Сергей Волков: Учитель — это человек, который вместе с учеником идет к истине

Ответы на эти и многие другие вопросы в интервью «ВМ» пытается найти учитель русского языка и литературы московской школы № 57, член Общественной палаты Сергей Волков.

НЕПРИЕМЛЕМЫЙ СТАНДАРТ

— Как вы в целом оцениваете новый стандарт для старшей школы?

— Важно, что он свободен от тех неприемлемых, на мой взгляд, положений, которые содержались в его проекте.

— А что вам представлялось там неприемлемым?

— То, что ученики десятых-одиннадцатых классов освобождались от обязательного изучения литературы, русского языка, истории и математики. По этому поводу в 2011 году я опубликовал в ЖЖ (платформа для онлайн-дневников. — «ВМ») открытое письмо министру образования и науки, а также первым лицам государства.

В этом письме я утверждал, к примеру, что ни с какой точки зрения государству, заботящемуся о своем будущем, не выгодно объявлять предметом по выбору историю, без знания которой нельзя ориентироваться в современном мире, осознавать свои корни.

Что для такой страны, как Россия, является не просто невыгодным, но и противоестественным отказ от обязательного изучения старшими подростками русской литературы, которая по сути и представляет собой Россию в мире... Без изучения литературы (и именно в том возрасте, в котором находятся старшеклассники) невозможно формировать ту личность, о которой так гладко и красиво повествует стандарт. В считанные дни письмо собрало в Интернете более 25 тысяч подписей. И министр образования заявил, что стандарт не будет принят без его конструктивного обсуждения.

СОДЕРЖАНИЕ ВАЖНЕЕ

— Обсуждение прошло. Теперь в стандарте вас все устраивает?

— В принципе, идея правильная — перейти от наполнения детей знаниями к обучению их тому, как эти знания добыть и применить. Наши ребята много знают, но не понимают, как эти знания приложить к жизни. Нужно научить школьника самому решать, какие предметы ему нужны, а какие не очень. Но, к сожалению, стандарт — это только слова, красивые — но слова.

— И все же новый стандарт образования, на ваш взгляд, позволяет научить учиться?

— Стандарт устроен так, что в нем вообще нет никакого содержания. Перечислены только навыки, умения. А на чем их формировать — стандарту в принципе неважно. Скажем, я как учитель литературы должен научить ребенка читать и понимать чужой текст. Для этой цели я могу использовать Пушкина, а могу — Пелевина.

Сначала нам говорили, что это хорошо. Потом вдруг это стало плохо. Свобода от содержания, заложенная в стандарт, вызвала аллергию у значительной части людей. Все-таки оказалось важным зафиксировать, что все говорящие по-русски прочтут в школе Пушкина, Толстого, Чехова… Второй сюжет — с единым учебником истории. Оказалось, что уже государству совсем не безразлично, чем конкретно здесь будет наполнен стандарт. Государству важно, чтобы ребенок знал определенные исторические события, причем именно под таким-то углом зрения.

Иными словами, оказалось, что по крайней мере в области социально-гуманитарных наук содержание важнее умений и навыков.

— Стандарт игнорирует содержание полностью?

— Он предлагает скреплять образовательное пространство единством навыков. Для формирования этих самых навыков мы должны учить детей одному и тому же. Но как тогда быть с содержанием? Сейчас придумали фиксировать содержание в примерных программах, которые дополнят стандарт. Но их пока нет.

И все ориентируются и будут ориентироваться на старые стандарты.

КОРЕНЬ МНОГИХ ПРОБЛЕМ — НЕСВОБОДА

— Кому тогда это нужно?

— Это нужно проверяющим из департаментов, управлений и комитетов по образованию. Они отчитываются о том, как учителя работают по новому стандарту. Учитель еще больше закабаляется. Институциональные особенности российской школы таковы, что свободой в ней и не пахнет. И эта несвобода — корень многих проблем школы, в том числе и проблемы чтения. Зажатый учитель делает что угодно: «компенсируется» за счет власти над детьми; врет; перестает понимать, что делает, — вариаций много.

Кроме одной: быть свободным и адекватным. Конечно, есть исключения, и немало, но все же, все же... Школьная несвобода — и институциональная, и личностная — серьезнейший удар по образованию. Система такова, что с учителя требуют расписать в августе программу на весь учебный год. Уроки пронумеровать. Составить реестр домашних заданий. Составить планы всех уроков.

В любой день года могут прийти проверяющие и сравнить программу, которую ты запланировал, с тем, как ты проводишь урок, положить рядом тетрадку ученика, чтобы ты не соврал, — вдруг ты в журнале записал не то, что на самом деле говорил в классе. Учитель находится в состоянии крепостного, обязанного обслуживать интересы человека, которого на уроке нет.

ПОТОМУ ЧТО ИНТЕРЕСНО

— Если 1 сентября вы объявите старшеклассникам, что с этого дня они учатся по новому стандарту, какова будет их реакция?

— Я думаю, никакой. Я захожу в класс, передо мной сидят 30 человек, которым плевать на то, какая у меня программа и стандарты. Это дети, которые пришли сюда жить. Мой сын в этом году окончил школу. Но я помню, как 1 сентября он вернулся из школы домой — радостный, окрыленный. Однако спросил: «А что, второго числа тоже надо туда идти?» «Конечно». «И третьего?» «Да, дорогой». «А что там со мной будут делать?» «Тебя будут учить математике, русскому языку, многим другим предметам. «Я хочу уметь писать стихи, хочу стать президентом, хочу собирать гоночные машины. Этому меня будут там учить?» «Нет, не будут». «Зачем же мне туда ходить?» Он искренне не мог понять, почему каждый день своей жизни в течение многих часов должен делать что-то, ему не нужное. И в этом смысле между учителем и учеником — непреодолимая пропасть. Потому что запросы этих двух участников образовательного процесса в момент урока начинают не совпадать. Дети хотят, чтобы на уроке им было интересно. Я для себя сформулировал так: интересный урок — это тот урок, после которого ребенок, выходя из класса, говорит (не обязательно вслух, а себе, внутри), что, пожалуй, хотел бы еще раз прийти и послушать.

И если в нем пробудить интерес, он станет дальше двигаться. Он, например, заглянет в Википедию, чтобы узнать, что означает то слово, которое он на уроке не понял.

Кстати, есть уже немало русских слов, значения которых дети не понимают.

Помню, однажды после урока, где мы разбирали «Капитанскую дочку», ко мне подошел мальчик: «Спасибо большое, Сергей Владимирович, все было интересно.

Я только одного не понял: почему, когда Гринев приехал в Белогорскую крепость, там инвалиды маршировали с косами — ведь была зима?» Я застыл. Сначала от недоумения — это он о чем? Потом от облегчения: как хорошо, что догадался прокомментировать по ходу чтения хотя бы слово «инвалиды» (это просто отставные, старые солдаты, а вовсе не увечные калеки)! Потому что если бы не это, то у моего ученика в голове сложилась бы и вовсе бредовая картина: ведь для него слово «коса» значило только одно — штука на длинной палке, которой косят траву (ни о каких париках с косами он, видимо, не слышал). Так он себе и увидел — маршируют солдаты, держа на плечах косы, которыми косят, а кругом — зима.

Как в знаменитом фильме — «и ме-е-е-ртвые с ко-о-осами!» А если бы еще и инвалидов сюда, в эту картинку? Дурдом на выезде!

— Да уж!

— А потом меня пробил пот: а сколько у него таких «кос» в голове осталось? Про эти он решился спросить, а про другие? Мне же и в голову прийти не могло, что здесь может возникнуть непонимание.

Ведь мы как-то априори уверены, что говорим на одном, родном, не иностранном языке. Оказывается, нет. Оказывается, язык произведения для читателя-подростка — как иностранный. Но если ты пробудил в ученике интерес, он потом тебе напишет на почту, в Фейсбук, задаст один вопрос, другой — и начнется диалог.

ОБЩИЙ ЯЗЫК НАХОДИТСЯ

— Положим, ученикам от учителя требуется одно — чтобы было интересно. А чего сегодня хотят от учителя родители?

— Разные родители хотят разного. Кто-то сдает ребенка в школу, как в камеру хранения, чтобы он не очень мешал им дома. У родителей старшеклассников есть мотивация экзаменационная. Я могу сказать, за что благодарят родители лично меня, когда их дети оканчивают школу. Из года в год, не сговариваясь, они говорят одно и то же: «Спасибо вам за то, что мой ребенок начал читать».

— Вы с учениками на «вы» или на «ты»?

— На «ты».

— Так вам легче находить с ними общий язык?

— Думаю, нахождение общего языка зависит не от этого. Нынешние подростки в чем-то продвинулись гораздо дальше тех, кто им дает уроки. Один мальчик лет пять-шесть лет назад сказал мне: «Ну, в вашито 50 можно уже понимать кое-что?» Мне тогда было 35, но ему что 35, что 50 — все едино. Мы для них старые, медленные, мало что знающие. Они страшно изумляются, узнав, что я могу что-то писать в Фейсбуке. Это потому, что они зачастую не ставят учителей в ряды тех, кто понимает современную жизнь.

Они другие, они современные. Но при всей этой внешней упакованности и разнообразных умениях жить в открытом мире, знать языки, перемещаться по странам и континентам, заказывать все по Интернету — при всем при том они в каких-то базовых вещах остаются всегдашними. Они приходят в школу, и там их распирает желание кому-то понравиться, на ком-то поточить зубы. Им надо, чтобы их кто-то полюбил, пожалел. Им надо выговориться. Они постепенно дорастают и до ощущения собственной смертности, и этот страх смерти тоже не дает им покоя.

Так было и с нами в их возрасте. Так было всегда. И всегда так будет. Вот если это понимать, общий язык как-то сам собой находится.

— Какими вашими слабостями пользуются ученики?

— Думаю, они понимают, что я в принципе не злой человек.

— А это слабость?

— Иногда. Я себе сто раз говорил: вот назначаю дату сдачи работы, и если кто-то не сдаст вовремя — все, ставлю двойку. Но потом кто-то, конечно, вовремя не сдает, и я его прощаю. Ладно, говорю, завтра принесешь. Ну, еще дети знают, что меня легко восхитить небанальным ходом мысли, оригинальным суждением, и они этим тоже пользуются.

— Чего вы не прощаете своим ученикам?

— Могу вроде бы все простить. Но вот когда лгут, не люблю.

— Что такое, на ваш взгляд, хороший учитель?

— Это человек, который не становится в позу ментора. Человек, который тоже чего-то не знает и не боится в этом признаться. И который как бы говорит ученику: «Я не носитель истины. Ты ее тоже не знаешь. Но мы оба с тобой идем к ней».

ОБ АВТОРЕ

Валерий Выжутович – известный журналист. Член Союза писателей Москвы. Лауреат премии «Золотое перо России».