«Я пришел дать вам волю!»

Александр Ципко был одним из тех, кто видел, как в недрах Кремля зарождалась перестройка.

Вспомнить и обсудить то время мы решили с политологом, философом, доктором философских наук Александром Ципко.

РОДОМ ИЗ… 1960-Х

- Александр Сергеевич, первый вопрос: почему перестройка случилась именно тогда?

- Сама по себе идея перемен начала витать в воздухе еще в 60-е годы. Потом эти идеи легли на плодородную чешскую почву, Пражскую весну, хотя говорить, что наша перестройка упирается корнями в нее, было бы неточно. Еще до этого наши мыслители — Иван Ильин и Георгий Федотов — уже писали о том, как советская система будет распадаться. А те, кто лучше знал экономику, предвидели, что после коммунистов могут прийти к власти либералы, которые по русской традиции будут переходить от крайности обобществления к крайностям приватизации. Так, Николай Алексеев предлагал ни в коем случае не разрушать конкурентоспособные госпредприятия.

- Ну не могла же страна просто вскипеть в один момент…

- Конечно, нет. Но к приходу Горбачева к власти образовался опасный разрыв между политическими процессами в странах Восточной Европы и политической ситуацией в СССР. Собратья по соцлагерю были свободнее нас: они применяли более эффективные методы в экономике, там был разрешен выезд за рубеж и частная торговля, в Венгрии активно использовался бригадный подряд — словом, там социализм был более гуманным, с человеческим лицом. Горбачев мечтал сохранить влияние СССР на страны Восточной Европ, завоеванное после Второй мировой, да и наша Великая Победа, конечно, помогла советскому строю выживать, придав ему легитимность…Он хотел преодолеть возникший цивилизационный разрыв и думал, что, если СССР заявит о демократизации, мы станем для этих стран более близкими.

К этому же выводу пришли тогда и я, с коллегами изучавший кризисы социализма в институте, и помощник Горбачева Шахназаров. Но с точки зрения русской истории произошло то, что должно было произойти.

Несмотря на все завоевания, социализм изначально был тупиковой линией развития. Может, судьба наша — показать человечеству, как говорил Чаадаев, «чего не надо ни при каких условиях».

- То есть перестройка — продукт коллективного творчества и самой истории?

- С моей точки зрения, это продукт шестидесятничества, тех идей и ценностей, которые складывались у целого поколения советской интеллигенции под влиянием разоблачения так называемого культа личности Сталина. Еще при Константине Черненко, в декабре 1984 года, в докладе Горбачева «Живое творчество народа» было дано обоснование грядущей политике гласности. Философия перестройки была альтернативой неосталинизму Ричарда Косолапова, главреда журнала «Коммунист» и его друга, помощника Черненко, Вадима Печенева, которых тогда называли главными идеологами КПСС.

- А правда, что еще во времена Андропова чуть ли не на кухне у него собиралась политическая элита и обсуждала, как и что можно изменить?

- Что-то такое было, мне рассказывал об этом политобозреватель Александр Бовин, но в этот «кухонный клуб» я не входил. А перемен руководители страны хотели, но надо было учитывать и особенности их личностей, и специфику страны. Представьте, например, что Вадим Андреевич Медведев вызывал меня, новоиспеченного консультанта, в кабинет и говорил примерно так: «Александр, вы же творческий человек, скажите — ведь можно же сделать социализм более привлекательным для людей? Опишите мне образ социализма, о котором вы мечтаете». А это был декабрь 1986 года…

- Какими — по идейному наполнению, психологической конструкции — были в то время Горбачев и его соратники?

- Сначала вспомним их. Вадим Медведев, Александр Яковлев, Георгий Шахназаров, Наиль Биккенин... И команда Горбачева, и противостоящая ей команда демороссов состояли из шестидесятников со всеми свойственными им особенностями сознания и идейных пристрастий. Вот что стояло за перестройкой. А вовсе не желание чего-то выгадать для себя. И, судя этих людей, нужно обязательно учитывать особенности времени, в которое происходили эти реформы, и истинную их мотивацию…

УВЕРЕННО ДВИГАЯСЬ ПО БЕЗДОРОЖЬЮ

- Концепция перестройки все же существовала или все произошло спонтанно?

- Лидеры перестройки были типичными советскими людьми. Это не нынешние технологи или реформаторы, а люди, прожившие всю жизнь в рамках марксистской идеологии. И мир они видели в абстрактных марксистских понятиях.

Ни у кого из них не было видения технологии перемен! У них в руках была только голая идеология. Но то, что они хотели, было нереализуемо — советская система социализма по природе своей не подлежала демократизации.

Они забыли или не знали, что в основе идеи коммунизма лежала не идея равенства, а мечта Гракха Бабефа — перевести воинскую организацию, организацию казармы на все общество. Кстати, отзвуки этой идеи дают о себе знать в «Коммунистическом манифесте» Маркса и Энгельса. Там речь идет о создании производства по принципу трудовых армий, и прежде всего в сельском хозяйстве. Кстати, Ленин и Троцкий эти идеи воплощали во время военного коммунизма. В казарме не может быть партий, тем более оппозиции. При военной организации не может быть и рынка, и частного предпринимательства, и частной собственности. Тут все логично. Идея коммунизма — это объявление войны всему, на чем была основана капиталистическая буржуазная цивилизация. А в условиях войны не может быть никакой демократии, никаких дискуссий, не может быть права свободно покидать казарму. Не может быть ничего, что бы противоречило единоначалию командира.

- Казарменные принципы организации общества, то есть принципы коммунизма, не поддаются реформированию?

- Да, их можно только отменить. Любая реформа социализма — это шаг назад, к капитализму. Яркий тому пример — история Берлинской стены. Социализм, как и Берлинскую стену, нельзя реформировать. Берлинскую стену можно только разрушить.

- А что же Горбачев?

- Горбачев был стерильно советским человеком. Он долго не понимал, , что без железного занавеса, без цензуры, без политического сыска советская система, которую он получил в наследство, не может существовать. Но он шел за настроениями интеллигенции, пытаясь реализовать эту мечту о некоем новом социализме. А интеллигенция в то время читала запрещенные книги, Солженицына, Самиздат, Сергия Булгакова или тот же «Котлован» Платонова, была наполнена и вдохновлена идеями этой литературы. Горбачев подхватил эти настроения, имея за душой лишь несколько идей, суть которых лежала в создании невероятного коктейля — сохранение того позитивного, что имелось при советском социализме, взять то же равенство или систему соцобеспечения, и заимствование у Запада их завоеваний — их рынков, магазинов.

Нереализуемая идея! В рамках советской идеологии не мог родиться какой-то инструментальный план или технология перехода от одной формы общества к другой. Но ведь и план «500 дней» Григория Явлинского был таким же абстрактным...

- Горбачев и Яковлев были едины в своих установках?

- Между ними была качественная разница. Я в ЦК больше общался с Яковлевым, был его консультантом. Его план тоже был абстрактным, но у него другие были интенции — он ставил задачу провести реформы, которые подтолкнут к смене советской системы. Но никто из них при этом не думал о гибели СССР! Я тоже полагал когда-то, что можно разрушить идеологию и систему, но оставить целостной страну...

В этом пункте и кроется качественная разница между командами Горбачева-Яковлева, а затем Ельцина, идея которого заключалась в отказе от системы и ее разрушении благодаря распаду СССР. Горбачев и Яковлев хотели, по сути, провести контр революцию, когда-то не осуществленную Деникиным. Хотя Горбачев, в отличие от Яковлева, долгое время перестройку так не воспринимал.

Я глубоко убежден — перестройка рождена в том числе и студенческими годами Горбачева, его опытом и философскими идеями, которые он почерпнул в МГУ; он решил использовать власть для облегчения участи интеллигенции.

- Но именно интеллигенция его потом и подвергла жесткой критике и обструкции!

- Меня поражает аморализм его критиков. Кто его критикует? Люди, получившие свободу, ставшие значимыми именно благодаря этим демократическим переменам. Но у них нет никакого чувства благодарности тому, кто сделал их людьми! Честно говоря, я как человек, относившийся в свое время к высшей номенклатуре ЦК КПСС, иногда смотрю на них с изумлением, поскольку для меня очевидно, что в советские времена многие из них никогда ничего не добились бы. Поверьте, критерии отбора кадров в партаппарате были куда строже, чем сейчас, и в то время, чтобы добиться чего-либо, нужно было иметь ох какие мозги. Это сейчас карьеру легко делают на пиаре и популизме. Хотя, конечно, и в то время были те, кто получал дивиденды от критики буржуазного строя. Горбачеву многое можно предъявить. Но разве у его оппонентов был план? Не впадайте в иллюзии. Сорос и Гайдара вспоминал как «типично советского человека, мыслящего абстрактными понятиями».

- Плана не было, намеченной дороги тоже… Интересный набор для пере устройства всей страны...

- В чем-то согласен. Но, заметьте, ни один из предшественников Горбачева не обладал качествами, необходимыми для того, чтобы стать лидером многонационального народа — ни Хрущев, ни Брежнев, ни Черненко, ни тем более Андропов. К моменту перестройки никто уже не верил в преимущества нашего социализма над капитализмом. Железный занавес, система доносительства (кстати, в доносах интеллигенция активно принимала участие) — вот какую систему по большому счету получил в наследство Горбачев. И ее, основанную на всемогуществе КГБ, который был эдакой духовной скрепой, он решил убрать! Конечно, все рухнуло. Горбачев просто не понимал, что все держится только на жесткой системе ограничений. А Яковлев понимал. Кстати, во всех этих околоперестроечных делах много напущено мистики и слухов. Например, точно могу сказать — никакого так называемого плана Тэтчер Горбачев не выполнял.

ВНЕ ТРИБУНЫ

- Какими вы их видели тогда — людей, творивших историю?

- Сейчас представления о них сильно искажены. Уже мало кто вспомнит, что инициатива критического переосмысления марксизма принадлежала профессору политэкономии социализма Вадиму Медведеву, а не антикоммунисту Александру Яковлеву. И что в конце 1980-х Горбачев идейно порвал с Яковлевым и ставку делал на обновленный именно Медведевым отдел пропаганды ЦК партии. В то время я лучше знал Александра Яковлева. Он сильно изменился с годами и, когда начал смотреть на Гайдара и Чубайса преданными глазами школьника, стал мне… непонятен. Но в 1988–1989 годах мы часто общались с ним в его кабинете на Старой площади, и он говорил совсем другое.

- Он довольно искренне, мне показалось, описал перестройку в своей книге «Сумерки».

- Да, особенно если учесть, что никто, кроме Яковлева, не видел так глубоко и объективно душу Горбачева, его драму. Поэтому вызывает изумление тот факт, что в конце книги он сводит счеты уже со «своими», с партаппаратом. Я помню, как многих из тех, кого он едва не обожествлял в мемуарах, он в 1992 году называл «ворюгами» и «шантрапой». Да и его выпады против главы КГБ Владимира Крючкова мне показались странными. Ведь, в отличие от большинства из нас, Яковлев не знал, что значит быть невыездным.

- Бытовало мнение, что Яковлев Россию и народ знает лучше, а Горбачев не знает вовсе.

- Яковлев и правда знал нравы русской деревни не понаслышке, в отличие от многих наших сегодняшних политиков. Он был крестьянским сыном и рассказывал мне — мол, грешница-мать в свое время бога молила, чтобы тот прибрал его, хилого после желтухи, к себе, что позволило бы краюху хлеба разделить между его младшими братьями. Так что картинное народопоклонство ему было чуждо.

- Вот как... А Горбачева вы в статьях рисуете мечтателем…

- А почему нет. Поверьте, ничего, кроме желания реализовать мечты советской интеллигенции, за всем этим не стояло. И он реализовывал эти мечты. Отменил цензуру. В 1989 году разрешил издать антисоветскую литературу, открыл выезд за рубеж. Я видел, как глубоко он пережил расстрел Белого дома в октябре 1993 года…

- Правда ли, что лидеры перестройки в результате реформ обогатились?

- Это вы, очевидно, попались на удочку либеральной прессы и наших ура-патриотов. У них мнение железное — мол, Горбачев и Яковлев хотели превратить собственную власть в богатство. Это миф. Я знаю этих людей, возьмем того же Вадима Медведева — он был и остается скромнейшим человеком! До сих пор, мне кажется, носит свитер, в котором когда-то принимал меня на работу.

А Яковлев так боялся обвинений в чем-то подобном, что, когда Ельцин предложил ему взять одну из бывших дач ЦК, отказался. Александр Николаевич купил старую дачу у Академии наук, а достраивал ее его сын. Он сделал все, чтобы ему ничего нельзя было предъявить. Власть и слава были для него важнее денег, и он был, скажем так, морально аккуратен. А у Горбачева дача вообще не его собственность. Он пользуется ею, но его внукам она не достанется.

ЛИЦОМ К ДАВНО УТЕРЯННОМУ

- Хорошо, все было так, как было. Но почему тогда на выставку в Музее Москвы «Советское детство» люди идут толпой и в обществе проснулась ностальгия по «совку»?

- Но это не любовь к «совку», на мой взгляд. Это любовь к себе, к ушедшему детству, юности.А еще — реакция на современную Россию, в которой многое не устраивает… Для многих это обращение к прошлому — своеобразный протест против колоссальных экономических и социальных различий. Например, в то время у всех были равные возможности для получения образования, так что люди имеют право вспоминать то время позитивно. Кстати, для русского менталитета характерна коллективная психология — когда равенство всех со всеми лучше всего другого.

Впрочем, тут мы касаемся коренных дефектов советской психологии — в том числе и жажды уравниловки. Большевики в свое время сыграли на этом и на неразвитом правовом сознании, равно как и на желании многих отомстить за жуткое крепостное право.

- Но это когда было!

- К моменту прихода большевиков 50 лет всего прошло после его отмены... Наши руководители отказывались понимать, что бедность рождает злость и зависть, а не духовность.

- А как бы вы назвали строй, при котором мы сейчас живем?

- Капитализм, конечно. Но только он у нас вышел уродливым — как и социализм. Мы уникальная в этом смысле нация: например, умудрились жить, практически ничего не производя для жизни, даже стенки для дома — и те были чешские! А когда отказались от социалистической системы, вдруг выяснилось, что экономика наша построена на отсутствии конкуренции, а не наоборот, как положено при капитализме.

- Тридцать лет прошло со времени того Пленума. Какое отношение к Горбачеву сейчас вы сочли бы адекватным?

- Никто не требует возведения Горбачева в национальные герои. К сожалению, судьба его как политика и как человека драматична. Его человечность, открытость ко всем человеческим радостям и слабостям, которые подвигли его на перестройку, на освобождение от ханжества в идеологии и в жизни, оказались для него злым роком после отставки. Но он дал свободу. И не делал ничего, чего бы от него не ждали люди, чего не требовала бы логика развития общества. Повторюсь — не только он, но и подавляющая часть интеллигенции, все шестидесятники верили, что социализм можно соединить с демократией. Патриоты, сдающие демократические реформы конца 80-х из-за своего раздражения на Горбачева, на самом деле сдают один из самых выдающихся подвигов народов России, прежде всего русского народа — освобождение от коммунистического тоталитаризма. Мы сами себя освободили, понимаете? И Хрущев, и Горбачев отражали глубинные запросы русской души. А что из этого вышло — другой вопрос.

- Тогда вопрос о вас. Я читала ваши книги, готовясь к встрече, но тональность беседы вышла иной. Как вы сейчас воспринимаете то, что произошло?

- А тот человек, воспоминания которого вы читали, «умер». У меня не изменились взгляды на мир и система ценностей. Но эмоциональный фон этих ценностей стал другим, это правда. Я не конченый пессимист, но некая оптимистичная доминанта исчезла точно. Хотя я живу надеждой, что тем, кто будет детально изучать эту переломную в истории России эпоху, мои личные свидетельства происходившего пригодятся...

СПРАВКА

Александр Сергеевич Ципко родился 15 августа 1941 года в Одессе. Советский и российский социальный философ и политолог. Главный научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН. Доктор философских наук. В 1986–1990 гг. — консультант отдела соцстран ЦК КПСС, в 1988–1990-х — помощник Александра Яковлева.

ОБ АВТОРЕ

Ольга Кузьмина - Обозреватель и колумнист «Вечерней Москвы».