В Центральном доме художника на Крымском Валу она не только пообщается с поклонниками, но и прочитает свои новые рассказы. Фрагмент одного из них — «Портрет в интерьере» — Виктория Самойловна разрешила первой напечатать «Вечерней Москве».

Каждый последний месяц весны (май) я отдыхаю в Италии в маленьком курортном городке Абано-Терме.

В этом месте из-под земли бьют горячие термальные источники. Каждый отель имеет свой бассейн, в нем греют свои бренные кости пожилые люди.

Средний возраст отдыхающих — от семидесяти до ста.

Попадаются и молодые как исключение.

Первую половину дня я провожу в бассейне. В свободное время гуляю по городу и смотрю по сторонам.

По центральной улочке Абано идет молодая женщина без штанов.

Я вижу ее со спины. На ней легкая кофточка и абсолютно голый зад. Некрасивый.

Широкий, квадратный, как чемодан.

Я приближаюсь. Нет, я ошиблась. Девушка в брюках, но они белые, тончайшие и просвечивают на сто процентов. Ну, может быть, на девяносто восемь. Все-таки видны швы по бокам и в середине.

Зачем она надела такие брюки? Чтобы понравиться, ясное дело.

Я обогнала девушку, посмотрела с лицевой стороны.

Щекастая, в прыщах. Глазки мелкие, голубенькие. Реснички белые, поросячьи.

Некрасивая, да еще и с голым задом.

Захотелось подойти и сказать: «Иди в отель, прикройся. Надень другие брюки».

На каком языке сказать? Естественно, на русском.

Девушка явно русская. Приехала в Италию искать свое счастье.

Предположим, я подойду и скажу: «Поди переоденься». А она спросит: «А твое какое дело? Тебе-то что?» — и будет права. У меня своя дорога, у нее своя. Кто я ей? Кто она мне? Я посмотрела еще раз.

Лицо у нее молодое, и прыщи молодые, гормональные.

Выражение насупленное, загнанное, она явно стесняется себя. Не свободна.

Не счастлива. Не беспечна, как это бывает в молодости, когда все по барабану и весь мир твой.

Я обогнала ее и пошла дальше.

В природе то же самое, что и среди людей. Есть красивые звери — тигр, например. Тигр — шедевр Создателя: гибкий, пластичный, желтоглазый. А есть некрасивые — носороги. Носорог — это свинья, неповоротливая, тяжелая, да еще и с рогом на носу. Сплошное уродство. Природе одинаково угодны красивые и некрасивые. Все пригодятся.

Может быть, эта, с широкими бедрами, нарожает дюжину здоровых детей и умножит человеческий род. Не последнее дело. И в личной жизни есть преимущества.

Она будет благодарна любой самой малой радости, и из маленьких радостей сложится большая счастливая жизнь.

А красивые носятся со своей красотой, как с козырной картой, и постоянно торгуются с судьбой. Боятся прогадать.

Как сказал Константин Симонов: «Красота, как станция, минует». Минует обязательно.

«Так что иди и не парься», — сказала я себе. И пошла себе.

Впереди — вход в мой отель «Дуэ Торри», в переводе «Две башни».

Здесь куда ни пойдешь — все близко.

Бармен Пабло привел в отель своего сыночка. Мальчику четыре года. Ангел. Вылитый Пабло, и к бабке не ходи — есть такое выражение.

Видимо, в старые времена, когда мужчина сомневался в отцовстве, он шел к бабке.

Сейчас существует анализ ДНК. Это точнее, чем бабка.

Пабло привел сыночка в свой выходной, так как в рабочее время ему бы никто не позволил отвлекаться от основной работы. А Пабло захотелось похвастать своим богатством перед публикой отеля.

Мальчика зовут Джованни.

Он бегает, носится, энергию некуда девать. Мы, кучка отдыхающих, стоим и вежливо улыбаемся: какой милый шалун.

Надо в это время видеть Пабло. Это его поздний, единственный ребенок. Он от него «тащится», как сейчас говорят. Лицо растянуто в улыбке, и Пабло не может его собрать. Это лицо ликует.

Все стоят и вежливо пережидают. Действительно, мальчик — очарование, Пабло прекрасен в своем отцовстве.

Я вспомнила его служебную улыбку, похожую на гримасу: губы растянуты, глаза холодные. Иногда, когда никого нет вокруг, — можно не улыбаться, Пабло расслабляется. Улыбка стерта.

Зубы за губами, как положено. Его лицо на какое-то время становится суровым.

Он устал. Трудно притворяться восемь часов подряд.

Трудно улыбаться, когда не хочется. А сейчас — хочется.

И трудно не улыбаться, когда хочется. Счастье рвется наружу, долетает до нас, и мы невольно заражаемся его настроением. Счастье — заразно, как и несчастье.

В рецепцию пришла работать новая девушка, Камилла. Итальянка со знанием русского языка, поскольку половина отеля — русские.

Камилла окончила в Риме университет, отделение славистики. Защищала диплом по моим рассказам.

Я не удивляюсь. Я так давно в литературе, что уже стала предметом изучения, как Гончаров.

Камилла увидела в списке отдыхающих мое имя, и ее глаза от удивления стали круглыми, как колеса.

— Виктория — гранде скритторе! — завопила она и помчалась по отелю с этой радостной вестью.

Забежала в ресторан, кинулась к Фаусто. Фаусто — главный распорядитель ресторанного зала. Он руководит официантами, он знает, кого куда посадить: русских — в один зал, итальянцев — в другой. Русских он тоже фасует на первый сорт и второй. Те, кто дает хорошие чаевые, — это первый сорт, их он сажает к окошку, с видом на сад.

А второй сорт — в середину зала. Пусть скажут спасибо и за это.

Я все время путала его имя, называла Мефисто, хотя он Фаусто.

Камилла налетела на Фаусто с криком:

— Синьора Виктория — гранде скритторе!

Фаусто заморгал глазами: какая Виктория? Вот эта, малозаметная, в старушечьей кофте? Замечу: кофта дорогая и не старушечья, а очень модная. Просто итальянцы одеваются иначе. К ужину они выходят обязательно в черном и в бриллиантах, при этом натуральных.

Я могла бы себе купить черное, но в черном я похожа на осетинку в трауре. Черный цвет я не переношу.

Это цвет космоса, пустоты, смерти. Белый цвет разлагается на семь цветов радуги, а черный не разлагается ни на что. Это конец. Недаром квадрат Малевича — черный. Что касается бриллиантов, я могла бы себе купить искусственный диамант величиной с пуговицу, ценой в полтора евро, но ведь это заметно. Подделка тем и отличается, что бросается в глаза. А натурального бриллианта, кольца, например, у меня никогда не было и не будет. Я воспринимаю свои руки как рабочий инструмент.

Завтрак и обед — в разных помещениях. Завтрак подавали на первом этаже в скромной обстановке.

А обед — в ресторане, который располагался на нулевом этаже, — торжественный, бело-хрустальный.

На завтрак разрешалось прийти в халате, а в ресторан — недопустимо. Форма одежды для ресторана — «элеганто».

Я не сразу поняла разницу и приперлась на обед в халате. Прямо с бассейна — в ресторанный зал.

Фаусто состроил зверское лицо и погнал меня энергично, как козу с чужого огорода, только хворостины не хватало. Он даже прихлопывал руками — я боялась, что он ударит меня по спине или даст пинком под зад.

Ужас… В респектабельный зал ввалилась тетка в халате, как корова, или, точнее, как свинья. Корова не подходит по размерам, а свинья вполне.

Я не обиделась. Удалилась восвояси, осознав свой просчет. Пошла в номер и переоделась, как подобает, в итальянские одежды, купленные здесь же, за углом.

— Гранде скритторе! — щебечет Камилла с испуганным лицом и хлопает ресницами.

Фаусто догадывается, что вот та корова в халате — и есть почетный гость, гранде скритторе.

Я вхожу в зал, ничего не могу понять. Фаусто пересаживает меня на самое лучшее место. Обслуживает лично.

Спрашивает по-русски:

— Пармезан чуть-чуть?

— Пармезан много-много, — уточняю я. — Гранде пармезан.

Я не понимаю перемены, но как-то очень быстро привыкаю к новому Фаусто.

К хорошему вообще привыкаешь быстро, а отвыкаешь медленно и мучительно.

Мы с Фаусто подружились.

Он поведал мне, что ему шестьдесят лет и уже пора на пенсию, но он так врос в этот отель, а отель в него, что не может представить своей жизни без работы. Рассказал, что у него две дочери, и назвал имена. Я, естественно, не запомнила.

Каждый день к обеду Фаусто ставил на мой стол блюдо с манго. На шведском столе манго не было. Видимо, Фаусто доставал его откуда-то из загашника. По блату.

Я сижу возле окошка в углу, как старая собака, смотрю из-под тяжелых век и понимаю больше, чем надо.

У Грибоедова есть строчки: «Желаю вам дремать в неведеньи счастливом».

Неведенье — это действительно составная счастья.

Это легче, чем быть всезнающей, как змея.

Но последнее — уже не про меня. Я не всезнающая и тем более не змея. Змея — высокая, стройная и ядовитая.

Но разговор не обо мне. А если и обо мне, то чуть-чуть.

Портрет в интерьере.

(Отрывок из рассказа)

ОБ АВТОРЕ

Виктория Токарева. Первый рассказ опубликовала в 1963 году, будучи студенткой сценарного факультета ВГИКа. Токареву много экранизировали, по ее сценариям сняты, в частности, «Мимино», «Джентльмены удачи» и еще более десятка фильмов. Новая книга «Немножко иностранка» выйдет в мае 2016 года.