Отец и сын: воспоминание с курсивом
25 сентября день рождения легенды журналистики, писателя Геннадия Николаевича Бочарова. Ему исполнилось 90 лет. Его многие называют просто «Гек», и в этом звонком имени заключена суть его натуры: он так и не сумел постареть, так и остался молодым, любопытным, ищущим. У Гека нет возраста. Но юбилей — есть! Вспоминает главный редактор «Вечерней Москвы» Александр Куприянов.
Опять удивил и обрадовал придумщик Лепский. Кажется, сегодня, в разгар триумфа ИИ, таких называют креаторами. Или генераторами? Нет, генератор — это гаджет. А креатор все-таки похож на человека. Лепский предложил в сквере, что напротив «Комсомолки», в день девяностолетия Бочарова, высадить дерево. Лучше ясень. Ясен пень! Ясень — ясный. А можно ведь и платан — чинару. Цветы чинары мужского пола — желто-зеленые. Женские — розово-красные. Помню их. Издалека они были похожи на бабочек.
Мы уходим, Гек.
Клубы афганской пыли накрывают колонну танков. Стрелки весны, как и осени, ты прав, неумолимы. Середина мая. Вдоль арыков доцветают платаны, и пыль мешается с лепестками цветов. Платаны здесь называют чинарами. Да еще гимназистки, выпускницы-красавицы, с темными глазами, в длинных синих платьях с белыми воротничками, под горлышко. Они стоят вдоль дороги и бросают на броню букетики. Еле скрывают радость. Они называли нас с тобой шурави. Мы не останемся. Даже если они нас попросят. И мы не вернемся. Кто-то запомнит нас?
Самое время, Гек, оглянуться.
В то время я знал только одного журналиста, чье репортерство — литература. Геннадий Бочаров. В редакции его звали Геком. Его очерки — проза высшей пробы. Да, она документальна, с фамилиями героев, с географической привязкой и точными датами. Очерки Бочарова давно преодолели планку репортерства. Неизвестно, как он добился точности описания реальных поступков и действий. Очерки приобрели законченность художественной прозы. Фанаты его творчества рассказывали, что Геннадий Николаевич для наработки стиля переписывал рассказы Хемингуэя. Понятно, вымысел. Довольно неуклюжий. Одна из легенд, которые окружали его. И до сих пор окружают. Правда же в том, что он встречался с вдовой Хемингуэя — Мэри. И долго с ней разговаривал. Дружил с Маркесом. Габо с женой Мерседес пешком поднимались в квартиру Бочаровых. На шестнадцатый этаж. Маркес после операции. Лифт не работал. Маркес заметил: «Социализм!». С кем-то еще в Зюзине дружил Габриэль Хосе де ла Конкордиа Гарсиа Маркес? Это полное имя Габо. Лауреат Нобелевской премии. Кому-то из «Текстилей» рассказывала Мэри о бородатом человеке в свитере крупной вязки, который изменил лицо поколения? У них, в Америке, и у нас, в эсэсэсэре? Лично я не припоминаю. А легенды возникают вокруг тех, кого мы любим. Очерк — русский жанр. От слова «очерчивать».
Салтыков-Щедрин, Герцен. Потом — Кольцов, Симонов, Аграновский, Руденко, Песков. В их ряду Бочаров. Трудно приводить примеры из Бочарова. Надо перепечатывать его вещи. Или перечитывать. На факультетах изучают творчество Геннадия Николаевича. Защищают диссертации. Бочаров включен в учебники по журналистике. Приведу здесь несколько строк из его заметки, которая называлась «Я сел в шлюпку и уплыл оттуда навсегда». 1980 год, газета «Комсомольская правда». У подъезда редакции стояли машины, и на капотах лежали желтые листья. Бесчувственным оставаться модно, но трудно. Завидно держатся те, чьи чувства на нуле от природы. Осенью птицы проделывают обратный путь, снижаются над освещенными холодным солнцем островами… и летят дальше…. Вечные стрелки осени возвращают птиц к знакомым местам жизни. А как быть нам? Нам — и восемнадцатилетним, и сорокалетним — остается кое-что потруднее. И хоть выходов у нас много, достойным может быть только один. Наверное, нам остается рвать золотую паутину миражей и воспоминаний и идти к новым островам, пока есть острова и пока есть силы. Брежневские времена. Газета ЦК ВЛКСМ. Трехэтажный заголовок! Что уже само по себе нонсенс. То, что я назвал заметкой, — в «Комсомолке» даже очерк, размером на полосу, мы называли заметкой — философское эссе умудренного жизнью человека. И его жизненное кредо. Геннадию тогда еще не было сорока. И о чем? О том, что на острове Барсакельмес в Аральском море родился куланенок. О том, как с острова отправляли на Большую землю пять коров. О том, как журналист мечтает вернуться на остров, где ему было хорошо. А остров все время ускользает от него. Но и о самом главном — тоже. Здесь я должен предоставить слово Юрию Лепскому, журналисту и писателю, большому другу Бочарова: «По существу Геннадий Бочаров публично совершал самый трудный выбор в своей жизни, он впервые утверждал миропонимание нового Одиссея, который не возвращается на Итаку.… Это давало пример того, как можно жить свободно в стране неснесенных вышек вертухаев, колючей проволоки ГУЛАГа и партийного диктата…». И дальше Лепский пишет: «Он потерял сына. Дима был его гордостью. Невозвратность потери — удар тяжелейший…. Я знаю, как ему тяжело. Но я вижу, что он устоял, по-прежнему идет вперед, тянет этот груз. Делает то, во что верит. Не дает слабины. Не ныряет в приятное прошлое. По-прежнему рвет золотую паутину миражей и воспоминаний, стараясь разглядеть новые острова. Пока есть острова и пока есть силы».
О чем вообще пишет Бочаров?
Что человек может, то он и есть. О том, что обстоятельства, даже смерть, не победят достоинства. И о том, что человек — не остров. Он обитаем. Бочаров еще в 80-е годы прошлого века стал символом журналистской чести. Что он сделал в жизни? Он выиграл схватку. Он остался один на арене. И он победил. Общеизвестна притча. Человека спрашивают, что он успел в жизни? Посадил дерево, построил дом, вырастил сына. Применительно к Бочарову — еще написал книгу. Его книга «Русская рулетка» — мировой бестселлер. Издана в 30 странах. В любезном Отечестве вышла в прошлом году. И если подводить некоторые итоги к юбилейной дате, то все он сделать успел. И дерево посадил, и дом построил, и сына вырастил. Но мне почему-то кажется — я даже уверен, что самое главное в этом перечне — вырастить сына. Писателя Дмитрия Бакина (Бочарова), ушедшего от нас в возрасте за пятьдесят, сегодня называют в одном ряду с Фолк нером, Камю, Платоновым и Кундерой. Во Франции Бакин включен в «Антологию мировой прозы». Его книги выходили в Риме, Берлине, Лондоне. Переводились в Израиле. На русском языке издано четыре сборника Бакина. Не успел закончить повесть «Френсис Крейг, или Флирт с виселицей» и роман «От смерти к рождению». О чем пишет Бакин? Объяснить невозможно. Если коротко — он пишет о душе. Вот абзац из неоконченного романа. Герой рассказывает об отце. После работы, за двустворчатыми дверьми, отделявшими кухню от гостиной… часами просиживал отец. Перед собой он расстилал географическую карту, и глаза его вычерчивали возможные маршруты, заставляли двигаться полусогнутый, пожелтевший от веретенного масла палец [отец — фрезеровщик на заводе. — А. К.], и губы его безмолвно шевелились. Больше всего в жизни он хотел уехать, а потому пускал по карте только ему видимые поезда, уносившие единственного пассажира по маршрутам, на которых отсутствовал конечный пункт назначения.… Он мог на несколько секунд оторваться от карты, коротко взглянуть на меня, и тогда я улавливал в его глазах зловещий стальной блеск, присущий мокрой чешуе или крыльям крупной стрекозы, и я думал: этих глаз здесь нет, как и этого человека здесь нет; и думал: он так же далек отсюда, как самый далекий материк; потом думал: а утром вынужден будет… вытачивать металлические болванки. Отец Бакина на завод не шел. Он садился в «Боинг» и улетал в намеченную точку земного шара. Однажды двигатель самолета, на котором летел Бочаров, трижды загорался над Бермудским треугольником. Им трижды пришлось возвращаться. Бочаров долетел. Он летел на встречу с Мэри Хемингуэй. Бакин изобрел свой стилевой прием. Заметили? «И я думал; потом думал; и думал…». Ритмичный повтор одного глагола. Никто так не делал. Это не небрежность. Прием вызывает необъяснимую тревогу. Словно тебе нужно прыгнуть с обрыва.
Право открытия Бакина-прозаика, теперь принадлежащего миру, у Ольги Кучкиной, у Татьяны Никитичны Толстой, у журнала «Огонек» и Владимира Вигилянского, заведующего отделом прозы журнала «Огонек». Нынче протоиерея. Бакин не имел высшего образования, не пользовался компьютером. После школы работал санитаром, возил хлеб с полей, продукты в пионерлагерь, служил в армии. До конца жизни трудился шофером. Осознанно вел замкнутый образ жизни. Дал всего одно интервью, письменно ответив на вопросы сайта, присланные ему по почте. Не пришел на вручение премии «Антибукер». Письмо со словами благодарности зачитала жена Рита. Не разрешал ставить свои фотографии к изданиям книг. Недолго я был знаком с Бакиным. Короткие встречи, застолья в отцовском доме. Никогда не говорили о литературе. Однажды стояли на балконе, курили. Наблюдали за ночным нашествием белесых то ли мотыльков, то ли бабочек. Неожиданно он прочел мне почти лекцию о явлении, до сих пор не разгаданном наукой, — гибели мотыльков от света и от пламени. Притом что популяция сохраняется миллионы лет. Вечные бабочки. Потом, за столом, под рюмку, говорили о власти гаджетов. Бакин сказал, что бездумное использование технологий приведет людей к большим печалям. Уже привело.… Огонь горит. Мотыльки летят и летят. Бесчувственным по-прежнему оставаться модно. И уже не трудно.
Бочаров припомнил, что однажды, в шестнадцать лет, Дима написал ему стихи на день рождения. Там было про мотыльков. Отца удивили стихи. Трудно было поверить, что их написал подросток. Почему, наконец, Бакин? Будучи сыном известного журналиста и писателя, взял псевдоним. Случайно. По фамилии одного из знакомых друга отца.
Я спросил Геннадия Николаевича, повлияли ли они с женой Татьяной на творчество сына. С Татьяной Бочаров живет в браке больше 60 лет. Двое внуков и трое правнуков. Он сразу ответил: «Ни в коей мере!». И припомнил, что Дмитрий иронизировал по поводу его командировок по всему миру: «Великие перелеты ради незначительных целей!». Так он, по-юношески, оценивал журналистику в целом. Бочаров признавался: «Из написанного сын давал почитать абзацы — проверить грамматику. Сюжеты и стиль мы не обсуждали.... Рядом с Дмитрием не оказалось человека, способного убедить его в том, что писать — его главное призвание. Не оказалось в первую очередь меня — его отца. Я, как всегда, был в командировке. В сущности, внутренний мир сына, как и образ жизни, стал для меня недоступным. Изменить эту ненормальность мы стремились оба — и стремились искренне. А что мешало — так и не поняли. Бессильна была и мать. О том, что Дима пишет, знали только мы с матерью и его жена Рита».
Горькое признание. И несправедливое. По отношению к себе. Я никогда с такой оценкой Бочарова не соглашался. Говорю об этом впервые. Конечно, писатель всегда один. Но как это — ни в коей мере? Дима, школьник и санитар, солдат и водитель, брал книги из шкафа отца, читал его очерки. В дом приходили литераторы и журналисты. Рейн, Евтушенко, Маркес. Дима общался с ними. Я ни за что не поверю, что Бочаров, рассказчик от Бога, не живописал сыну свое бродяжничество по свету. Пилигрим — занятие вечное. Как и у шарманщика. В конце концов, мать кормила сына кашей, наливала суп и отрезала от буханки куски хлеба. А маленькому читала Пушкина. Перед сном. До женитьбы Дима жил в доме родителей. Он из их рода. Сын — продолжение отца. Бочаров славится своими афоризмами. Как камешки янтаря, они рассыпаны по берегам его репортажей. Вот, например: «Решить… «квадратуру круга», поставленную Гиппократом из Хиоса, не смог ни один век. Нерешенная задача ждет гения, равного тому, который ее поставил. Значит, в природе их должно быть два».
Абсолютно верно. Их всегда два.
А яблоко от яблони падает недалеко. Трюизм на грани с банальностью. Впрочем, истина по большей части всегда кажется банальной.
Разумеется, родители не ставили перед собой задачу: сын в будущем должен встать в один ряд с Камю, Гоголем и даже Достоевским. Сейчас критики ставят его именно в такой ряд. Родители кормили его хлебом. Не нанимали репетиторов. Не заводили банковскую карточку, не заваливали цифровым хламом. На лето отправляли к деду и бабушке. У Бакина есть персонажи, похожие на них. Все, что в нас есть хорошего, от отца и матери. От деда и от бабки. Христианская квадратура круга. Решить ее невозможно. Потом напишут: «Читать Бакина — нелегкое и местами даже страшноватое занятие». И еще напишут: «Бакин никогда не считал себя частью писательского сообщества. Своей профессией водителя гордился». Его сын, Саша, с детства мечтал стать машинистом тепловоза. И стал им.
Сам Бочаров начинал свой путь проходчиком шахты.
Дружит с адмиралом и артисткой Большого театра. Бывших адмиралов и бывших артисток Большого театра не бывает.
Как-то мы с Юрием Михайловичем Лепским взялись писать книгу о связисте Васильеве, руководителе МГТС. С его именем связано бурное развитие компании в 1990-е годы. Книга называлась «Узел связи». Виктор Фадеевич внезапно умер в Германии. Мы спрашивали: «С кем советовался Васильев?». Валерий, старший сын, отвечал: «Он чаще всего советовался с персональным водителем, Митей. Иногда — со мной…». Завкафедрой МТУСИ, основатель таких фирм, как «Инфотел», «Комбеллга», советовался с водилой? Что посоветуешь профессору и доктору наук? Скоро мы узнали, что Митя — тот самый Дмитрий Геннадьевич Бочаров, Бакин. Васильев не знал, что Митя пишет книги. Его последний рассказ, написанный перед смертью, назывался «Нельзя остаться».
Он и не остался. «Бабочка живет три дня, но зато в полете», — заметил Бочаров. По другому поводу. Старик, герой рассказа Бакина, говорит: «Вот и настал век, в котором не будет греха большего, чем честность». А все мы — остались. Рвать золотую паутину миражей. Как держались, так и держатся завидно те, чьи чувства на нуле. От природы.
Мы познакомились с Геком в «Комсомолке». Но я побаивался к нему тогда подходить. Еще бы! Трудно даже перечислить все горячие точки, откуда он привозил репортажи. Никарагуа, Лаос, Афганистан.… А близко мы сошлись, когда они с Татьяной приехали получать первый гонорар за ту самую «Русскую рулетку». Как два русских матроса в самоволке, бродили мы с ним по палубе Гайд-парка. Не теряя достоинства, вступали в дискуссии с лейбористами и неграми. Тогда их еще можно было называть неграми. Высокие, под два метра ростом, с фиолетовыми губами, афроангличане продавали жареные каштаны и толкали речи в защиту социализма. А для чего еще нужен Гайд-парк? Негры нам нравились. Вот еще один афоризм Бочарова: «Ницше полагал, что человек — это зрелище. Посмотреть и в самом деле есть на что. Не прощай нас, Господи!». Но не час гонорарного триумфа Бочарова и его ораторское искусство вспомнились сейчас. И не пабы Лондона с их лакированными столами и обязательным пианино в углу. В нашей жизни многое остается за кадром. То, что потом пишется курсивом.
Дорога Джелалабад — Кабул. Мы уходим. На лице, на зубах, под воротником гимнастерки.… Везде пыль. Цветы платанов, похожие на диковинных бабочек, кружатся и падают под гусеницы наших танков. Чинары сбрасывают свой последний цвет. Май. Рядом со мной, у башни, Сварцевич по провищу Свара («Аргументы и факты»), Ган («Вечерняя Москва») и бородатый Вадик («Комсомолка»). Нас обгоняет джипчик, похожий на юркий райкомовский газик. Только с открытым верхом. В джипе Бочаров, Мишка Лещинский, Борисович, собкор Первого канала. И дамочка в ладной форме цвета такыра. Такыр — пустыня в этой так никем и не побежденной стране.
Дамочка, кажется, теледива с Би-би-си. Напросилась в попутчицы. У Гека перебинтован и торчит большой палец на руке. Как будто он все время показывает — а вот так, други моя: с присыпочкой!
Джип тормозит. Бочаров кричит:
— Парни, не отчаиваетесь! Ну?! Хотите освежиться?
И достает фляжку в брезентовом чехле. И щелкает себя по горлу. Рядом с аортой. Вчера в Джелалабаде, на переговорах с духами, моджахеды-провокаторы долбанули из ручного гранатомета по модулю, где шли переговоры. Люстра упала рядом с Бочаровым. Счастливчик. Только осколком посекло палец. Мы ошалело, хором хрипим с танка:
— Хотим, Гек! Конечно, мы хотим! И не только освежиться!
Англичанка с усмешкой смотрит на нас.
Чего прищурилась, моджахедка? Думаешь, не знаем, что уже освежилась?
Как тебя зовут? Джессика?.. Нет времени на медленные танцы, Джессика!
Товарищи офицеры! Равнение на флаг! Экипажу одеться по первому сроку!
А мы уходим, Гек.… Перед последним маршем переоделись в чистые тельняшки. Всю ночь под гитару орали Розенбаума. «По первому сроку оденьтесь, братишки! По первому сроку. Положено в чистом на дно уходить морякам!». Или то была американка? Память.… Годы берут свое. Волосы на голове у нее — цвета платины. От пыли. В штурмовых батальонах ВДВ американцев тогда ласково звали пиндосами. Не знаю, как сейчас. А Бочарова тогда все звали Гек. И командармы, и главные редакторы, и юнкоры. Впрочем, его и сейчас так зовут. Как пацана из бессмертного рассказа Гайдара. Тоже фронтового корреспондента. Все той же «Комсомолки». Мы уходим, Гек. Уходим.… Если что, мы — не креаторы и не матросы. Геологи. Ищем платину. А курсив останется. И бабочки вечны. Даже если они забиваются в траки гусениц наших танков. Или это были мотыльки?
ДОСЬЕ
Геннадий Николаевич Бочаров — советский, российский журналист, писатель. Родился 25 сентября 1935 года в селе Духовское Спасского района Приморского края. В возрасте 1,5 года переехал с родителями на Донбасс. Учился в Харьковском автодорожном институте. С 1966 года — спецкор, обозреватель газеты «Комсомольская правда». С 1984 по 1994 год — обозреватель газеты «Литературная газета», политический обозреватель при гендиректоре ТАСС, политический обозреватель газеты «Известия». С 2015 года — обозреватель, колумнист «Российской газеты», также публикуется в журнале «Родина». В качестве специального корреспондента побывал более чем в 50 государствах мира, в том числе — во всех его горячих точках. Награжден орденами и медалями СССР, включая боевой орден Красной Звезды. Удостоен ряда высших профессиональных наград, включая знак «Золотое перо России» (2011).
Дмитрий Геннадьевич Бочаров (псевдоним Бакин) (1964–2015) — русский писатель. Родился 13 января 1964 года в д. Чистяково Донецкой области. После школы работал санитаром в больнице. В 1982–1984 годах служил в Советской армии, затем до конца жизни работал водителем. Высшего образования не имел. В интервью утверждал, что «никогда не присутствовал внутри профессионального писательского сообщества, потому что имел другую профессию», однако по факту был знаком со многими писателями и литераторами, включая Габриэля Маркеса, Евгения Рейна, Татьяну Толстую. Похоронен в колумбарии Ваганьковского кладбища. Был женат, дети — сын Александр и дочь Дарья. Супруга Д. Бакина Рита тоже ушла после тяжелой болезни. Критики усматривали влияние на Бакина творчества Фолкнера, Платонова и Камю, а также М. Кундеры. Проза Д. Бакина вошла во «Всемирную антологию прозы», изданную во Франции.
В ТЕМУ
На стене в кабинете Геннадия Бочарова висят рядом два диплома. Первый — сыну Диме, выданный его родным уже после его ухода. Он прилагался к премии И. А. Бунина. В дипломе лауреата сказано: «За яркий творческий вклад в русскую литературу». Второй, рядом, — Диплом XXIII Международной московской книжной ярмарки, выданный отцу, публицисту и писателю Геннадию Николаевичу Бочарову «За выдающийся вклад в развитие российской очерковой журналистики…».
