12 июля народному артисту РФ Александру Домогарову исполняется 56 лет. Накануне дня рождения «Вечерняя Москва» поговорила с актером и музыкантом о его концерте, приуроченном к торжеству, любимой музыке и последних работах в кино.

Александр Юрьевич рассказал о съемках в Японии, первой масштабной российской картине о декабристах, сотрудничестве со своим сыном — начинающим режиссером и отношении к современным сериалам, в частности, к «Игре престолов» и «Чернобылю». Мы встретились в небольшом кафе в здании издательства «Молодая Гвардия». Там же находится и репетиционная студия, где артист со своей группой готовился к выступлению.

— В вашей концертной программе соседствуют песни Владимира Высоцкого, Александра Вертинского, композиции на стихи Николая Гумилева, Юрия Левитанского. Вы говорили, что слушали «Машину времени», Константина Никольского, группы Kiss и Deep Purple. Что сейчас чаще всего звучит у вас дома или в автомобиле и что бы вы посоветовали читателям послушать?

— Концерт прошел 5 июля в «Главклубе», который позиционируется как площадка для рок-музыки, и какие-то вещи мы сделали именно под этот формат. Что до моих вкусов, то определить отдельный жанр сложно. Сегодня это может быть одно, завтра — другое. Единственное, чего не понимаю, — так называемую клубную музыку, да простит молодежь, это, видимо, моя музыкальная отсталость. При этом такой парадокс: выступаю в «Главклубе». Так как все зависит от настроения, жизненной необходимости, потребностей эмоциональных, в машине у меня в плеере где-то 385 разных исполнителей... От бабушки остались граммофонные пластинки с музыкой 30–40-х годов. Человек не определяется одним композитором. Да и многими тоже: Бахом, Бетховеном, Моцартом, Гайдном, Шубертом, Шопеном. Человек — это симфония. Я могу выйти на улицу и спросить у прохожего, слушал ли он Шопена, и боюсь получить ответ «кто это?». До него надо дорасти. Есть гениальное кино «В поисках Ричарда» с Аль Пачино. Там герой ходит по Нью-Йорку и спрашивает людей, стоит ли ставить «Ричарда III» (историческая пьеса Уильяма Шекспира, написанная приблизительно в 1591 году — прим. «ВМ»). А ему тоже задают вопрос: «Кто это?» А ведь он уже размышляет о том, как ставить...

— Не планируете издать музыкальный альбом?

— Зачем? Сейчас все есть в Интернете. Я понимаю, если ты сам производишь и сочиняешь, надо записывать. Если это твое личное, выстраданное произведение. У меня таких нет. Я пытаюсь по-актерски спеть романсы на стихи Вертинского, Гумилева, как я их понимаю. Я не автор, тексты и музыку не писал. Я ее воспроизвел.

— А пытались когда-нибудь песню написать?

— Нет, не пытался. Может быть, смогу, а, может быть, нет, не знаю.

Люди, которые серьезно заняты своим делом, во всем мире работают примерно одинаково, считает Александр Домогаров / Фото: Ирина Хлебникова, «Вечерняя Москва»

— Вы как минимум десять лет, а может, и больше даете концерты. Почему пришла такая мысль, вы же в первую очередь актер?

— Это давно началось, а потом был спектакль в Театре имени Моссовета, где я пытался петь профессионально. Спектакль со мной шел 11 лет, и сейчас идет, но с другим исполнителем. Играли мы вначале очень часто: четыре спектакля в месяц. Называется он «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда».

— Как я обратил внимание, вы больше снимались в сериалах. Раньше сериалы казались не настолько серьезными, как полнометражное кино, а сейчас в мировой массовой культуре произошел поворот. И именно сериалы имеют колоссальные рейтинги. Например, сериал «Игра престолов» на околофэнтезийную тему. Что вы думаете по этому поводу?

— В какой-то мере мы стояли у истоков отечественных сериалов: например, «Бандитский Петербург», у которого был маленький бюджет, но материал очень хороший. Снимались и радовались. Получился легендарный сериал. Тема, артисты — все сошлось. Я всегда говорил, что кино, которое на тот момент — в 90-х — практически отсутствовало, нас заставляло работать быстро с такой отдачей... Не три или полторы минуты в день, что является выработкой в кино в смену, а 20 минут. Это несколько другой подход. Но потом появились сиквелы. Четыре камеры в одной комнате... Когда за смену снимается серия — этого я не приемлю. Впрочем, как и то, когда артисты не знают текст. Но тогда мы занимались другим — занимались серьезно, поэтому, наверное, сериал и стал легендарным.

— То есть это закономерно, что сериалы заняли главенствующие позиции?

— Сейчас посмотрим, что еще сделает Netflix, он уже практически следует по пятам за Голливудом, вытесняя его своей продукцией. Но кино от этого не исчезнет. Это несколько другая стратегия. На пленку снимать сложнее, чем на видео — другой уровень мастерства. Вы видели, наверное, «Чернобыль»? Надо посмотреть и сравнить — в чем разница в подходе и вообще в отношении к теме? Почему не мы, почему они о нас так? Простите, но мне показалось, что там не было ни одного оскорбительного момента в сторону русского народа. Наоборот, они хотят памятник поставить человеческому потенциалу. А что касается «Игры престолов», то я посмотрел только первый сезон и на этом завязал. Понимаю, что меня возненавидит больше половины человечества, но с большим удовольствием я посмотрел сериал «Пустая корона» по хроникам Шекспира — он мне ближе. Два сезона по три серии, по полтора часа каждая. Думаю, сколько же сил надо было потратить на это. Подход другой. Ведь сериалы у нас смотрели больше по телевизору, теперь — с телефона, дальше — будет больше, уже в очках. Поэтому, естественно, телепродукция завоевывает место. Но повторюсь: как театр никогда не умрет, так не умрет и классическая музыка, кино, так как это — другой подход к искусству. При нынешней полиграфии никогда не исчезнет великая картина, написанная маслом, акварелью, нарисованная пастелью, ее ничем не заменят.

Самым главным критиком должен быть ты сам, что бы про тебя ни говорили, считает Александр Домогаров / Фото: Ирина Хлебникова, «Вечерняя Москва»

— Концерт приурочен ко дню рождения. Ранее вы говорили, что ощущаете себя на 30 лет и если бы вернулись в тот возраст, многое могли бы изменить.

— Не совсем так. Я имел в виду, что попади я в то время со своими мозгами и опытом уже почти 56 лет, то по-иному бы прожил. Не допустил бы тех ошибок, что сделал в 30 лет, и по-другому, наверное бы, использовал свое время. А вообще, лучший возраст — это тот, в котором ты живешь. И сейчас, когда тебе 56 лет. И я рад, что живу своей жизнью и по своим правилам.

— Они сильно отличаются от тех, что были двадцать с лишним лет назад?

— Они более жесткие. К самому себе.

— Давайте поговорим о вашем последнем фильме «В плену у сакуры». Это японское кино с участием русских актеров. Вы ведь много снимались в Польше, есть разница на условно западных и условно восточных съемочных площадках?

— Люди, которые серьезно заняты своим делом, во всем мире работают примерно одинаково. Другое дело, что отношение к производству кино на Западе — это серьезное отношение к продукту, серьезный бизнес, который принесет очень большие деньги. А мы люди душевные и пока пытаемся перестроиться для создания именно коммерчески успешных картин, но внутри мы несколько другие люди. У меня сейчас такой период — я пересматриваю старые советские фильмы. Думаю, что так, как снят «Минин и Пожарский» 1939 года, уже никто не снимет. Как и ленту «Кутузов» 1943 года. То же можно сказать и о фильме «Суворов», созданном в 1941 году, который также был снят для поднятия патриотического духа. Не могу советовать, но посмотреть эти ленты нужно, особенно молодому поколению, это — уникальное кино, крепкий советский кинематограф. Вот такими картинами мы и отличаемся.

— А что скажете о работе в Японии?

— Сколько тебе дают кофе, в какую заселяют гостиницу, какой у тебя актерский трейлер — это абсолютно неважно. Я давно мечтал поехать в эту страну, и в первый день меня отвезли на русское кладбище в городе Мацуяма. И то, что я там увидел, произвело на меня большее впечатление, чем работа со съемочной группой. Я стоял и плакал. И думал, какие же японцы молодцы, что их дети, которым 10–12–14 лет, ходят с тряпочкой, ведерком и грабельками и наводят порядок на могилах русских солдат и офицеров. Их никто туда палкой не загоняет. Каждую фамилию на надгробии они протирают губкой, там листочка лишнего нет. Вот что поражает. Я могу лишь поклониться родителям этих детей, их бабушкам, дедушкам. За такое отношение. И могу лишь представить, как они ведут себя со своими родственниками, если так уважительно относятся к захоронениям солдат противника.

— Фильм, на ваш взгляд, получился примиряющим?

— Такого не было лет двадцать, а может, и больше, чтобы японцы приглашали русских актеров в свое кино. Фильм направлен на стабилизацию российско-японских отношений. В Японии премьера была в марте, а в России на широкие экраны он выйдет в сентябре. Боялись, что там он может и не «пойти», так как тема сложная — история Русско-японской войны. Но, к счастью, фильм нашел своего зрителя. На саммите «Большой двадцатки» в Осаке состоялась церемония завершения перекрестного года культуры России и Японии. Там лидерам двух держав должны были показать отрывки из этого фильма. Вообще, что касается художественной части, то у меня сложное отношение к этой картине, но это лично мое мнение. Это однозначно — прорыв. Такого взрыва интереса в Интернете к той войне раньше я не видел. Люди не только делают «лайки» к фотографиям собачек и кошечек, но и интересуются, что это была за Русско-японская война? Как шли боевые действия, как мы топили их корабли, а они — наши. Можно найти массу информации и фотографий по этой теме... Так что мне важнее всего именно эта сторона, хочется, чтобы у людей благодаря картине появился интерес к тем событиям. Важно, что кто-то узнает о моем герое Василии Бойсмане, который не бросил 345 своих матросов, а вместе с ними отправился в японский плен, где и умер. Это настоящий русский офицер.

— В вашей карьере много фильмов на исторические сюжеты. Первые крупные роли — в ленте о Михайло Ломоносове и в «Гардемаринах»... Потом — «Графиня де Монсоро», «Огнем и Мечом». Еще готовится новый фильм о декабристах. Вы с детства были увлечены историей или это совпадение?

— Так сложилось, и я благодарен за это. Эта профессия дает тебе, помимо того, что ты занимаешься «лицедейством» и показываешь зрителям того или иного героя, знакомство с той или иной эпохой, ты сам в нее входишь, начинаешь интересоваться ею. И дотошно узнавать: как жили, что ели, как ходили, что вообще в это время происходило. И если играешь реальную личность — то что это был за человек? А если автор зарубежный и тем более если это классика, то выясняешь, сколько было переводов и какой лучше. Ты погружаешься в профессию и не занимаешься самолюбованием, которого, как мне кажется, у нормального артиста быть не должно. Самым главным критиком должен быть ты сам, что бы про тебя ни говорили. Хвалят ли меня или ругают, я знаю про себя все. Великий Олег Даль говорил в своих дневниках: «Пересмотрел фильм, где я играю. Это недурно». Не то чтобы надо считать себя гением все время, но надо признавать, что то, что ты делаешь, — это недурно.

Лучший возраст — это тот, в котором ты живешь. И я рад, что живу своей жизнью и по своим правилам / Фото: Ирина Хлебникова, «Вечерняя Москва»

— Ваш сын Александр тоже занимается кино, режиссурой. Он столь же тщательно изучает материал, как вы? Так же интересуется историей?

— Я очень за него рад в этом плане, потому что он — дотошный мальчик. Если можно называть человека в тридцать лет мальчиком. Со сценаристом они написали сценарий, и фраза, которую я услышал от него, меня как отца и его коллегу очень порадовала. Он сказал «я ищу доктора, чтобы вылечить сценарий». Он сейчас будет снимать кино, и я желаю ему успеха. Мне кажется, это очень хороший проект. Хорошая драма, называется «Пальма» (реальная история овчарки, которая два года жила на аэродроме Внуково в ожидании хозяина-пилота — прим. «ВМ»). Я к нему ездил на фотопробы, так что, дай бог, может, поработаем вместе. Я этого немного боюсь, ведь должен буду подчиняться ему как режиссеру. Это не отменяет наших творческих споров. Я не знаю, будут они очень жаркими или нет. Мы оба боимся этого странного ощущения — отец и сын на площадке. Все будут наблюдать, что же из этого получится. Да я и сам не знаю, но очень интересно с ним поработать.

— Не будете давить авторитетом народного артиста?

— Если бы были живы мама и папа, для них мое звание «Народный артист» очень многое бы значило. А я сам не очень понимаю его значение для меня. По-моему, быть народным артистом — это очень большая ответственность. Это когда на тебя ходят и зритель доволен тем, что ты делаешь. В театре зритель голосует ногами. Если у тебя после первого акта осталась половина зала, то все понятно. А если зритель после второго встал и аплодирует — это совсем другое.

— А было такое, что уходили с первого акта?

— Возьму на себя наглость сказать слово «нет». Были «лихие девяностые», которые я плохо помню, когда люди в театр не ходили. Тогда народ просто боялся выходить из дома после 9 часов вечера.

— Сейчас все хорошо?

— Я не жалуюсь, надеюсь, и администрации театров тоже.

— Расскажете о выходящей картине о декабристах «Союз спасения»?

— Это очень серьезное кино, и своевременно поднята эта тема. Нас учили, что декабристы разбудили Герцена, а Герцен — Чернышевского. А кто на самом деле эти ребята? Они ведь были достаточно молоды, 30 лет — это максимум. При этом они были очень разными и неоднозначными. И вот на вопрос «кто они?» должна ответить картина. Материала снято много, и в том, что получится интересно, я не сомневаюсь. Это страница нашей истории, которая не очень расшифрована.

— Главный вопрос: так бунтовщики они или патриоты?

— Патриоты ли они? Что они ставили во главу угла? Чего они хотели добиться? Что за этим последовало? Вопросов очень много. Образ Милорадовича, которого мне довелось играть, весьма неоднозначный. И правильно сказал один из авторов сценария Никита Высоцкий, что о каждом персонаже фильма, как со стороны декабристов, так и со стороны власти, можно снимать отдельное кино. О Милорадовиче, Рылееве, Пестеле, Муравьеве-Апостоле... Тот же Милорадович, который прошел всю войну 1812 года, участвовал более чем в 50 сражениях — не сосчитать даже, сколько под ним лошадей погибло. Ни штык его не взял, ни пуля. И он первый, кто погиб во время восстания декабристов от руки гражданского. Очень хочется, чтобы после твоей картины люди пошли в библиотеку или хотя бы почитали в Интернете об этих событиях. Мне это важно.

Япония