куда доезжает за 40– 50 минут, хаты превратились в квартиры и коттеджи с удобствами, сельский труд в его привычном понимании исчез. В избах доживают последние древние старухи, судьба которых вообще ни на что не влияет. Почему, к слову, и тоска по Матере лично мне давно стала чуждой. Пришло иное время, с этим надо считаться. Сельским трудом сегодня заняты мобильные, оснащенные передовой техникой и технологиями небольшие группы специалистов, для которых хлеб — не «всему голова», а доходный бизнес, поросята и коровы — не скотинка с добрыми кличками, а биоединицы под номерами и сроком активной эксплуатации. Такова действительность, не вижу смысла горевать над этим. Что же деревня? Она наполнилась дачниками, которые стремятся хотя бы на выходные и каникулы вернуться к истокам, откуда в свое время бежали их папы-мамы, дедушки-бабушки. Но вернуться для чего? Чтобы пожарить шашлычок, порыбачить, сходить по грибки. Это, между прочим, тоже тема, причем неиссякаемая. Понятно, что себя к писателям-деревенщикам я никогда и не относил. Половина моей прозы вполне городская, как и мой роман «Идиот нашего времени», который я считаю главным в своей писательской работе. Да и в «Язычнике» почти все герои — это люди из городов, без местных корней и традиций, авантюристы, искатели счастья, перекати-поле.

— Как появляются темы? Вы говорите, что берете их из жизни, потому что каждая человеческая жизнь достойна перенесения на бумагу. А бывают заурядные жизни и заурядные люди?

— Я не из тех, кто выдумывает темы и сюжеты. Моя задача сплести реальные сюжеты в клубок событий, влиться в его разматывание и следовать тому пути, куда тебя поведет текст. Если начинаешь выдумывать, ничего не получается — одно натужное шевеление. Просто живи в том мире, который тебе привиделся, и успевай записывать то, что видишь и слышишь. Что касается заурядных людей, то, наверное, в каждом есть что-то тайное. Я о таких писал, пытаясь докопаться до сути. «Женщина без слез», «Авиаторы», «Минута ангелов» — абсолютно реальные истории и прототипы. Или «Четвертая история» — сюжет о мелком человечке, по сути, предателе.

— Следите ли за современным литпроцессом?

— Не слежу и никогда не следил, я не критик, никогда не считал себя обязанным следить за массивом литературы. Это их хлеб. Я лучше пятый раз перечитаю «Братьев Карамазовых», или «Чевенгура», или «Осквернителя праха».... Список, что называется, моих авторов небогат — может, от силы имен пятьдесят. Они для меня и есть попытка осмыслить странный и загадочный мир, в котором мы живем. Кто может сказать больше, чем они?

ДОСЬЕ

Александр Кузнецов-Тулянин — писатель. Родился в 1963 году в Туле. Ребенком с родителями переехал на Дальний Восток и жил попеременно то на материке, то на Сахалине и Курилах. Служил в армии, работал в газетах, заочно учился на факультете журналистики МГУ. Первые тексты — рассказ и повесть — написал в 1990–1991 годах, они были опубликованы в альманахе «Ока». Потом несколько лет не писал — занимался бизнесом. Литературную деятельность продолжил только в 1994 году, в 1998-м получил Премию имени Андрея Платонова за рассказ «Будет толк из братишки». Рассказы «Дети моря» и «Ах, Митя, Митя» номинировались на Премию им. Аполлона Григорьева. Роман Кузнецова-Тулянина «Язычник» о жизни людей на Курильских островах входил в номинацию «За выдающееся творческое достижение в области русской литературы» премии «Ясная Поляна». В 2006 году Кузнецов-Тулянин стал лауреатом премии «Золотое перо Тулы». В 2008 году в издательстве «Терра» вышла его книга «Человек из рая», куда вошли его лучшие повести, рассказы и новеллы, которые ранее публиковались по отдельности в периодических изданиях.

БИБЛИОГРАФИЯ

• Косатка (рассказ, альманах «Ока», 1989);
• Признание (повесть, альманах «Ока», 1991);
• Swindlerы (рассказ, журнал «Октябрь», 1995);
• Брат брату брат (рассказ, еженедельник «Литературная Россия», 2000);
• Мираж у Геммерлинга (рассказ, журнал «Новый мир», 2000);
• Дети моря (рассказ, журнал «Континент», 2002);
• Ах, Митя, Митя (рассказ, журнал «Континент», 2002);
• Воздухоплаватели (рассказ, журнал «Дружба народов», 2005);
• Минута ангелов (рассказ, журнал «Континент», 2007);
• Язычник (этнографический роман, «Терра», 2006);
• Человек из рая (сборник повестей и рассказов, «Терра», 2008);
• Идиот нашего времени (роман, «Терра», 2012).