Есть женщины в горских селеньях

О том, бытие ли определяет сознание или наоборот, спорят уже давно и все, кому не лень — кроме дагестанцев.

В Дагестане, среди высоченных гор, не до подобных глупостей. Жизнь здесь сурова, традиционна и течет по давно уже написанному сценарию, не предполагающему ненужное философствование. Однако стоит быть готовым к тому, что тот шаблон, который существует об этой республике в голове практически у каждого, разлетится в пух и прах из-за сущего пустяка.

Аулы, расположенные в горах Дагестана, часто весьма труднодоступны / Фото: тасс

■

 — Мальчик, сюда иди! Вот сюда, да!

Голос слабый, старый совсем, но такой, что не услышать невозможно. Как невозможно не сделать то, что говорит его обладательница — девяностолетняя Сапият.

Сапият живет в своем доме в старинном аварском ауле Чох одна. Хотя — не совсем одна. Внутри ее дома свили гнездо ласточки: прямо на балке под потолком. Под гнездом Сапият заботливо положила газетку — ласточки, наплевав на приличия, гадят на пол, точнее — на ковер.

Влетают в окно огромной веранды, а вылетают из другого окна — на кухне.

Они — шустры и проворны.

Сапият — давно уже нет: опираясь на палку, она, раскачиваясь из стороны в сторону, неспешно перемещается от крыльца, где минуту назад грелась на солнышке, к плите, на которой вовсю кипит чайник.

— Мальчик, садись!

Мальчик — это 42-летний я.

Дети Сапият разъехались.

Она и сама уезжает отсюда на зиму, но лето — это святое. Весной, летом и осенью она живет здесь — дома, ни с кем особо не разговаривает, пьет чай, смотрит за домом, зовет редких приезжих к себе в гости и ворчит на ласточек. Пока я тут, она поит меня чаем, рассказывает про своих детей и вспоминает, каким Чох был почти век назад.

Для древнего Чоха Сапият совсем маленькая девочка.

Он обдувает ее ветерком.

Она поправляет платок на голове. Ласточка облетает вокруг люстры. Люстра позвякивает на ветру. Это — время. Хотя, кажется, что и Чох, и бабушка Сапият давно уже вне его, как, впрочем, и я сам — мальчик с седой бородой.

 90-летняя бабушка Сапият из аварского аула Чох живет одна. Бинокль для нее — как окно в большой мир / Фото: Ольга Иванова

■

С чего меня вообще занесло в Дагестан? С этим все просто: отсюда родом моя жена-кубачинка, для которой даже спустя полтора года после начала нашей совместной жизни странно, что я могу вымыть посуду, приготовить обед и собрать волосы дочек в довольно сносный хвостик. Дагестанские мужчины не то что отказываются все это делать, просто никому не придет в голову их об этом попросить.

Мужчина здесь — царь и бог. Он где-то работает. Он устал. Ему нужно отдохнуть, посидеть с друзьями, выпить чашек пятьдесят чая и поиграть в футбол. Так живут здесь сейчас, так жили двадцать лет назад и пару веков, с поправкой на отсутствие футбола.

Чем там занята в это время женщина? Да так, ерундой всякой.

■

В знаменитом лакском ауле Балхар, славящемся своей керамикой, меня принимают сестры Гулизар и Зайнаб.

Им — под семьдесят. Обе шутят по поводу некоторой своей полноты, но бодро бегают утром и вечером на высоченную гору: утром — отвести туда козу, вечером — забрать.

Тут, в Балхаре, впрочем, бегают все. Особенно — те, кто чуть помоложе и сейчас работают на керамической фабрике. А это — исключительно женщины! Когда-то быть керамисткой тут было почетно.

— Вы знаете, как раньше тут выбирали себе жен? Потенциальные женихи смотрели на то, насколько у девушки большой размер ноги и крупные ли руки, — рассказывает мне мастерица Манижат. — Зачем? Да все просто же! Крупной стопой удобно глину на полу разминать, а крупной рукой — лепить из нее горшки и кувшины.

И женщины мнут и лепят — из поколения в поколение, поддерживая тем самым и славу своего аула, и семейный бюджет.

— Мы не привыкли рассчитывать на мужчин, — откровенничает Манижат. — Поэтому все женщины в Балхаре сильные.

Манижат знает, о чем говорит. Ей одной пришлось воспитывать двух сыновей.

На ее умывальнике я вижу записку: «Мама, мы тебя очень любим!» Кажется, Манижат действительно сильная, и у нее все получилось.

 Зухра Исмаилова из села Гапшима — одна из немногих хранительниц тайны даргинской вышивки / Фото: Ольга Иванова

■

Находясь в Дагестане, можно сколько угодно распевать This is a man’s world (песня Джеймса Брауна «Это мужской мир». — «ВМ»), но — только если ни разу не раскрыть глаза.

Черт с ним, что, едва ты переступишь порог любого дома, именно женщины начинают водить вокруг тебя хороводы — готовить хинкал и чуду, наливать до краев кувшин домашней бузы, печь хлеб, накрывать на стол, чтобы после, едва ты приступишь к трапезе, тихо удалиться на кухню. Такое ведь можно встретить и тут, в Москве.

Куда важнее другое. То, что помимо домашнего хозяйства — всех этих детей, внуков, огорода, кухни, коров и овец, заготовок на зиму — на тихих дагестанских женщинах держатся еще и практически все национальные ремесла.

Знаменитая вышивка из Гапшимы? Даргинские мужчины с удовольствием поддерживают беседу о том, где она зародилась — тут ли или в Кайтаге. Но иголку с ниткой берут в руки женщины и делают шедевры.

В затерянном в горах селе Аркит вручную делают легендарные табасаранские ковры. Кто делает? Ну, конечно же, табасаранские женщины.

— Мы все лет с пяти этим занимаемся, — рассказывает мастерица Баржият. — У меня и мама ковры делала, и бабушка. Работа интересная, но трудная — очень глаза устают.

Платят этим женщинам за ковры, которые потом продаются за большие деньги, сущие копейки. Однако увольняться с фабрики они не хотят. Понимают: от их упертости зависит, будут ли жить табасаранские ковры или уйдут в историю.

Табасаранским мужчинам нет до этого, кажется, никакого дела...

 Мастерицы из села Балхар до сих пор мнут глину ногами. Их изделия известны на весь мир / Фото: Ольга Иванова

■

Вряд ли вы читали лакский эпос про Парту Патима, поэтому немного процитирую:

Парту Патима, умоляем, скажи нам:

Мы видели, как ты ходила с кувшином,

Трудилась во время страды полевой,

Но где научилась ты подвигам львиным,

Владеть научилась ты саблей кривой?

Вот я как раз об этом — об универсальности. Женщины Дагестана умеют, кажется, все.

Село Унцукуль славится своими инкрустированными мельхиором изделиями из дерева. Вот где можно найти мастеров-мужчин! Они делают деревянные вазы, трости, мундштуки.

Однако самым сложным и тонким — собственно инкрустацией — заняты исключительно дамы. Они ловко орудуют резцами, молоточками, дрелью. Они — художницы, придумывающие удивительные орнаменты, чтобы после своими же руками нанести их на изделия, которые затем они же, женщины, отполируют, покроют лаком, просушат и упакуют, чтобы мужчинам было что продавать.

Знаменитое на весь мир благодаря умению его жителей делать невероятные ювелирные изделия село Кубачи? Да, женщин-мастериц здесь найти сложно, хотя все и расскажут вам про кубачинку Манабу Магомедову, ставшую первой дамой-ювелиром, получившей международное признание.

Однако знаете ли вы, кто в Кубачи делает чернь и полировку всего того, что создают в своих мастерских мужики? Вот-вот. А без этой части работы изделие считается незаконченным.

Когда они — аварки и лезгинки, даргинки и кубачинки, лачки и табасаранки, кумычки и ногайки — успевают все остальное? Это знает лишь Всевышний, да его Пророк. Но — успевают еще как.

Нет-нет, дагестанские мужчины достойны уважения.

Но восхищаться тут, конечно, нужно именно женщинами. Кстати, последние еще и очень красивы.

 Бабушки Удил Мяи, Ххата, Гулаймат и Айшат (слева направо) из Балхара и керамистки хорошие, и певицы отличные / Фото: Ольга Иванова

■ В дагестанских горах, как правило, нет гостиниц.

— Где тут у вас хотя бы гостевой дом? — спрашиваю я, только приехав в один из горных аулов, у несущей на своей спине здоровенный кувшин с водой старушки.

— Везде, — несколько недоуменно ответила она, показывая рукой на множество прилепленных друг к дружке домов.

— А столовая?

— Везде, — тут же сказала моя собеседница, показывая на те же самые строения. — Переночевать и поесть здесь можно везде...

Через пятнадцать минут я уже ужинаю в гостях у бабушек Гулаймат, Удил Мяи, Ххаты и Айшат. Им — под восемьдесят.

Они сидят, вытянув ноги на тахте размером с картофельное поле, и подначивают друг друга. И то и дело подставляют мне очередной стакан пенящейся бузы.

Гулаймат, Удил Мяи, Ххата и Айшат — огонь. На вид они строги, как строги почти все кавказские женщины после пятидесяти, но стоит им слегка разойтись, и — все: пиши пропало. Бабушки — соседки. Они пришли сегодня к Ххате, чтобы скоротать вечерок в обществе московского гостя.

Удил Мяи берет в руки круглое металлическое блюдо и кончиками пальцев, вдруг начинающих порхать, словно бабочки, задает такт.

Айшат заводит голосом мелодию. Гулаймат и Ххата, закрыв глаза, тоже включаются в пение.

Они поют про своих невернувшихся с войны отцов и братьев, про всех мужчин — знакомых и совсем им неизвестных.

Гулаймат, Удил Мяи, Ххата и Айшат поют так, что не оторваться. В этих песнях, кажется, заключается их настоящая жизнь — та, которую хочется проживать снова и снова.

Гулаймат, Удил Мяи, Ххата и Айшат всю свою жизнь лепили кувшины, большинство из которых превратились в осколки: увы, керамика хрупка. Их жизнь тоже напоминает склеенные осколочки воспоминаний, вздохов, улыбок, шуточек, подъемов в пять утра, подъемов на гору и спусков с горы, работы в гончарной мастерской и песен. Именно последние, кажется, и держат всю эту хрупкую конструкцию под названием жизнь. Настоящую дагестанскую жизнь, которую можно понять лишь в обществе таких вот бабушек, женщин и девушек. Ну и, конечно, жены-дагестанки, как в моем случае...

 В селе Аркит женщины все еще делают вручную табасаранские ковры / Фото: Ольга Иванова

■

Песни бабушек я записал на видео. Эта запись помогает мне теперь помнить их всех: Гулаймат, а еще — Удил Мяи, Ххату и Айшат, Хадижу из Хучни, Сапият из Чоха, Патимат из Уркараха, Айшат из Гуниба, Зайнаб и Гулизар из Балхара, Манабу и Хадижат из Кубачи и многих-многих других.

Каждая из них — героиня, каждая — по-своему, каждая — из тех, кем надо гордиться. Вот я и горжусь, что теперь со всеми ними знаком.

СПРАВКА

Коренными народами Дагестана в 2000 году официально установлены только 14 народов: аварцы, агулы, азербайджанцы, даргинцы, кумыки, лакцы, лезгины, таты, табасараны, ногайцы, рутульцы, русские, цахуры, чеченцы-аккинцы. Кроме этого, в Дагестане проживают еще 14 народностей, выделяющихся как этнические группы в составе аварцев: андийцы, арчинцы, ахвахцы, багулалы, бежтинцы, ботлихцы, гинухцы, годоберинцы, гунзибцы, каратинцы, тиндинцы, хваршины, чамалинцы и цезы. Также в составе даргинцев выделяются родственные им кайтагцы и кубачинцы. Всего на территории Дагестана говорят на 46 языках.