После Шарлимании

Как и в те январские дни, цоколи монументов во французской столице заклеены плакатами: «Я – Шарли». Как и прежде, городские службы Парижа не решаются отмывать на гранитных набережных надписи, в которых проклинаются головорезы-ваххабиты, расстрелявшие журналистов. Как и прежде, на самых видных местах в киосках печати выставлен журнал «Шарли Эбдо» - с неизменным смехачеством вокруг святынь, не только исламских…

Но настроение у многих французов все ощутимее смещается от эйфории после «марша национальной солидарности» в сторону серьезного осмысления произошедшего. Как это могло произойти?

«Франция умерла в 1940 году, точнее – исчезла как великая мировая держава. У этого увядания было, правда, свое «бабье лето» - короткая эпоха правления генерала де Голля. Сейчас же мы продолжаем служить поминальную мессу по тому времени… Мы давно стали маленькой европейской нацией, но упорно продолжаем делать вид, будто вовсе не переживаем по этому поводу. Дали ли грустные события 7 января новый импульс развитию нашей республики? Или для этого необходима настоящая война?»

Любопытно, что эти слова принадлежат Режису Дебре, соратнику Че Геварры и в последствие советнику президента Франсуа Миттерана по международным делам. Не понаслышке знающий, как «работает» автомат Калашникова, этот авантюрный человек как об обыденной вещи говорит о «войне», которую ведет сегодня Франция. И это не гипербола, не фигура речи… Нет, это реалии повседневной жизни Пятой республики. Факты, признаваемые самыми высокими ее лицами.

«Франция находится в состоянии войны с терроризмом, джихадизмом и радикальным исламизмом», - заявляет премьер-министр Манюэль Валльс. То же самое постоянно повторяют в медиа-эфире и на митингах и другие политики самого высокого ранга, включая президента Франсуа Олланда и экс-президента Николя Саркози. Иного мнения «люди метро» - так называют себя простые французы.

«Война в нашей стране, погрязшей в кризисе, конечно, идет, однако это война не с терроризмом, а совсем иного рода, - считает известный журналист – он немало лет проработал в газете «Монд» - и писатель Эрве Кемпф. – Суть этой войны изложил в свое время без малейшего грима американский миллиардер Уоррен Баффет: «Богачи в нашей стране никогда не процветали так, как сегодня. В классовой войне, идущей сейчас, победитель уже определился. Это именно наш класс».         

«Кто против кого на самом деле воюет? Кто начал эту сумасшедшую, опасную игру? – задается вопросом Эрве Кемпф.- Кто посылал войска в Мали, Ирак и Центральную Африку? Кто захватывал Ливию в 2011 году?.. Надо найти силы сказать себе: вовсе не «непонятки» с исламизмом являются главной проблемой эпохи. Политики, принявшие, начиная с 1986 года, пятнадцать антитеррористических законов, выводят на наши улицы военных не потому, что стремятся обезопасить жизнь граждан. Франция – не африканский сахель и не йеменская пустыня. Патрули, арестантские машины и тюрьмы необходимы властям предержащим, чтобы обезопасить от народа самих себя. Нам хотят внушить, будто в стране действует «внутренний враг». Чтобы проще властвовать, граждан стремятся разделить на «чужих» и «своих».

…Перед традиционной воскресной утренней мессой, которую в Нотр-Дам – судя по объявлению – должен служить священник из Буркина-Фасо, у входа в храм толпятся прихожане. Или «честные буржуа» из соседних с островом Сите кварталов, или смуглокожие туристы из католических стран Африки и Латинской Америки. Тут же – и многочисленный наряд альпийских стрелков в черных савойских беретах. «Посмотри на их оружие, - шепчет мне Филип, мой парижский приятель, в прошлом профессиональный военный. – Такие карабины хороши для стендовой стрельбы, а в городе такие длинные, массивные «стволы» ни на что не пригодны. Как с ними развернешься в толпе?.. Маскарад, да и только!»

   В усиленном присутствии на каждом парижском углу людей в униформе и с оружием наперевес и в самом деле есть что-то непривычное, более того - неестественное для Парижа. Особо «по-елочному» смотрятся миниатюрные девушки – военнослужащие и полицейские, - обвешанные наручниками, баллончиками со слезоточивым газом и громоздкими карабинами. Какого злодея-террориста, - наверное, только очень миниатюрного и добродушного? – в состоянии нейтрализовать такая дюймовочка, неясно. Но, видимо, таковы правила игры в солдатики в гендерном государстве.

«Никто из моей семьи на манифестацию после расстрела журналистов не ходил,- говорит Доминик Озенн, известный адвокат. – Вовсе не потому, что мы не солидарны с погибшими, нет… Просто-напросто в этой демонстрации – самой многолюдной в истории Франции после освобождения Парижа от нацистов – ощущался, на мой взгляд, какой-то нездоровый, подозрительный вкус. Словно включенные с одного пульта, масс-медиа завели на полную катушку обывателей, и те, в порыве солидарности и всеобщего сострадания, все как один объявили себя «шарли». Парадокс ситуации состоит в том, что у каждого из манифестантов свое понимание этого новорожденного термина. Единство же толпы только видимое… Вчера она протестовала против религиозного фанатизма и ксенофобии, а завтра с легким сердцем пойдет громить тунисские продуктовые лавки и алжирские мечети».

«Чего же ждать от Франции?» - не удерживаюсь я. «Все может произойти, - разводит руками мой собеседник. – Сомневаюсь, что Франсуа Олланд сумеет сохранить свою эфемерную популярность, как по волшебству, выросшую после уничтожения террористов и растиражирования лозунга: «Я – Шарли». Что касается меня, то я никому не позволю превращать себя ни в «шарли», ни в «шарло» (в самом мягком переводе это слово означает: «никчемный тип, простофиля» - «ВМ»). И поверьте: никакие громкие и настоятельные разговоры о «войне, ведущейся сегодня Францией», не убедят меня в обратном».           

Париж-Москва