Велимир Хлебников: Я назван гением современности

Известна также другая формула, проще и выше: поэт для поэтов.

По смыслу то же самое: не для всех людей — для избранных. Его объявляли неким разработчиком художественных скважин для тех, кто придет после него и воспользуется добытым им. Сам себя он охарактеризовал как младшего в семье пророков. Его прямо в глаза называли идиотом. Как князя Льва Николаевича Мышкина, героя романа «Идиот» Достоевского. Виктор Владимирович Хлебников, взявший себе имя Велимир, то есть Повелитель мира, не воспринимал это как оскорбление.

Он мало внимал окружающим. Постоянно погруженный в напряженную работу духа, повинуясь внутреннему голосу совести и личного озарения, он существовал вне быта и бытовых реакций.

В мемуарных статьях можно прочесть, что разговор с ним казался немыслим из-за полного отсутствия контакта.

Он сидел или стоял, высокий и прямой, непрерывно шевеля губами и не слыша обращенных к нему вопросов.

«Закрытый, запечатанный, непрерывно ворочающий в уме ритмические строки», — написала о нем Надежда Мандельштам.

«Был он похож больше всего на длинноногую задумчивую птицу, с его привычкой стоять на одной ноге... с его внезапными отлетами... и улетами во времена будущего», — вспоминал поэт Николай Асеев.

Жители будущего — будетляне. Такое наименование дал Хлебников себе и нескольким своим соратникам. Жители будущего нигде не живут и не привязаны ни к какому месту. Поэтому после того как был оставлен физико-математический факультет Казанского университета, а следом — естественное отделение и историко-математический факультет Петербургского университета, странствования сделались привычным образом жизни. Он был буквально нищ, но зато: «Ездил на необузданных конях чужих конюшен».

Актриса Ольга Глебова-Судейкина, одна из обворожительнейших женщин Петербурга, звала его к чаю, зная, что он беззаветно и восторженно влюблен в нее. Он приходил, одетый в поношенный сюртук. Никогда не смеялся. Редко улыбался. Молча тянул горячий чай. Смотрел перед собой на волшебное видение в светло-голубых летящих шелках. Потом вставал и уходил не прощаясь.

Он остался холостым. Хотя в автобиографической заметке выразился о браке столь же странно, сколь и о многом другом: «Вступил в брачные узы со Смертью и, таким образом, женат».

Как-то Осип Мандельштам встретил Хлебникова в Москве. Изможденный и обессиленный, тот признался, что ему нечего есть. Мандельштам в это время получал раз в месяц «паек второй категории»: немного муки, немного крупы, сахара, кусочек масла и, как говорила жена Мандельштама, «омерзительную свиную голову».

Эту скудную пищу Мандельштамы стали делить с бездомным другом. Но когда речь заходила о творчестве, бессилие и неприкаянность исчезали. Хлебников делался властным, убежденным в собственной силе человеком.

Курил, пил крепкий чай, лихорадочно, на лету записывал строчки. «Девий бог» писался в течение двенадцати часов без перерыва и помарок. «Дети Выдры» — больше года. «Ка» — около недели.

Он писал свои произведения в стихах и прозе особым языком, который Валерий Брюсов окрестил словотворчеством, и так это и пошло.

Хлебников искал волшебное средство свободно плавить слова, превращая одно в другое. О них говорили: «зауми».

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами,

Что смеянствуют смеяльно...

Так он объяснял свои «зауми»: «Играя в куклы, ребенок может искренне заливаться слезами, когда его комок тряпок умирает, смертельно болен. Во время игры эти тряпочки — живые, настоящие люди, с сердцем и страстями. Отсюда понимание языка как игры в куклы: в ней из тряпочек звука сшиты куклы для всех вещей мира. Люди, говорящие на этом языке, участники этой игры».

Он сознавал, что «умеет угол великих событий, отдаленных временем в несколько лет, видеть в маленьких чертежах сегодняшнего дня».

Он заклинал художников будущего вести точные дневники жизни собственного духа: «смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа».

Он с гордостью носил титул Председателя Земного Шара. Как и титул гения.

Об этом — в автобиографической заметке: «В 1913 году был назван великим гением современности, каково звание храню и по сие время».

Вот только звание это ему дали уж в слишком узком дружеском кругу.

Кто-то из знакомых, будучи в Астрахани, навестил живших там родителей Хлебникова. Отец, Владимир Алексеевич, показался гостю до смешного похожим на сына. Видимо, не только внешне. Поклонник Толстого и Дарвина, Владимир Алексеевич изучал полеты птиц, во всем отличаясь от соседей-мещан. Мать, Екатерина Николаевна, с беспокойством расспрашивала про своего Виктора, взявшего это чудное имя Велимир. Было видно, как они страдают за сына, как огорчены, что у него нет широкого признания. Оба глубоко понимали его, а его странности вовсе не казались им странными.

Подкормленный Мандельштамами, Хлебников недолго протянул. Надежда Мандельштам наблюдала, как обездвиживаются его лицо и шея, и видела в этом оковы приближающейся смерти.

Он прожил 37 лет. Ровно столько, сколько горячо любимый им Пушкин.

Последним пристанищем Хлебникова оказалась деревня Санталово Новгородской губернии. Туда на этюды приехал художник Петр Митурич, муж его сестры Веры, тоже художницы. Хлебников и сам был прекрасный рисовальщик. И к его творчеству, кто раньше, кто позже, обращались самые талантливые рисовальщики: Наталья Гончарова, Петр Филонов, Марк Шагал...

Он умер летним днем 1922 года.

Остались две записки Митурича. Одна: «Утром в 7–8 час. 27 июня на вопрос Федосии Челконовой: «трудно ли ему помирать?» ответил: «Да» и потерял сознание... Дыхание и сердце ослабевало и в 9 ч. 28 июня прекратилось». Вторая: «Опущен в могилу 1/2 аршина глубиною на кладбище в Ручьях... в левом заднем углу у самой ограды между елью и сосной».

Хлебников верил: «Мы стоим у порога мира, когда будем знать день и час, когда мы родимся вновь, смотреть на смерть как на временное купание в волнах небытия.

По мере того как обнажаются лучи судьбы, исчезает понятие народов и государств и остается единое человечество, все точки которого закономерно связаны. Пусть человек отдохнет от станка, идет читать клинопись созвездий. Понять волю звезд — это значит развернуть перед глазами всех светоч истинной свободы».