Андрей Рубанов: Литературный рынок пришел к состоянию маргинального междусобойчика

Писатель Рубанов не всегда был писателем: у него богатая биография, которая дает ему богатую пищу для литературной работы.

— Андрей, вы получили главный приз литературной премии «Национальный бестселлер». Какие ощущения?

— Я никогда не жил только литературой, у меня всегда была и есть работа, профессия. Для меня важно не зависеть от литературы эмоционально. Победил в конкурсе — прекрасно, не победил — ничего страшного, радуюсь за других. Я первую книгу написал в 33 года, а первую литературную премию — «Ясная поляна» — получил в 48 лет. «Нацбест-2019» — вторая моя крупная премия и, видимо, крайняя. В конечном итоге премиальные истории мало влияют на судьбу. Лимонов, вон, не получал никаких литературных премий, но уже удостоился прижизненного памятника. Очевидно, гораздо важнее иметь своего читателя. Мне повезло, у меня читатель есть.

— Нередко пишущий «выгорает», несмотря на все гешефты…

— Выгорания нет. Есть новая стадия развития. Например, десять лет назад я думал, что бизнесмен как литературный герой в России будет интересен. Сейчас я точно знаю — не интересен. Кто угодно, только не бизнесмен, и мне потребовались годы, чтоб это понять. Моя история — это непрерывная наработка практического опыта и его анализ. Выгорание русским писателям не грозит. Выгорание — это когда американский классик Трумен Капоте пишет «Хладнокровное убийство», получает за него миллионы и потом уже больше ничего не пишет. Я лично знаю большинство российских писателей, которые «на слуху», и никто из них не выгорел, все работают, куда-то движутся. Мне нравится то, что делают Прилепин, Шаргунов, Алексей Иванов, Данилов, Сенчин, Елизаров, Авченко, Лукьяненко, Аствацатуров, Садулаев, — никто не выгорел, все стоят у станка и действуют.

— Новая книга появилась на свет как сценарий. Будет ли роман «Финист — Ясный Сокол» экранизирован?

— Не знаю. Есть несколько предложений, но решение будет принимать Аглая Набатникова (кинорежиссер, жена Андрея Рубанова — прим. «ВМ»), это ей принадлежит идея книги, и нам важно реализовать нашу эстетику, наши визуальные и драматургические концепты.

Не хочется, чтоб это был развеселый лубок с кокошниками... Не хочется, чтоб это было снято только для развлечения и валовой прибыли. Не хочется, чтоб это была эксплуатация расхожего набора штампов «а-ля рюс». Просто продать права на экранизацию непозволительно, в книгу вложено слишком много труда.

Будем искать продюсера, который поддержит нашу эстетику. Торопиться не намерены. Лучше пусть не будет никакого фильма, чем выйдет очередная пошлятина. Сейчас российское кино вынуждено на равных конкурировать с Голливудом, а каждый голливудский прокатный блокбастер — это 350–400 миллионов долларов инвестиций, из которых половина — производственный бюджет, половина — рекламный. При этом голливудское кино становится все более пошлым, все более предсказуемым и унылым. Уже видно, когда ему придет конец.

— У вас пестрая биография: вы были корреспондентом многотиражки, строителем, шофером, телохранителем, занимались бизнесом... Последнее занятие и привело к заключению под стражу — якобы по обвинению в мошенничестве, и тем не менее вас полностью оправдали. Как все это повлияло на прозу?

— Не знаю, как повлияло, но знаю, что биография дает материал. Когда есть материал, работать легко. Когда точно знаешь, кто твои герои, каковы твои сюжеты, что ты намерен сказать и говорил ли о том же самом кто-то до тебя.

— Ваш роман «Сажайте, и вырастет» повествует о жизни нелегального банкира в девяностые. Вы издали книгу за свой счет, а вскоре она была переиздана и даже переведена на английский…

— Сейчас издать книгу за свой счет гораздо проще и дешевле, чем в середине нулевых. Есть специализированные сетевые сервисы, любой автор может напечатать любое количество бумажных копий, с любой обложкой, не выходя из дома. А вот попасть с этой книгой на рынок, в торговые сети, на прилавки магазинов — труднее. Обывателя, так называемого широкого читателя, всегда немного жалко.

Обыватель следует за модой и послушно потребляет то, что ему подсовывают. Именно ставка на читателя-обывателя уничтожила наш литературный рынок, свела его к состоянию маргинального междусобойчика. Одни и те же люди, числом в сто персон, сами пишут, сами критикуют и обозревают, сами издают других, сами получают премии, одновременно входя в оргкомитеты и жюри других премий. И я не исключение. Тираж в две–три тысячи для качественного автора, в стране с населением в 145 миллионов — это позорище.

Я продаю едва 10 тысяч и считаюсь хитовым, топовым писателем. Упадок литературного рынка уже привел к проблеме: сильных новичков мало, и кровь не обновляется, смены поколений не произошло. Ярких, шумных дебютов нет.

На верхних строчках хит-парадов те же динозавры, что и десять лет назад.

— У вас издано 11 книг, что в первую очередь посоветуете читателю, который вас еще не знал?

— Ничего не посоветую — каждый может выбрать, что ему по вкусу и по душе. Кто Рубанова еще не знает — пусть погуглит. Мне нравится быть свободным, делать, что хочется. Захотел про тюрьму — написал про тюрьму. Захотел про бизнес — написал. Про Древнюю Русь — написал. Литература — очень свободное искусство, гораздо свободнее, чем кино, балет или живопись. Мне ничего не нужно, кроме записной книжки и авторучки. Я не скован ни договорами с издателем, ни обстоятельствами рынка и спроса. Точно так же и читатель свободен, читать или не читать. Тем более Рубанова можно всегда скачать бесплатно у пиратов. А любимая и главная книга всегда одна и та же: та, которую я пишу в настоящий момент. Сейчас это роман об одном малоизвестном факте истории православного христианства.

Читайте также: Константин Райкин: Если спектакль прошел хорошо, то и жизнь идет не напрасно