Комсомольцы-добровольцы. 100 лет со дня образования ВЛКСМ

100 лет со дня организации отмечает 29 октября Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи. Впрочем, «отмечает» — слово неверное: комсомола не существует с осени 1991 года, когда его съезд объявил о самороспуске организации, исчерпавшей свою политическую роль.

За 73 года жизни ВЛКСМ через него прошли почти 200 миллионов молодых людей. Так что вспомнить комсомольскую юность сегодня есть кому. Ведь в биографии комсомола были периоды, которыми он действительно мог гордиться: на фронтах Гражданской войны в 1918–1920 годах на фронтах сражались 200 тысяч комсомольцев.

От тех, что вернулись, снова ждали подвигов — трудовых. И они не подвели: комсомольцы стали активными участниками коллективизации, работали на комсомольских стройках, взяли шефство над Всеобучем, выдавали на-гора 1000 процентов производственного плана — ведь это было нужно стране...

Громкой страницей в истории ВЛКСМ стало освоение целинных земель и «стройка века» — БАМ. История комсомола позднего социализма — тоже сплошная борьба: с «тлетворным влиянием» Запада, но самая яростная — за материальные блага и место «под солнцем»... Многие функционеры от ВЛКСМ одержали в этой борьбе убедительную победу, так что кому-кому, а им есть за что помянуть комсомол добрым словом.

ГРЯЗНЫЕ КЕДЫ

Первыми из нашего 7 «Б» в комсомол рекомендовали меня и Петьку Фомичева.

К Пете вопросов не было: круглый отличник, все такое. Со мной — наоборот.

Учился я средне, а частые драки отражались на внешнем виде: обтрепанная форма, драные кеды...

Из-за этих кед все и вышло.

Как-то секретарь нашей пионерской дружины заловила меня без сменки. Прочла лекцию про облик кандидата в ряды ВЛКСМ и дала месяц на исправление.

А я в ответ заявил, что если ценность человека для комсомола определяется чистотой его обуви, а не души, то мне с ними не по пути.

Так я никуда и не вступил.

ВОПРОС С ПОДВОХОМ

Я долго не вступал в комсомол, но когда собрался поступать на журфак МГУ, выяснилось, что без этого никак. Подал заявление. На комиссии гоняли по политическим вопросам. На все отвечал бойко. И тут...

— А какой исход будет переговоров между Горбачевым и Рейганом? Я выступил:

— Не знаю. Вообще вы задаете неправомерный вопрос — откуда я, советский школьник, могу знать?

— Вон отсюда!— заорал мордатый из комиссии. Я с гордой головой вышел и поехал домой. В метро слегка сник. Дома было шумно, собрались журналисты — друзья отца.

— Чего такой грустный? — спросил папа.

— Отказались принимать в комсомол,— ответил я. В ответ— хохот собравшихся. Пошли шутки-прибаутки. Отсмеявшись, решили — надо помочь! Валерий Хилтунен, тогда работавший в «Комсомольской правде», нашел в записной книжке телефон и дал трубку. Соединили с первым секретарем. Я все рассказал.

— Приходите завтра в 11, — сказал он.

На другой день, уже одетый и постриженный «по уставу», я явился. Меня усадили в кабинете секретаря на диван, предложили чаю и.. завели всех членов злополучной комиссии.

— А вы помните, кто задал неправомерный вопрос? — спросил меня первый секретарь. Я встал и обошел их. Остановился напротив мордатого и, глядя ему в глаза, сказал:

— Яне помню.

— Что ж — спасибо, сказал первый секретарь. — Вы свободны, товарищи.

Председатель вышел минут на пять, а вернувшись, протянул мне комсомольский билет. На другой день я надел привычную одежду, но с одним отличием: на лацкане красовался красненький портрет Ленина на фоне знамени — комсомольский значок.

СИДОРОВ, ПЕВЕЦ

Пел я в молодости хорошо, то есть громко. Поэтому, когда в Задонском сельхозтехникуме решили создать хор, меня как самого активного в группе комсомольца выделили на прослушивание. Это было серьезное испытание для неокрепшей психики: пение в хоре считалось грубым унижением мужского достоинства...

На прослушивании старался «дать петуха»! Не помогло.

Опытный преподаватель Задонского культпросветучилища (ученье — свет, а неученье — культпросвет) уловил мой талант. Пришлось отбывать культповинность.

Пели в хоре как парализованные, но задорно, по-комсомольски. Но потом пришел Александр Крюков, талантливый музыкант и организатор. Наш комсомольский «параличный» хор под его руководством запел по-настоящему, так, что мы заняли первое место среди хоровых коллективов Минсельхоза сначала в Липецкой области, потом и в России. После победы меня избрали заместителем секретаря комитета комсомола техникума. Горлом взял карьерную ступень! Потом была служба на флоте и участие… в хоре нашего подводного атомохода. Командир корабля Леонид Митюшкин, отправляя на спевку в Дом офицеров флота, ласково называл нас «мальчиками-певунчиками». Звучало это несколько в ином, флотском, варианте. Но мы пели хорошо — громко. Как настоящие комсомольцы.

ВАЙ, МАЛАДЭЦ!

Секретарь комсомольской организации Центрального района Еревана внимательно оглядел стоящих перед ним десяток 14-летних оболтусов и ткнул пальцем в меня. «Ты! Назови принцип демократического централизма». Я глянул в шпору на ладони и промямлил: «Подчинение меньшинства большинству».

— «Вай, маладэц! Приняты!» — взревел комсомольский вожак. За то, что я за всех отдувался, пацаны не проставились — тогда мы еще не пили. Далее в моей комсомольской жизни ничего не происходило, кроме того, что раз в месяц в школе с меня собирали 2 копейки, а в институте — уже 10.

А вот когда я учился в России, меня вдруг послали на общегородскую комсомольскую конференцию.

Я был за. Кто же будет против сачкануть. И горд, конечно, — выделили из всех. Правда, потом выяснилось, что от любого вуза в делегацию включали хоть какого-то студента из числа иностранцев, исходя из соображения «а у нас тоже папуасы водятся!» Мне даже разрешили выступить. Я быстро сориентировался и предложил всем сегодня разойтись по домам, чтобы потом собраться еще раз. Залу понравилось — хлопали.

Но товарищи из президиума быстро поставили меня на место — они собирали нас, чтобы переизбраться.

В общем, выступление это стало апофеозом моей комсомольской карьеры.

Десять лет назад, копаясь в старых бумагах, я наткнулся на свой комсомольский билет. И искренне удивился.

Он, оказывается, на армянском языке. И только на обложке, под портретом Ленина, красуется надпись ВЛКСМ. А под ней — армянский перевод этой аббревиатуры. Раритет, подумалось мне. Спасибо комсомолу!

А БЫЛА ЛИ БАХРОМА

Когда мне было два, кто-то из родных спросил про любимую игрушку: «Катенька, тебе нравится этот мишка?»

— «Да, — ответила Катенька и, прижав медведя к себе покрепче, добавила: — это мой Ленин!».

Так родители поняли, что не стоит оставлять ребенка наедине с телевизором.

идеологическая прошивка и сейчас нет-нет да всплывает в голове обрывками штампов, намертво впечатанных в мозг. «Слышишь, время гудит: БАМ!..», «Планы партии — планы народа»… С комсомолом я рассталась без сожалений. Вступала без энтузиазма, потому что не вступать было как-то… стыдно, что ли? Примерно как быть второгодником.

В общем, по достижении 14-летнего возраста пришлось, как и всем, зубрить устав. Пять признаков демократического централизма, шесть орденов комсомола, шесть прав, восемь обязанностей (нечестно, кстати)… Почему-то в списке обязательных сведений значилось даже ФИО генсека ООН Хавьер Перес де Куэльяр — вот зачем я это помню?!).

Завершался зубрильный перечень несколькими вопросами на засыпку, которыми любили срезать кандидатов в нашем райкоме.

Новизной они не блистали, задавались из года в в год, так что у всех от зубов отскакивало: — Сколько комсомольцев принимало участие в штурме Зимнего? — Ни одного.

— Сколько стоит комсомольский билет? — Он бесценен.

— Есть ли бахрома на знамени комсомола? — Нет.

Вот почему не случилось этой бахромы, я, если честно, уже не помню.

С получением билета ничего не изменилось. Комсомол был сам по себе — мы сами по себе. Иногда мы пересекались, но эти встречи были натужно фальшивы. «Во вторник — комсомольское собрание. У всех в Ленинской тетради должен быть конспект «Трех источников и трех составных частей…»!), «В мае Всесоюзный ленинский зачет!»… Именно таким — заштампованным и донельзя формализованным — остался у меня в памяти образ этой организации. Самый излет время Корчагии Гризодубовых ушло безвозвратно. На смену мальчикам с горящими глазами, искренне верящим в комсомольские идеалы, заступали более циничные потомки, для многих из которых красная книжечка с Лениным на обложке стала отличным пропуском к карьере и благам.

Комсомол уже не был молод, счастлив и задорен. Молодыми, счастливыми и задорными были мы. И эти свойства юности не имели никакого отношения к тяжеловесной аббревиатуре ВЛКСМ.

ЖИЗНЕННЫЙ УРОК

Виктор Мишин первый секретарь ЦК ВЛКСМ (1982–1986)

Меня часто спрашивают, нужен ли комсомол сейчас. И я всегда отвечаю: да, нужен. Конечно, не в таком виде, как раньше. Вполне достаточно того, чтобы новая комсомольская организация сохранила за собой одну важную функцию, которая у нее была всегда, — подготовку кадров. Сейчас такой, как раньше говорили, кузницы нет. Посмотрите: едва ли не все губернаторы, вице-губернаторы, руководители разных уровней в стране вышли из комсомола. Как бы это ни звучало, но система ВЛКСМ воспитывала лидеров. Вот сейчас сколько-нибудь процентов проголосовали за кандидата, и он считается всенародно избранным. А тогда тайное голосование — это было чистилище. Не устаю приводить показательный пример: на ЗИЛе выбирали секретаря комитета комсомола, из 20 тысяч комсомольцев 70 проголосовали «против». Секретарем его избрали, а через три месяца отправили «на землю», замначальника цеха производства холодильников. Через три года перевели на литейный завод в Смоленск. А еще через три года назначили секретарем парткома. Когда товарищ пообтесался, набрался опыта, избавился от лишней спеси.

Меня, кстати, в комсомол тоже не сразу приняли именно потому, что считали, будто я держу бога за бороду.

Я был активным пионером, председателем совета отряда, большим молодцом. И когда наступило время вступать в комсомол, когда мне исполнилось 14 лет, казалось бы, все должно пройти как по маслу, а совет дружины вдруг не дал мне рекомендацию. Всех отстающих приняли, а меня-молодца — нет. Знаете, что сказали? Зазнался ты, парень, на фоне своих успехов. В итоге комсомольцем я стал уже на первом курсе техникума.

То же самое было и с вступлением в партию. В институте я был председателем студенческого профкома, потом — зампредседателя комитета комсомола. И думал, уж мне-то дорога в партию открыта. Ничего подобного.

Только со второго захода стал партийным, после того как вынес важный жизненный урок — не думай, что ты особенный.