Мастер городской прозы: писателя Юрия Трифонова любили даже работницы прачечных

28 августа исполняется 100 лет со дня рождения писателя Юрия Трифонова (1925–1981), которого называли мастером городской прозы и автором «бытовых повестей». Накануне юбилея вдова прозаика рассказала, какое место занимали в жизни ее мужа война, спорт, поэзия и отношения с соседями. А мы разыскали репортаж, который Юрий Валентинович в свое время опубликовал в «Вечерней Москве», но потом пожелал вычеркнуть из своей памяти.

Третья супруга Юрия Валентиновича, писатель Ольга Трифонова, младше его на 13 лет. Они познакомились в 1971 году: Ольга Романовна пришла в семинар молодых прозаиков, который вел Трифонов. Однако, по ее словам, впервые она увидела будущего мужа еще во время Великой Отечественной войны.

Взгляд через ограду

— Ольга Романовна, сколько же вам было лет во время первой встречи?

— Пять. Это был 1943 год, я ходила в детский сад на 1-й улице Ямского Поля. Мимо ограды часто шагал юноша с пышными волосами, в телогрейке. Спустя 30 лет я поняла, что это был Юра. Он работал на авиационном заводе в 1-м Боткинском проезде. Кстати, завод существует до сих пор, несколько лет назад меня приглашали на его юбилей, и мне приятно, что Юрия Валентиновича там помнят.

— Как муж отнесся к вашим воспоминаниям?

— Он заявил, что я узнала это из его рассказов, вот мне и кажется, что я сама это видела. Тогда я добавила, что у юноши под мышкой была черная труба. И тут Юрий Валентинович поразился: он редактировал цеховую стенгазету и носил ее в тубусе. И узнать об этом мне было неоткуда.

— Как вообще сложилась судьба Трифонова во время войны?

— Когда она началась, ему было 16 лет, он немедленно пошел в команду, которая тушила пожары. Потом уехал с семьей в эвакуацию в Ташкент. Там подал заявление в военное училище, но его не приняли — у него было зрение –7 и больное сердце. Работал на рытье канала, потом — гвоздильщиком на чугунолитейном заводе. Вернулся в Москву, стал работать на заводе уже здесь, волочильщиком труб. У него была медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Потом поступил в Литературный институт.

— Юрий Валентинович вспоминал что-то о войне?

— Однажды я пришла домой и поняла, что у нас был гость. Оказалось — Валентин Распутин. Я спросила, о чем они говорили, и Юрий Валентинович ответил: «О ерунде. О главном мы написали в книгах». Вот и о войне все, что он помнил, он предпочел написать.

— И где, по вашему мнению, он отразил свой опыт тех лет лучше всего?

— В романе «Время и место». Только недавно я сообразила, что название — это отсылка к «Войне и миру». Это настоящая энциклопедия советской жизни, и половина романа посвящена войне — там есть и московская паника в октябре 1941 года, и работа на авиазаводе, и то, как узнали о победе под Сталинградом….

— Как вы с мужем отмечали 9 Мая?

— Обычно в Пахре (поселок «Советский писатель», ныне — в Троицком округе Москвы. — «ВМ»), у Ореста Верейского, который иллюстрировал «Василия Теркина», — мы были соседями по даче. Приходили Зяма — Зиновий Гердт, Костя Ваншенкин, Гриша Бакланов, Володя Тендряков. Все это были люди, очень серьезно воевавшие.

Советы по стилю

— Юрий Валентинович обсуждал с вами тексты в процессе работы?

— Обязательно читал их мне. И прислушивался к советам. Он начал роман «Старик», на мой взгляд, неточно. Я ему это сказала, и он очень рассердился. Он привык к похвалам, а тут — конфетки не дали! Но потом написал другое начало.

— Он писал сразу на машинке? Или вы потом перепечатывали?

— Писал только от руки. А я возила рукописи замечательной машинистке Галине Васильевне, она жила на углу Садовой и Поварской. Ее внук, которого я помню еще мальчиком, потом стал выдающимся специалистом по хирургии печени, Героем соцтруда — его зовут Алексей Владимирович Джао.

— В какое время дня Трифонову лучше работалось?

— С 7 до 11 утра. Он вставал очень рано. А вечером перечитывал написанное, обдумывал следующие страницы. Я — «сова», просыпалась намного позже. Он любил, входя ко мне, цитировать Некрасова: «Белый день занялся над столицей, / Сладко спит молодая жена…». Он любил Некрасова и многое из него знал наизусть. Он вообще очень хорошо знал поэзию. Я недавно взяла томик китайского поэта Ду Фу, и вдруг вижу строчку, которую где-то цитировал Юрий Валентинович. А у Некрасова героиню звали Маша, но он на место ее имени вставлял мое: «Завтра Оле подруга покажет / Дорогой и красивый наряд. / Ничего ему Оля не скажет. / Только глянет — убийственный взгляд!».

— Неужели Юрий Валентинович отказывал вам в «дорогих и красивых нарядах»?

— Во-первых, бюджетом семьи распоряжалась я. Он был рад этому, потому что это снимало с него нагрузку хозяйственных проблем. Во-вторых, одевалась я всегда красиво. Когда была студенткой, шила сама, и очень неплохо. Потом покупала вещи у фарцовщиц или из-под полы в комиссионках. И Юрия Валентиновича я одевала. Он не привык, чтобы его баловали, говорил, что ему ничего не надо. Но мы много бывали за границей и там в магазинах покупали, не скупясь. И он потом радовался. То, как он был одет, вызывало зависть и отчасти даже злобу окружающих.

— Коллеги по цеху часто бывали к Юрию Валентиновичу несправедливы?

— Он одолжил писателю Александру Гладкову — это был его очень близкий друг — деньги на кооператив, по советским временам огромную сумму. Тот 10 лет не мог вернуть долг, потом умер. И я была потрясена, когда опубликовали дневники Гладкова, и там написано, что Юра — эгоист. Это о человеке, который отдал ему все, что у него в тот момент было!

Кто лучше знает округу и футбол

— Автор «бытовых повестей» сам в быту что-то делал?

— Охотно мыл посуду. Я норовила перехватить у него тарелки, а он говорил: «Ты лучше посиди, расскажи, как прошел день».

— Юрий Валентинович много лет жил на 2-й Песчаной улице. Как относился автор «городских повестей» к собственному району?

— Он огорчался, если я его опережала в знании округи. У нас прямо под окнами был киоск табачный. Однажды я, сбегав за сигаретами, пожаловалась: «Рубашевский опять был со мною высокомерен». Юрий Валентинович удивился, откуда я знаю фамилию продавца. Я сказала, что это же написано на маленькой табличке в углу. Он воскликнул: «Надо же, сколько лет здесь живу, но никогда не обращал на это внимания!».

— У вас были любимые места в окрестностях дома?

— Рядом был маленький стадион футбольный, там играли команды класса «Б». Юрий Валентинович очень интересно комментировал, что происходит на поле. Он любил футбол и очень хорошо понимал его.

— Он же много лет отдал спортивной журналистике. А вас он не заразил интересом к футболу?

— Однажды мы с писателем Алексеем Арбузовым, тоже большим болельщиком, смотрели чемпионат мира. Юрий Валентинович болел за «Спартак», Арбузов тоже, а я, чтобы себе важность прибавить, сказала, что болею за команду голландскую, «Эйндховен». Я упомянула об этом в каких-то воспоминаниях. И однажды мне в музей (Музей «Дом на набережной», который много лет возглавляла Ольга Трифонова, с 2023 года закрыт на реэкспозицию. — «ВМ».) кто-то принес и оставил шарф болельщика «Эйндховена». Я была очень тронута. Иногда к нам на дачу приезжал Андрей Петрович Старостин. Вот тогда был праздник. Я начинала смотреть футбол вместе с ними, но потом поняла, что порчу им компанию. Потому что они комментировали игру… ну, не совсем парламентскими выражениями. А я их стесняла.

Забота о почтальоне

— Юрий Трифонов был кумиром интеллигентных читателей. А как относились к нему простые люди?

— Его очень любили в районной прачечной. Помню, я в первый раз принесла туда белье, а приемщицы по меткам — помните, такие кусочки ткани нашивались, с номерами, — узнали, чье оно. Переглянулись, и одна другой, не особо скрывая от меня, сказала: «Трифонов…». Мол, мы вычислили, что это его баба! Очень теплые отношения у него были с почтальоном Валей. Уже после смерти Юрия Валентиновича она мне рассказала: услышав, что Валя — мать-одиночка, — он предложил ей привезти ребенка к нему на дачу, ему же нужен свежий воздух….

— И вы согласились бы терпеть на даче чужих?

— Это было до меня. Но если бы и при мне — я бы пустила. Валя была очень милой. И к тому же решение Юрия Валентиновича было для меня закон.

— А у меня сложилось впечатление, что скорее ваши решения были для него законом.

— Я до сих пор обдумываю то, что недавно услышала. Один писатель общался с переводчицей Юрия Валентиновича, и та сказала ему, что Трифонов «Ольгу побаивался». Меня это удивило. Видимо, она имела в виду: не хотел ничем огорчать. Вот это — да, это было.

ТОП-5

Самые известные произведения

• Обмен (1969);
• Предварительные итоги (1970);
• Долгое прощание (1971);
• Другая жизнь (1975);
• Дом на набережной (1976).

СО СТРАНИЦ «ВЕЧЕРКИ»

25 декабря 1963 года «Вечерняя Москва» выпустила номер, где почти все материалы были подготовлены известными писателями. Первую полосу украшал репортаж Юрия Трифонова «Чудеса в прозрачных мешках» с Московского нефтеперерабатывающего завода. Это предприятие было очень популярно у журналистов. С 1960 года там изготавливали полипропилен — один из первых в СССР синтетических материалов. Непромокаемый, прочный, термостойкий, легкий и пластичный, он стал настоящим подарком для промышленности.

В 1969 году Юрию Трифонову прислали из Ленинграда, из Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, его библиографию. 30 июня 1969 года Юрий Валентинович в ответном письме попросил вычеркнуть оттуда некоторые публикации, которые назвал «ерундой», — в том числе «Чудеса в прозрачных мешках». Почему он был так суров к своему репортажу? Возможно, дело в неуклюжих реверансах перед властями (неизвестно, сам ли автор написал эти фрагменты). С сегодняшней точки зрения текст интересен не только бытовыми подробностями — Трифонов умел их фиксировать как никто, но и юмором. Маститый прозаик не скрывает, что лишь примеряет маску репортера ежедневной газеты, вынужденного подчеркивать, что все, о чем он пишет, происходило у него на глазах.

«В понедельник в кабинете начальника технического отдела завода Павла Васильевича Крымова перед самым нашим приходом были гости <...> Представители 1-го подшипникового завода принесли Крымову образец подшипника с подкладкой из полипропилена (прежде она делалась из резины). <...> Завод отпускает полипропилен в прозрачных мешках, где пластмасса набита, как монпансье, в виде разноцветных маленьких горошин. <...>

— Сегодня, между прочим, наш материал, — говорит Крымов, — прибыл на Курский завод синтетического волокна. <...> Да, вот еще что интересно! Хотя нет, не подходит…

— Что не подходит?

— Это было в субботу или, кажется, в пятницу. А вам нужны события сегодняшнего дня. <...> Приезжали с пуговичной фабрики имени Балакирева. <...> В прачечных требуют, чтобы срезали пуговицы с сорочек потому, что они не выдерживают высокой температуры. А наш полипропилен выдерживает температуру выше 100 градусов. Вы чувствуете, какой это клад для пуговичной фабрики?

— Я все-таки это запишу, — сказал я. — Ради исключения. Они ведь, с пуговичной фабрики, могли бы с таким же успехом прийти и сегодня, верно?

Мы знаем, что химии предстоит грандиозное будущее. Но нам даже трудно себе представить, в какие уголки нашей жизни она проникнет. Вот почему советские люди с горячим удовлетворением встретили документы декабрьского Пленума ЦК КПСС. Они живое свидетельство прозорливости ленинского штаба нашей партии, Никиты Сергеевича Хрущева».

(Трифонов Ю. «Чудеса в прозрачных мешках». «Вечерняя Москва». 25 декабря 1963 года)