Из 1925 года с любовью

У меня в руках — небольшой пожелтевший конверт с красноармейцем на изнанке: послание супружеской любви из далекой послереволюционной Москвы. Годами конверт лежал в моем семейном архиве. За это время я успела нарисовать в сознании образы этих людей — Натальи Петровны Цветновой и ее мужа, Цветнова В. И., как он сам обозначил себя чернильным пером на лицевой стороне конверта. Нет, это не мои родственники. Скорее соседи, только разнесенные со мной во времени. Что ж, тем более интересным и захватывающим будет поиск их истории — истории двух москвичей, живших и любивших друг друга на одной из старинных московских улиц — Плющихе, вынужденных временно разлучиться, но сохранивших любовь.

Рассматриваю конверт. Он весьма далек от современных выхолощенных снежно-белых прямоугольников: у меня в руках лоскут пергаментной бумаги, на лицевой части которого изящным почерком в прошлом крепкого гимназиста-хорошиста написан адресат: «Город Ростов-Ярославский. Окружная улица, дом 43». Буквы старательно выписаны чернильным пером, некоторые еще и подчеркнуты, и украшены.

Писавший явно потратил на написание много времени.

Из конверта выпадает маленький квадрат письма. Коричневые чернила потеряли яркость, но все равно этот кусок бумаги переносит меня почти на 90 лет назад — я вижу мужчину за столом при свете керосинки, который пишет письмо своей любимой жене в другой город. Он оставляет следы пальцев, испачканных чернилами, перечитывает и, вдруг перевернув бумажку, делает приписку: «Пиши чаще и больше».

Он не жалуется на здоровье, тещу и соседей, он не пишет, что начальник — прохвост, а подчиненные — плуты. Он просто в нескольких маленьких строчках говорит жене, что ее безумно любят и ждут.

Так кто же были эти люди, эта семья? Письмо попало ко мне окольным путем.

Мы жили на Смоленской-Сенной улице, где принято было знать окрестных соседей. Моя бабушка водила дружбу с большинством местных дам в возрасте — часть из них были москвичками в N-ном поколении, а часть — и вовсе из «бывших». Как-то она взяла меня с собой в гости на Плющиху, где меня поразило буквально все: и резной старинный буфет с хрустальными вставками, и невероятное количество фарфоровых статуэток и ваз, портреты красавиц в изящных рамках и огромные черные коммунальные тараканы, которые ползали по этому великолепию. Хозяйка, как и многие местные жители, собирала все, что хоть мало-мальски имело отношение к дням ее молодости. Возможно, и письмо нам досталось от нее.

Та квартира была типичным примером плотно забитой коммуналки, каких на Плющихе было великое множество. Скорее всего, и квартира 10 по адресу: 4-й Ростовский переулок, дом 1, которая указана в письме, была такой же.

Желание узнать судьбу Цветновых привело меня по этому адресу. Может быть, мне удастся уговорить местное домоуправление поднять старые амбарные книги и списки жильцов? Здесь меня встретила охристо-белая городская двухэтажная усадьба середины XIX века — вернее, то, что от нее осталось. «Бабушки нет. Теперь здесь офис», — почему-то вспомнился анекдот про серого волка, который встретил Красную шапочку на пороге старушкиного дома. Да, теперь здесь бизнес-центр, который сохранил от старого московского дома лишь фасад. Значит, искать жилконтору и списки жильцов бесполезно. Теплое солнце на мое счастье вывело на свет и пару древних плющихинских старушек, которые сидели на лавочке во дворе по соседству. «Первый дом? Так там эти… коммерсанты», — деловито поставила меня в известность одна из них и подтвердила, что жилые квартиры там были еще в 90-х годах. Про Цветновых она ничего не слышала.

«Нет, не знаю. Но из этих домов много людей забрали на фронт. Почти все жители после войны поменялись. Подселилось много новых», — вот и все, что она могла мне рассказать. Печально, но уже хоть что-то. Пробиваю в Интернете адрес и нахожу запись из телефонной книги 1935 года — в этой квартире, оказывается, жила женщина — зубной техник. Телефон в 30-е годы был роскошью, и иметь запись в телефонной городской книге было весьма престижно, поэтому далеко не все жители коммуналок давали свои данные.

Чтобы сузить поиск, мне надо узнать точную дату написания письма. Почтовые индексы появились только в 50-х годах, соответственно, на конверте индекса нет, и этот факт из истории почты мне ничем не поможет.

Марка! Ну конечно, с этого и надо было начинать. На марке изображен гордый красноармеец в буденовке, под которым бежит надпись «7 коп. золотом. СССР». Звоню знакомому филателисту.

Он объясняет, что такие марки выпускались в начале 20-х годов, фактически в период НЭПа. Я еще раз внимательно всматриваюсь в марку. Есть! На круглом почтовом штемпеле сохранились цифры — 13.3.25.

Такие штемпели ставили на почте при отправке письма.

То есть письмо, отправленное в далеком марте 1925 года, шло в Ростов Великий два дня. Итак, у нас есть семья — по-видимому, молодая, которая жила в тихом переулке Плющихи в 1925 году. Мы можем представить, из чего состояли их жизнь и быт. До 1917 года этот переулок был тихим дворянским гнездом: большой доходный дом с эркерами, женская гимназия, усадьбы и небольшие особняки для не слишком родовитых и богатых дворян… Коммунальные уплотнения здесь начались в 1919– 1920-е годы. Скорее всего, и Цветновы въехали в свою квартиру в это же время.

Вполне возможно, автор письма был коренным москвичом, а его супруга родом из Ростова. Но, может быть, она уехала в Ростов на заработки? Да, информации маловато...

Продвинуться в поисках помог мне мой родственник, отставной милиционер на пенсии. Он поднял какие-то чудом сохранившиеся данные о жителях Плющихи. Да, Наталья Цветнова была родом из Ростова, а работала в Москве, на заводе «Каучук», корпуса которого примыкают к Плющихе! Она была рабочей на заводе и познакомилась с местным парнем с инженерной специальностью. Они были молодыми и, скорее всего, познакомились в «пролетарском клубе» завода «Каучук», построенного архитектором-конструктивистом Константином Мельниковым.

Туда ходили на танцы и стихотворные вечера все местные. На этой сцене шли модные в то время литературные диспуты, гремели стихи Маяковского и Есенина. Но потом, уже будучи замужем, она оставила место рабочей и просто жила с мужем, навещая родню в Ростове. Все-таки жена инженера не обязана ходить на завод «по гудку». Все данные о них действительно обрываются 40-ми годами — скорее всего, они уехали в эвакуацию в тыл и больше уже на Плющиху не вернулись… В Ростове Великом фамилия Цветновых тоже не нашлась.

Да, это была история любви — приезжей ростовской девушки и молодого московского инженера. Об этом мне рассказало маленькое письмо на старой бумаге со следами пальцев москвича, в жизни которого были революция, НЭП, любовь, возможно, война...

Но эта история с хорошим концом: письмо о любви слетало в Ростов и вернулось обратно на Плющиху.

Оно бережно хранилось в семейном архиве, прежде чем попасть ко мне. Думаю, его автор простил бы меня за то, что я раскрыла его содержание: такими красивыми чувствами и историей нужно делиться.