И друзьям расскажу...

За дверцей одного из шкафов мебельной стенки Геннадий Незвигин хранит свое сокровище — немецкий аккордеон, который в 1945-м привез из побежденной Германии его отцу друг-фронтовик. И никакие уговоры и просьбы расстаться с ним на упрямого пенсионера не действуют.

Слишком дорогая для него вещь — этот трофейный инструмент.

— Вообще-то аккордеон не мне предназначался, а одной из моих пяти сестер. Но она инструмент быстро забросила, а я вцепился в него насмерть, — вспоминает Геннадий Владимирович.

Никакой нотной грамоты пятилетний мальчишка, конечно, знать не знал, да и не догадывался о ее существовании, мелодии подбирал на слух — как оказалось, идеальный. И вскоре Генку Незвигина, «последыша» из многодетной семьи директора машинно-тракторной станции села Прудки АлмаАтинской области, каждый вечер видели на скамеечке у ворот, мимо которых возвращался с завода рабочий люд: это была его первая концертная площадка. Долгое время музыка была для пацаненка Генки занятием, что называется, для души, а для студента-заочника истфака Алма-Атинского университета Геннадия Незвигина стала работой: устроился в сельскую школу преподавателем пения.

— Потом еще и физкультуру преподавал, и географию. Хотя мечтал стать учителем истории, но тогда этот предмет, как правило, директора школ вели. Зато с ребятами у меня отличные отношения сложились: во-первых, пение и физкультура — всегда самые любимые предметы, особенно у двоечников, а во-вторых, я и секции спортивные в школе организовал, которых там до меня в помине не было, мы и на соревнования постоянно выезжали, и в смотрах всяких песенных участвовали, — Геннадий Владимирович вспоминает то время с удовольствием.

Он не стеснялся быть с учениками на равных, но, когда требовалось, «мог говорить вещи беспощадные. Для их же пользы». Была ли от этого польза? Он уверен, что была: двоих из трех трудных, почти безнадежно «пропащих» подростков, по которым, можно сказать, тюрьма плакала, «вытащил»: спортом увлек, нормальными людьми стали.

Как известно, ничто ниоткуда не берется, вот и педагогический талант Геннадия Незвигина не на пустом месте образовался: был пример перед глазами — его собственный учитель пения Дмитрий Филиппович. Ему, баянисту от Бога, удалось на всю жизнь влюбить своего ученика в этот инструмент. Так немецкий аккордеон проиграл русскому баяну в битве за привязанность хозяина.

Геннадий Незвигин на велосипеде в ближайшем парке / Фото: Павел Волков, «Вечерняя Москва»

— Конкурсы самодеятельности, выступления в колхозах и совхозах — где мы только с моим баяном не выступали! Мне все это ужасно нравилось, я энергичный и легкий на подъем был...

Слово «был» тут явно лишнее: сегодня 77-летний Незвигин начинает и заканчивает свой день в ближайшем парке, резво рассекая по его дорожкам на велосипеде и меряясь силами и твердостью характера с «железками» — спортивными тренажерами. Знают его и местные поклонники волейбола — он частый гость на площадке. Но, восхищаясь отличной физической формой этого пожилого человека, не каждый из окружающих догадывается, что есть повод позавидовать куда более важному его качеству: удивительной молодости души. Можно было бы свалить это свойство деда Гены (четверо взрослых внуков у него) на его гены, но, кажется, дело все-таки не в них. То, что дарит ему вдохновение, смысл и цель жизни, иными словами, является самой сильной инъекцией от старости, стоит в уголке комнаты («это моя студия») на стуле, рядом с микрофоном, поблескивая полированным корпусом и подмигивая хозяину 120 черно-белыми глазами-кнопками. Геннадий Владимирович берет его в руки и, поглаживая блестящий бок любимого баяна, говорит:

— Я ведь когда в статус пенсионера перешел, растерялся: как жить, что делать, чем заниматься? И длилось это состояние безвременья года полтора...

К тому времени он давно уже жил в Москве, преподавал спецкурс истории органов МВД в Академии этого ведомства. Предмет, по его мнению, мало разработанный, схематичный, и это было самое сложное, ведь прежняя работа приучила Незвигина «докапываться» до истины. Когда после службы в армии он, дипломированный историк, так и не смог устроиться преподавателем в школу, пошел работать в один из алмаатинских архивов. Там он и заинтересовался такой темой, как «Работа сотрудников милиции на территории Казахстана в годы Великой Отечественной войны». Изучив огромное количество документов, многими из которых, как признается, зачитывался как бестселлерами, он начал писать диссертацию. Опубликовав работу в одном из журналов, молодой историк-архивист был приглашен в Москву, где поступил в адъюнктуру МВД. Закончив ее, остался на преподавательской деятельности. Среди предметов, которые вел, были и история КПСС, и научный коммунизм. В конце 80-х перестройка «отменила» их вместе с идеями коммунизма. Верил ли он в них?

На этот вопрос Незвигин отвечает не задумываясь, но с некоторым удивлением:

— Верил ли? Конечно! И сегодня продолжаю это делать. Так идеи-то хорошие, — убежден он. — Это исполнители никудышные попались.

И когда все, во что он верил, начало стремительно и безвозвратно рушиться, он ушел на пенсию и полтора года с начала своего «заслуженного отдыха» вспоминает как период тяжелого и тревожного безвременья.

«Вытащил» он себя из него не без помощи своего баяна: сидел как-то дома и вдруг вспомнил, как с лучшим другом ездили они однажды на горную рыбалку, как ловили форель в прозрачной речушке, берега которой накрывал сладкий аромат, плывущий от зарослей колючего шиповника...

— Столько лет прошло, а я прямо почувствовал этот запах. Достал инструмент. И как-то легко, как будто сами собой, и музыка родилась, и стихи сложились про тот чудесный день. С этой песни все и началось...

Свой первый диск он назвал «Мы все прудковчане», посвятив его землякам: так случилось, что именно среди них — его самые близкие и надежные друзья, отношения с которыми прошли проверку самой жизнью. Потом он записал альбом «Песни у костра».

Рассказывая, как работал над записями первых песен, хохочет:

— Я ж тогда не понимал в этом ничего. Баян — в руки, как Чапаев шашку, и — в студию! Мне казалось, фу, делов-то — спел и готово! Но сегодня я в тонкостях процесса уже разбираюсь. Ну, учиться, как известно, никогда не поздно, стыдно не хотеть этого делать.

Его творчеством заинтересовались организаторы различных творческих конкурсов: Незвигин — участник и лауреат многих фестивалей бардовской песни. Его «стена почета» в прихожей сплошь увешана грамотами и дипломами, полученными за эти выступления. Среди поклонников не только люди старшего поколения, но и молодежь, чему Геннадий Владимирович особенно радуется.

А вот влюбить в музыку двух своих сыновей у него не получилось. Но уж правнуки-то не подведут, уверен Геннадий Владимирович. Кстати, на вопрос, сколько их у него, прадед Незвигин отмахивается: даже не пытайтесь сосчитать, пальцев на руках все равно не хватит! ...Он прожил в Москве ровно сорок лет.

— По сегодняшним меркам, я, можно сказать, коренной москвич, — шутит Незвигин. И уже всерьез добавляет, что влюбился в город с первого взгляда. Учащенный пульс жизни мегаполиса совпадает с ритмом его собственной жизни: ему тоже есть куда торопиться.

— Мне же еще столько успеть надо! — объясняет он. — Я ж вам говорил, у меня материала песенного — на четыре альбома, этим же заниматься надо. Чтобы не отвлекаться, даже от выступлений иногда отказываюсь, времени-то у меня не так много осталось, — вздыхает он.

Но, хитро прищурив глаза, признается, что это по паспорту ему 77, а по ощущениям всего 65.

И, проведя рукой по гладкой голове, добавляет со смехом, что очень приветствует сегодняшнюю моду на бритых налысо мужчин: она позволяет ему еще пяток годков «скинуть».

...Пока я иду к метро, начинается дождь, и летняя погода сменяется на осеннюю.

И тут же в памяти всплывает мелодия и слова песни:

Осень кружит листвой, небо хмурится мне…

С сединою такой, словно лунь на меже!

На себе я ношу тяжесть прожитых лет,

В новый путь не возьму память жизненных бед.

Я палатку куплю с рюкзаком, без затей

И по тропам пойду там, где ищут друзей.

Я баян расчехлю там, где будет привал,

И друзьям расскажу то, о чем не сказал.

Обязательно расскажете, Геннадий Владимирович! Словами своих песен под переливы баяна.