Всегда молодые: они говорят комсомолу спасибо, но не ждут его возвращения

Голубая наглаженная рубашка, брюки со стрелками, начищенные ботинки. Голос — тихий-тихий, глаза колкие. На столе — «распухший» от фотографий альбом: это мы с Кобзоном, это с Чилингаровым, а вот — с Пересом де Куэльяром, на БАМе, в Афганистане, на трибуне мавзолея. Седовласый мужчина небрежно, почти равнодушно перебирает пожелтевшие от времени карточки.

Его номер — четырнадцатый. В списке первых секретарей Центрального комитета Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи Виктор Мишин — третий с конца. При том что ему выпало рулить ВЛКСМ на заре перестройки (с 1982 по 1986 год), Мишин заявляет без ложной скромности — он человек уникальный: последний «махровый» комсомольский лидер советского разлива, которому довелось поработать аж с тремя генсеками ЦК КПСС — Юрием Андроповым, Константином Черненко и Михаилом Горбачевым. Дальше, говорит, наступили «не те» времена.

Пару месяцев назад, собственным решением, он перевел себя в советники «Крокус банка», которым как председатель правления руководил с 1996 года. 75 лет все-таки, пора дать дорогу молодым. Так партия учила. А учила она как следует.

— Меня не сразу в комсомол приняли, — рассказывает Виктор Максимович. — Совет дружины школы не дал рекомендацию. Хотя я был председателем совета отряда, передовиком. Решили, что зазнался. На место поставили. В итоге комсомольцем я стал уже в техникуме, когда пообтесался. И с партией была та же история.

Председатель студенческого профкома, зампредседателя комитета комсомола института (сейчас — Московский государственный строительный университет. — «ВМ»), партбилет я получил только со второго захода.

Зато потом пошло-поехало — райком Москворецкого района, Советского, горком комсомола, центральный комитет.

— Вообще я планировал пойти по научной линии, остался работать на кафедре, — вспоминает Мишин, — но в райкоме меня приметили.

А система знала, что делала. Она отбирала лучших, а потом, если нужно, воспитывала, шлифуя углы: могла секретаря ячейки вдруг отправить на завод на Сахалин на пару лет, потом в Азербайджан, в горячий цех, и в итоге — выдвинуть в партком, закаленным и набравшимся жизненного опыта.

Мог ли Мишин отказаться? Конечно, но в начале 1980-х молодежь, которой было что терять, не особо торговалась с системой. Если партия предлагала, комсомол после короткого раздумья, как правило, отвечал «есть». В противном случае будущее становилось туманным.

— Но я поупирался, — усмехается бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ, — а мне историю рассказали, как на село из Москвы посылали инженеров.

Двоих из партии исключили, остальные сами поехали.

Виктор Мишин до сих пор точно не знает, чем так приглянулся «младшему брату КПСС»: 25 лет, член партии, женатый и старательный — этого «пакета опций», считает, было достаточно для того, чтобы попасть в поле зрения.

— Башка еще должна была работать, — добавляет.

С чем с чем, а с этим у него порядок. До сих пор со смехом вспоминает, как поступил в институт и сдал вступительный экзамен по иностранному языку, зная всего одну фразу по-немецки.

— В школе и техникуме иняз кое-как преподавали, — поясняет Виктор Максимович. — Всего по чуть-чуть, но и в итоге ничего. Я взял в библиотеке русско-немецкий разговорник и выучил фразу «Повторите, пожалуйста, свой вопрос». На экзамене в тексте перевел правильно только два слова «Трептов-парк». Молодая симпатичная преподавательница меня о чем-то спрашивает, а я ей на хорошем немецком — «Повторите, пожалуйста, свой вопрос». Она опять спрашивает — я «Повторите, пожалуйста, ваш вопрос».

С пятого раза она глаза вытаращила и говорит: «Больше тройки поставить вам не могу». А мне и не надо. Остальные экзамены я сдал хорошо и имел направление от завода, где после техникума работал мастером.

Будучи первым секретарем ЦК ВЛКСМ, Мишин тоже позволял себе некоторые вольности. Выступая раз перед пропагандистами, сказал, мечтаю, мол, чтобы молодежь на семинарах говорила о том, что ее по-настоящему волнует, а старшие товарищи расставляли точки над «и». Чтоб не для галочки, а для пользы. Тут в партию — донос: Мишин выступает против комсомольско-политической учебы. Пришлось объяснять в верхах, что он не подстрекатель, а мечтатель. Не вышло первому секретарю ЦК ВЛКСМ боком и решение опубликовать в «Юности» в 1985 году повесть Юрия Полякова «ЧП районного масштаба», которую цензура сочла порочащей честь и достоинство ВЛКСМ.

А вот присуждение Валерию Леонтьеву премии Ленинского комсомола (2 тысячи рублей при средней зарплате в 130 рублей) стало началом конца комсомольской карьеры.

— Мы полтора часа на комиссии обсуждали кандидатуру Леонтьева, — рассказывает Виктор Максимович. — Конечно, были сомнения. Но! Его выдвинула Ворошиловградская филармония, поддержал Ворошиловградский горком комсомола и ЦК ВЛКСМ Украины, плюс он пел только советский репертуар и по первому свистку ехал хоть на БАМ, хоть в глушь выступать. Но наше решение центральному комитету партии не понравилось. И мне позвонил Егор Кузьмич Лигачев.

Секретарь ЦК КПСС, второй человек в компартии, Лигачев был в бешенстве. Отчитал комсомольского лидера и посоветовал готовиться к серьезному разговору.

— А у меня в тот момент в кабинете сидел человек, для которого я был авторитетом, — объясняет Виктор Максимович. — Нельзя было оправдываться, и я выдал: если центральный комитет партии сочтет решение ЦК ВЛКСМ ошибочным, я готов нести ответственность как ведущий заседания.

Наказывать сразу дерзкого комсомольского лидера, готового ответить за весь коллектив, было непедагогично. Но со временем партия придумала отправить Мишина послом в Уругвай или Лаос. Тогда Мишин понял — пора уходить. И воспользовавшись своевременным предложением, перешел на профсоюзную работу, секретарем ВЦСПС (Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов).

— Как заканчивался срок лидерства ВЛКСМ? — рассуждает Виктор Максимович. — Человека двигали или вверх, или в сторону. Меня подвинули в сторону.

Но он не обиделся. Не расстался с комсомолом, ведь здесь его научили всему, в том числе считать деньги, что потом пригодилось в банковском деле (кстати, по словам Виктора Максимовича, когда он уходил, переходящий остаток на счету ВЛКСМ был 800 миллионов рублей!).

Сейчас Мишин руководит организацией «Воспитанники комсомола — Мое Отечество». Говорит — комсомол не воссоздать. Да и не нужно. А собрать некий актив молодежных организаций воедино — это дело! Владимир Зюкин позвонил неожиданно. Последний лидер ЦК ВЛКСМ, возглавлявший его всего полтора года, с 19 апреля 1990 года по 27 сентября 1991-го, человек, которому выпало поставить точку в истории молодежной организации эпохи страны Советов, официально объявив на внеочередном съезде о роспуске комсомола, вдруг решил нарушить молчание.

«Вы меня разыскивали, — приятным голосом с хрипотцой сказал Владимир Михайлович, который избегал общения с прессой долгие годы. — Что ж, давайте поговорим». В эксклюзивном интервью «ВМ» последний первый секретарь ВЛКСМ признался: мечтать о возрождении комсомола нет смысла.

— Владимир Михайлович, помните тот Чрезвычайный XXII съезд ВЛКСМ 27 сентября 1991 года? На нем вы объявили делегатам, что комсомол прекращает существование. Какие чувства были?

 — Чувства тяжелые были. С одной стороны, была подавленность, с другой — понимание того, что надо принимать решение, иначе потом прокатится каток и не получится организованно «закрыть тему». Что было делать? Вся страна ходила ходуном. Армения, Грузия, Латвия, Эстония уже приняли решение о суверенитете — процесс шел, и надо было на него реагировать. Все-таки комсомол составляли организации союзных республик, каждой надо было определиться с политическими силами, как-то выстоять. Решение о прекращении деятельности комсомола было тяжелое, но неминуемое.

Единственно правильное тогда. Речь шла о ликвидации центральных органов организации и правопреемниках, которыми стали республиканские союзы молодежи. Собственность комсомола — и финансы, и недвижимость (а ее было довольно много) — была распределена между ними.

— Обошлось без эксцессов?

— Была ситуация с украинской делегацией. Пришлось делать перерыв на полдня для того, чтобы их успокоить. Они выразили сомнение в том, что собственность удастся разделить. Говорили, что в Верховном совете РСФСР готовился закон, согласно которому вся собственность ВЛКСМ отходит Российской Федерации.

И мне пришлось срочно ехать в Белый дом встречаться с Русланом Хасбулатовым (на 27 сентября 1991 года — и.о. председателя Верховного совета РСФСР. — «ВМ») и выяснять, планируется ли такой документ. Информация не подтвердилась.

— Решение о роспуске комсомола было спущено сверху?

— Тогда партия уже не рулила. Решение готовилось бюро ЦК ВЛКСМ, а в него входили все первые секретари комсомола союзных республик.

Поэтому люди были подготовлены, составлены проекты документов. Юристы Высшей комсомольской школы сделали так, чтобы решение вписалось в тогда существовавшие законы.

— А не было желания что-то сделать, чтобы сохранить комсомол?

— Комсомол невозможно было сохранить. Через два месяца не стало Советского Союза. А значит, комсомол стал бы международной организацией, а это совсем другое дело. Многие мечтают, мол, можно было убрать из названия имя Ленина и было бы хорошо. Это не так. Ситуация была неуправляемая: одни республики, например, хотели бы переименования, другие нет.

Скажи тогда Азербайджану, давайте переименуемся в некоммунистическую организацию, они бы возмутились. А прибалты, наоборот, были бы в первых рядах. Мечтать можно и о сохранении комсомола и о возрождении, но это, к сожалению, нереально. Наступило другое время.

— Ваш комсомол отличался от «махрового советского»? Все-таки на ваш комсомольский век выпали бурлящие времена.

— Приведу один пример. За полтора года до роспуска (я был тогда вторым секретарем ЦК ВЛКСМ) я избирался первым. На съезде, из нескольких кандидатур, в два тура. Такого никогда не было. Я с громадным уважением отношусь ко всем своим предшественникам, но они попадали на пост по-другому. Через согласование с ЦК КПСС. А у меня было три оппонента.

Это были первые и последние подобные выборы в комсомоле, не считая 1918 года, когда он появился. Во втором туре мы сошлись с Андреем Шароновым, который сегодня возглавляет Московскую школу управления «Сколково». Я у него с небольшим преимуществом выиграл.

— Банальный вопрос, но без него никак: что для вас комсомол?

— Комсомол — это школа мировоззрения, ответственности и умения работать круглосуточно. Я любил и люблю эту организацию. Она хорошая, правильная, добрая. Это была реальная сила, которая давала возможность помогать кому-то. Но исторический период комсомола закончился. Я начинал как секретарь комитета комсомола леспромхоза на Дальнем Востоке.

Потом был райком. А что такое райком, да еще на Дальнем Востоке, — это пять человек — маленький коллектив, который делает большую организационную работу. И если движешься дальше по комсомольской лестнице, то объемы возрастают, накал, масштаб. Я в комсомоле все ступеньки проскакал, которые только можно, знаю, о чем говорю.

— Вы думали когда-нибудь, что свяжете свою жизнь с комсомолом?

— Никогда не думал. И в институте был от него далек. А когда уехал на Дальний Восток, в лесной таежный поселок по распределению, вот тогда в моей жизни появился комсомол. Может, потому, что я всегда был городским жителем, а тут — глушь в Хабаровском крае. Наверное, желание было социализироваться, хотелось еще чем-то заниматься, кроме работы. Помню, приехали из райкома люди, поговорили со мной и предложили возглавить комсомольскую организацию леспромхоза. Я согласился.

— А откуда вы в Хабаровский край переехали?

— Из Брянска. Когда мы с супругой одновременно окончили Брянский институт транспортного машиностроения (я, кстати, инженер-турбинист по специальности), ее распределили в Комсомольск-на-Амуре, меня — в Узбекистан.

Я поехал в Москву и перераспределился в Комсомольск. Вообще, неплохая это практика — распределение. Иногда начать жизнь с чистого листа — большое дело.

— Чем сейчас занимаетесь?

— Сейчас я вообще-то чуть-чуть пенсионер. Есть небольшой бизнес. А раньше было много интересных проектов. Спасибо комсомолу! После такой школы понимаешь, за что браться, с кем вести дела, как с людьми работать.

— Все так радужно. Ничего плохого в ВЛКСМ не замечали?

— Конечно, у него были болячки. Такие же, как у любой организации в то время: излишняя идеализированность, зашоренность, формализм. Тогда это было сплошь и рядом. Но я не отношусь к тем людям, которые хают власти, говоря о развалинах Советского Союза. К этому пришла сама система. Я, скажем, с Горбачевым регулярно встречался, когда был первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Наверное, он не самый сильный лидер в мире был, но это нормальный, совестливый человек, которого история тогда выдвинула наверх. Я никогда в жизни не плюну в эту сторону.

— Расскажите забавный случай из вашей комсомольской жизни.

— О, их столько было! Например, работал я первым секретарем Хабаровского крайкома комсомола. И мы решили организовать праздник газеты «Молодой дальневосточник». Ребятаспелеологи придумали номер и взбирались на 11-этажное здание почтамта. И вот, иду я и вижу — с одиннадцатого этажа летит человек. Я чуть в обморок не упал. Стали разбираться: оказалось, они тренировали спуск и манекен сбросили на землю.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Дмитрий Журавлев, политолог:

— Комсомол был организацией по рекрутированию во власть. Из него вышли руководители государства и первое поколение бизнесменов. Человек, проходя через комсомольский аппарат, учился управлению и правилам игры, искусству интриги. Комсомол был одним из немногих входов в систему номенклатуры. В последний стабильный период (1970–1980-е годы, когда он был еще активен) комсомол как часть системы заела бюрократизация. Кроме того, он старел. К предперестроечным временам он подошел брюзжащим бюрократом. ВЛКСМ можно укорить в потере функции центра молодежи. Кроме того, много можно говорить про имущество и деньги ВЛКСМ. Все мы в Союзе жили на зарплату, и те, кто после пошел в бизнес, должны были где-то взять начальный капитал. Вывод напрашивается. Всеми благами в СССР управлял ЦК партии: выдавал на нужды ВЛКСМ недвижимость, деньги из бюджета. Абсолютная монархия, только коллективная.