«У нас в стране настоящих праздника всего два – День Победы и День Космонавтики. Сегодня мы вручаем премию человеку, первому снявшему Гагарина после его возвращения на Землю», – так меня представил ведущий церемонии «Ника» в 2011 году – вспоминает Махмуд Мухамедзянович Рафиков.

Мы обедаем вместе в журналистском кафе и, слушая легендарного советского кинодокументалиста, я словно оказываюсь в невесомости – настолько поражают меня его рассказы. И почти также поразительно для меня то, насколько спокойным и добродушным может быть взгляд человека, видевшего столько атомных взрывов.

Махмуд Мухамедзянович Рафиков родился в семье татарских крестьян в 1924 году. Поступил в Уфимский авиационный институт, потом переехал в Москву и перевелся в МАИ. После 3 курса Авиационного института перевелся во ВГИК, по окончании которого был распределен на киностудию "Моснаучфильм", где вскоре оказался в секретной киногруппе. Там Рафиков работал с такими людьми, как Курчатов и Королев – создавал «номерные» фильмы об испытаниях атомных и термоядерных бомб, баллистических ракет, атомных подводных лодках, и о космонавтике. «Номерные» - потому что эти ленты были засекречены и даже не имели названий – только номера. А еще Махмуд Мухамедзянович первым после приземления снимал Ю. Гагарина и многих других космонавтов.

- У Вас удивительная судьба. Как же Вы вдруг решили после 3 лет в МАИ все бросить и пойти во ВГИК?

- Я бросил Авиационный институт, потому что меня пригласили в массовку фильма «Весна». И я там увидел, как работают профессионалы – и режиссер, и операторы. Мне стало ясно, что авиация и архитектура подождут, надо идти во ВГИК. Конечно, это был большой риск, потому что после первого семестра, как правило, определяли профпригодность – могли запросто сказать: «Ты нам не подходишь». И тогда я оказался бы и без Авиационного, и без ВГИКА. Но все сложилось хорошо.

- А как потом случилось, что Вы попали в такое секретное подразделение?

- В те времена все было в приказном порядке, так что меня никто не спрашивал. По нынешним правилам производственных взаимоотношений, конечно, никто не может сотрудника Мосфильма направить на атомный полигон, но тогда не было таких рассуждений – приказ и все. Меня взяли из-за того, что я учился в Авиационном институте и имел представление о ракетах и самолетах.

- Расскажите о работе на полигонах.

- Ну, нас очень хорошо кормили (улыбается). Нас было 2 киногруппы – одна от министерства обороны, а вторая от министерства машиностроения, к которому я относился – они занимались проблемами совершенствования ядерного оружия. Нас было 10 операторов, и никого уже нет в живых. Меня отправили на полигон в 1954 году – я тогда еще не знал, что именно я буду снимать. А потом на протяжении 6 лет я снимал испытания ядерного оружия. Мы снимали с самолета – все стадии взрыва. Никакой защиты от радиации у нас не было.

- А как же облучение? Вы не боялись лучевой болезни?

- Ну, 90 лет мне уже исполнилось 1 марта. Медицина не может объяснить и понять, почему я остался в живых. Был даже такой эпизод - я лежал в больнице атомщиков, и там работала одна медсестра, которая спустя лет десять перевелсь работать в поликлинику, в которую я иногда захожу. И как-то она шла мне навстречу по коридору и воскликнула: «А! Живой!». Ну да, живой.

На самом деле, в 1958 году я получил большую дозу радиации, когда снимал испытания атомной подводной лодки. После этого год сильно болел, и потом уже не работал с ядерными объектами. Но тогда уже шла подготовка к первому полету в космос и после лечения я начал заниматься съемками космонавтов.

- Когда Вы снимали Гагарина, Вы понимали, что это исторический момент?

- Дело в том, что при такой работе включать какие-то эмоции – это сорвать свое дело. Тут надо работать механически. Вот когда все уже закончилось, тогда и надо начинать переживать. Это профессиональное обязательное условие. Никаких рассуждений, эмоций, связанных с событием.

- Расскажите, как все было?

- Королев сказал снимать Гагарина крупным планом - чтобы потом можно было определить по пленке психологическое состояние человека. Мы встречали Гагарина в кабинете – он зашел с простой улыбкой на лице. Потом по телефону докладывал Брежневу и Хрущеву о том, как все прошло. Я все снимал – и тот кадр, где улыбающийся Гагарин разговаривает по телефону - напечатали с моей пленки.

- Какой своей работой вы гордитесь больше всего?

- Конечно, та съемка Гагарина оказалась наиболее значимой. Потом уже я стал уходить от секретной тематики – снимал балеты, Майю Плисецкую…

Если бы я не попал в эту космическую отрасль, я бы все равно пришел на Мосфильм.

Да и на испытаниях система был такая – Курчатов и вся наука приезжали на полигон на три месяца – а потом на 3 месяца в Москву – и съемочная группа тоже уезжала. В Москве уже монтировался фильм, показывался Курчатову, а потом опять на 3 месяца возвращались на полигон. В течение этих трех месяцев, пока режиссер монтировал фильм, я не мог сидеть без работы и делал общеэкранные картины – так я побывал и в Прибалтике, и в Азербайджане, и в Душанбе…

После Гагарина я снимал еще 12 первых космонавтов, потом сделал фильм уже в качестве режиссера и оператора, он назывался «Космический мост». Кстати, его рассекречивал Сергей Павлович Королев.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Счастье Гагарина. И звезды покорятся, и вселенная. Если дома тебя любят и ждут

12 апреля мы празднуем День космонавтики, особый для нашей страны: 108 минут, проведенных Юрием Гагариным вне Земли, начали отсчет новой эры в истории человечества.

Герои в День космонавтики — не только те, кто «там побывал». Тысячи людей готовили и до сих пор готовят праздник броска к заманчивым целям Вселенной заранее, на земле. При этом, к огромному своему сожалению, большинство из них так никогда и не пробиваются в космос. Тем не менее их заслуги в благородном деле освоения космического пространства неоспоримы. Например, 90-летний оператор и кинорежиссер студии «Моснаучфильм» (ныне — «Центр национального фильма») Махмуд Мухамедзянович Рафиков стал героем задолго до 12 апреля 1961 года. В стране тогда знали об этом немногие, да и сейчас — единицы…

ДЫМИЛИСЬ, ПАДАЯ, РАКЕТЫ…

— Мы обратились по адресу, поздравляя вас с праздником космонавтики?

— Спасибо, конечно. В космосе я, правда, не был, но человек вполне «космический». В том смысле, что снимать Королева начинал еще в 1951 году, когда на базе немецких ракет Фау-1 и 2, которые стояли в ангаре, он строил свои Р-2, Р-5 и наконец прославленную Р-7… Что-то, безусловно, копировалось, но тут же дополнялось и развивалось. Мысль Королева не дремала ни минуты! Потом я работал с Курчатовым — снимал испытания атомных и водородных бомб, делал номерные фильмы «для служебного пользования». Пока не схватил запредельную дозу. Болел тяжело — есть не мог. Но выжил. Вылечили аккурат к весне 1961 года. Врачи предлагали мне инвалидность, только я решительно воспротивился: молодая жена, да и нормально работать хотелось! Хорошо, говорят, но ядерные полигоны для тебя отныне закрыты. Ладно, думаю, наконец-то займусь настоящим делом — всю жизнь мечтал снимать музыкальные фильмы с красивыми девушками. Прихожу на работу, а секретарша тут же зовет к директору.

Плотно прикрыв дверь, Тихонов говорит: «Хорошо себя чувствуешь? Молодец. Собирайся-ка в командировку». — «Опять?! Так врачи ж запретили…»

— «Нет, — сказал директор, — это не связано с радиацией. У тебя форма допуска № 1, да и руководство тебя ценит и просит, если позволит здоровье, заранее прибыть в Куйбышев».

— Какое руководство?

— Сергей Павлович Королев...

Теперь его вся планета знает. Но тогда это был невероятно засекреченный человек. (читайте далее...)