Журналист «Вечерки» спас участника автомобильного пробега

К началу тридцатых годов автопробеги в СССР были делом относительно привычным. Это мы знаем хотя бы по «Золотому теленку» (1930). Но у Ильфа и Петрова колонна состояла из иномарок («два «паккарда», два «фиата» и один «студебеккер»). И двигались они по скромному маршруту Москва — Харьков— Москва. У Каракумского пробега все было невиданным ранее: и состав, и размах.

Первенцы индустрии

К 1933 году в СССР уже имелась своя автопромышленность. В 1931 году в столице заработал после реконструкции завод АМО (ныне ЗИЛ), в 1932 году был запущен автозавод в Горьком. Для первенцев этих предприятий придумали головокружительный тест-драйв. Из Москвы им предстояло через Поволжье и Оренбург дойти до Западного Казахстана, пересечь Узбекистан. В Туркмении путешественников ожидала самая сложная часть маршрута — пустыня Каракум (в переводе на русский — «Черные пески»). Потом через Закавказье и Северный Кавказ надо было добраться до Харькова, а там — Воронеж, Тула и снова Москва.

Маршрут захватывал 11 республик, три края и восемь областей. Громкая акция была экзаменом и для руководства этих регионов. Сегодня мы смеемся над фразой «ударим автопробегом по бездорожью», а зря: ожидалось, что местные власти и общественность заранее приведут в порядок шоссе, мосты, колодцы. И, кстати, сделано было немало.

«Ехать техническим контролером»

В пробеге участвовали 23 машины — 18 советских и пять иностранных. В них сидели 96 человек: шоферы, инженеры, ученые и, конечно, репортеры. В дороге кинохронику снимал Роман Кармен, которого тремя годами позже прославит война в Испании, а от «Известий» отправился Эль-Регистан — тот самый, который в 1944 году вместе с Сергеем Михалковым сочинит текст Гимна Советского Союза.

В машине № 10 ехал спецкор «Вечерки» — 36-летний Юрий Вячеславович Геко. В архиве Российской академии наук (фонд 555, опись 4, дело 169, лист 6) хранится его письмо Константину Циолковскому, отправленное 22 ноября 1933 года, после возвращения. Из письма следует, что Геко совмещал в пути две роли: «Т.к. у меня не было денег и выгодных предложений, я обязался ехать техническим контролером, а потому очень уставал. Литературные заготовки приходилось делать по ночам, продолжительность которых… не превышала 3–4 часов».

Статья Евгения Бермонта из «Вечерки» за 27 сентября 1933 года. Внизу — шарж Кукрыниксов на участника пробега, кинооператора Эдуарда Тиссэ / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Напоить радиатор из фляжки

6 июля 1933 года в Парке Горького участников пробега торжественным митингом проводили в путь. Уже на пятый день, на подходе к Казани, путешественники получили боевое крещение: дороги там состояли из заболоченных ям, которые чередовались с глубокими песками. 21 июля колонны вошли в Актюбинск (ныне Актобе) и через четыре дня добрались до Аральского моря. Это был первый круг пустынного ада. В заметке Геко, опубликованной 26 июля, перипетии описаны сухо: «Тяжелый «АМО» приходилось буквально выносить на руках. Он провалился в засыпанный песком колодец и был вытянут лебедкой и специальными приспособлениями. Местами проходы настолько затруднены, что машины делали 7–10 км в час. Движение осложняло отсутствие воды во фляжках. 24 июля шли без колодцев, охлаждали радиаторы через каждые полчаса. К концу второго дня видели миражи. Вместо воды оказалось соленое плато».

Уже после возвращения участники пробега расскажут, что охлаждали радиаторы... питьевой водой. А ее в сутки выдавали по два литра на человека.

Мокрой скатертью дорога

На узбекской земле путники отдохнули и телом, и душой. Юрий Геко отметил, как хорошо там подготовились к встрече автоколонн: «В центр пустыни, к оазису Ходжели, на речных каюках отправлено 12 тонн горючего и смазочного <…>. Вышли проверить водяные колодцы две специальные бригады на верблюдах» (3 августа). Верный принципам советской журналистики, он не зацикливался на путевой экзотике, а даже в маленьких заметках подмечал социальные тенденции, следы того самого «удара автопробегом» по азиатской дикости. Из-под Кермине (ныне поселок Кармана в Узбекистане) Геко написал 11 августа: «Дехкане (крестьяне.  — «ВМ») близлежащих кишлаков в течение суток возили на ишаках арычную воду для поливки пути. Мы видели в маленьких чайханах карты нашего маршрута, дехкане прекрасно осведомлены о задачах пробега».

Переход от Ура-Тюбе (современный таджикский Истаравшан) до Самарканда встретил 55-градусной жарой и переправами через броды. Кожаные сиденья в кабинах нагревались до 70 с лишним градусов, в кинокамерах плавилась пленка. 18 августа доехали до Черных песков, итам оказалось, что голая пустыня — еще полбеды. Когда надо продираться через кустарник, который выше грузовиков, — это хуже... 29 августа колонны добрались до Красноводска (ныне Туркменбаши) — города на берегу Каспийского моря. Оттуда машины на пароходах перевезли в Баку. Самая тяжелая часть маршрута закончилась.

  Карта маршрута. Была вывешена на стенде на площади Свердлова (ныне Театральной) / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Благотворный след от шин

30 сентября путешественников радостно встречали в том же Парке Горького, откуда 86 дней назад они стартовали. За день до этого, 29 сентября, «Вечерка» опубликовала первый очерк Юрия Геко: он начал обрабатывать свои «литературные заготовки» еще в дороге. В октябре Геко напечатал еще три большие статьи. В одной из них он подвел технические итоги проекта. Из 18 советских автомобилей 14 после возвращения почти не нуждались в ремонте. А вот все иностранные подкачали. Наши машины оказались лучше «фордов»: у легковых «газиков» не текли радиаторы, не трескался картер сцепления, у грузовиков рессоры были мягче, а тормоза — послушнее. Хорошо зарекомендовали себя шины- «сверхбаллоны» размером 800 на 250миллиметров, изобретенные советским инженером Левиным: давление в них составляло 0,7 атмосферы (а не 2,5, как в обычных шинах), что позволяло «поглощать» неровности почвы и взбираться на барханы высотой в четыре метра и крутизной до 60 градусов.

Командор пробега Александр Мирецкий однажды в дороге ляпнул: «На машине со сверхбаллонами я чувствую себя, как на Петровке». 26 августа «Вечерка» это опубликовала. А два месяца спустя, когда уже отгремели все фанфары в честь пробега, напомнила читателям эту фразу. Только статья была не о Средней Азии. «Командор не предусмотрел того, что на Петровке машинам часто бывает труднее, чем в тяжелых каракумских песках…» — так начинается материал Михаила Карцмана о плохом состоянии столичного транспорта и дорог. И в этом была вся «Вечерка» — автопробегом, пока он еще не забыт, надо было успеть «ударить» по бездорожью и разгильдяйству не только в Каракумах, но и в столице.

ДОСЛОВНО

В освещении последнего этапа пробега участвовали еще двое журналистов «Вечерки»— Валентина Ароновна Мильман (1900–1968) и Евгений Григорьевич Бермонт (1906–1948). Они выехали навстречу колонне, встретили ее под Харьковом и остаток пути проделали с нею, отправляя с дороги краткие заметочки. В1963 году, к тридцатилетию пробега, Валентина Мильман написала воспоминания. Мы обнаружили их в Российском государственном архиве литературы и искусства (фонд 1204, опись 2, дело 4010). Скорее всего, они никогда не публиковались. В этих отрывках исправлена только пунктуация.

«…В середине сентября 1933 года мы, то есть фельетонист Евгений Григорьевич Бермонт (ныне покойный) и я, зашли к замредактора газеты «Вечерняя Москва», где мы работали. <…> Наученный опытом, он знал, что наш совместный приход означает то, что мы решили куда-то ехать. Подняв глаза от полосы, он отрывисто спросил:

— Куда? На сколько?

— В Харьков, встречать каракумовцев, — хором ответили мы.

И поехали. Из всех журналистов мы первыми прибыли в Харьков — таковы особенности работы в «Вечерке», которая больше всего на свете боится опоздать с информацией, в особенности при освещении каких-либо экстравагантных случаев, и наши беспокойные журналистские характеры.

В городе уже чувствовалась предсобытийная лихорадка. В гостиницах выселяли постоянных жильцов, приготовляли комнаты для армии журналистов <…> Нам с Бермонтом предоставили большой номер в гостинице «Красная»— кто-то решил, что мы не только корреспонденты газеты, но и члены московской комиссии по приему героев пустыни. <…>

Мы сочли за благо, никому не сказав, уехать на встречу каракумовцев в небольшой городок под Харьковом — Чугуев. Наладили там телеграфно-телефонную связь с редакцией. <…> 19 сентября <…>под вечер, из степи, из-за зеленого пригорка, медленно, одна за одной, беззвучно, как во сне, стали вырисовываться контуры машин <…> Среди участников пробега у меня было много знакомых и друзей — я бросилась к головной машине, на которой ехали на сверхбаллоне командир пробега Александр Максимович Мерецков* и кинооператор Эдуард Тиссэ. <…>

Быстро взяв интервью у командира, мы проводили каракумовцев на концерт самодеятельности, который давали в их честь красноармейцы, а сами выехали обратно в Харьков, чтобы там присутствовать на официальной встрече автоколонны. На следующий день она появилась на улицах Харькова. Харьковчане забросали машины цветами и фруктами. Это было ничто по сравнению с тем, рассказал Тиссэ, что делали темпераментные бакинцы, которые от восторга бросали в машины килограммовые железные банки с икрой. Можно благодарить Провидение, что все остались живы.

Вечером на харьковском стадионе «Динамо» был устроен концерт. <…> Е. Бермонт, очень самолюбивый человек, почему-то обиделся на устроителей и не поехал в «Динамо». Мне было горько, что мой товарищ остался в гостиничном номере, когда я так интересно и весело провожу время. На столе около каждого участника банкета стояла тарелка с фруктами и сладостями. Оглядываясь, боясь, что кто-нибудь меня заметит, я схватила большую грушу и плитку шоколада и, как вор, сунула все в сумочку.

Вдруг ко мне подходит адъютант командира:

— Вас просит командир.

«Неужели заметил?» — вихрем проносится в моей голове. Иду — надо было пересечь весь зал. Ноги слушаются с трудом.

— Как бы вы поступили в таком случае? — спросил меня Мерецков. — Вы — журналисты и писатели— как-никак «инженеры человеческих душ».

И рассказал мне следующее: «Один боец нашей автоколонны прошел весь путь — безукоризненно-дисциплинированный, отзывчивый, сознательный. Сейчас мне доложили, что он со стола взял четвертинку водки и сунул ее в карман. Я вынужден снять его с пробега…»

— Наверное, он взял ее для товарища, который дежурит и не смог прийти на банкет,— ответила я. — Надо его расспросить, поручите это мне.

И я оказалась права — доложила командиру и спасла честь хорошего товарища...

* Так в тексте. На самом деле правильное название должности - командор, а фамилия - Мирецкий.