Смеющийся буревестник. Максим Горький просил присылать ему «Вечернюю Москву» даже за границу
Сюжет:
«Вечерке» — 100 летИстория взаимоотношений Горького и «Вечерней Москвы» началась с первого же ее номера. И началась с конфуза. Это словно предопределило ее дальнейший ход. Газета постоянно проявляла внимание к писателю и оперативность, но вот к точности публикаций возникали претензии, перераставшие даже в скандалы.
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ
Первый номер «Вечерки» вышел 6 декабря 1923 года. На первой полосе красовалась заметка: «Получено сообщение о выезде завтра из-за границы в Москву Максима Горького, который направляется в Крым на лечение».
— Горький в тот день действительно выехал из Праги, но направлялся он в Мариенбад, — удивляется доктор филологических наук Лидия Спиридонова, заведующая отделом изучения и издания творчества Горького Института мировой литературы Российской академии наук. — Ваши журналисты слышали звон, да не знали, где он…
Да, первые номера «Вечерки» делались «на коленке», проверять сведения было трудно. Зато потом наша газета старалась получать информацию из первых рук. «Вечерка» помещала не только рецензии на новые публикации «буревестника», но и материалы о встречах с ним.
1 и 3 июня 1927 года газета напечатала статью критика Петра Когана о поездке к Горькому в итальянский город Сорренто. 28 мая 1928 года Горький впервые после семилетнего отсутствия приехал в СССР. Журналисты «Вечерки» были в многотысячной толпе, встречавшей писателя на Белорусско-Балтийском вокзале. Потом они сопровождали его в нескольких поездках по городу. 14 мая 1931 года Горький приехал в Москву уже надолго. В тот день «Вечерка» посвятила ему всю первую полосу — там были и репортаж о встрече, и рисованный портрет, и приветствия. Следующий цикл публикаций был приурочен к 25 сентября 1932 года — тогда отмечалось 40-летие литературной деятельности Алексея Максимовича.
Случались информационные поводы и помельче. 17 октября 1933 года «Вечерка» опубликовала репортаж, как Горький вместе с секретарем Московского горкома партии Никитой Хрущевым, первым секретарем Лазарем Кагановичем и председателем Моссовета Николаем Булганиным посетил хлебозавод № 7. Горький в молодости работал в жуткой подвальной пекарне, ему приятно было ходить «по светлым чистым цехам хлебозавода» и видеть, «как молодежь, только что пришедшая из колхозов, управляла сложнейшими машинами».
«МЕНЯ ОЧЕНЬ РАССМЕШИЛА ЭТА СТРОЧКА»
Горький за «Вечеркой» следил, даже будучи за границей. 18 января 1929 года он жаловался из Сорренто своему секретарю Петру Крючкову: «Не получаю «Красную газету», которой интересуется нижний этаж. Ее можно заменить «Вечерней Москвой». Речь о ленинградской «Вечерней красной газете» и нижнем этаже виллы, на котором жили сын Горького Максим с женой и дочерьми и друг семьи, художник Иван Ракицкий.
— Горький считал «Вечерку» одной из главных советских газет, — говорит Лидия Спиридонова. — Остальными были «Известия», «Комсомолка» и «Правда».
24 сентября 1927 года «Вечерка» поместила эпиграмму Абрама Гольденберга, писавшего под псевдонимом «Арго», посвященную выходу «Жизни Клима Самгина». Горький узнал о ней из перепечатки в берлинской газете для русских эмигрантов «Руль». 2 октября он писал прозаику Федору Гладкову: «Вот «Руль» перепечатал из какой-то московской газеты — «Руль» редко указывает квартиры, из которых он ворует, — стишки, перифразу Некрасова:
Я книгу взял, восстав от сна,
И — погрузился в сон,
Роман «Жизнь Клима Самгина»
На 800 персон!
Что Достоевский! Что Бальзак?
Что книги прежних дней?
Бывали лучше — точно так,
Но — не было скучней!
Стишки не очень-то остроумны, а «на 800 персон» — не плохо! И — увы! Надо согласиться: книга-то скучновата».
Сравнение эпопеи (в которой действительно великое множество героев) с банкетом «на 800 персон» так зацепило Горького, что на следующий день он упомянул эту эпиграмму в письме Михаилу Пришвину, а 5 октября — в письме своему биографу Илье Груздеву. «Меня очень рассмешила эта строчка…» — добавил он там.
А вот в другой раз Горький отозвался о нашем издании сурово. В 1933 году, между 14 и 26 ноября, он написал ответственному редактору «Литературной газеты» Алексею Болотникову и ответственному секретарю Организационного комитета Союза советских писателей Павлу Юдину: «Весьма прошу Вас обратить внимание на прилагаемую вырезку из «Вечерней Москвы» — сугубо ерундовая штучка. И необходимо Оргкому опротестовать ее в «Литгазете».
Речь шла о какой-то публикации, в которой некорректно излагались планы Горького — издать сборники, посвященные литературе советских республик. Только вот в осенних номерах нашей газеты за 1933 год не обнаружилось ни строчки на эту тему. Может, «буревестник» что-то напутал и «сугубо ерундовая» вырезка была не из «Вечерки»?
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ СКАНДАЛ
Однажды публикация «Вечерки» послужила Горькому творческим импульсом. 19 января 1934 года наша газета поместила заметку «Слова, каких нет у Даля». Это был отчет о дискуссии с участием прозаика Федора Панферова. Говорилось, что писатель отстаивал свое право щедро обогащать язык диалектными и просторечными словами вроде «обезрадили». Через 9 дней Горький поместил в «Литературной газете» отклик, в котором осудил взгляды Панферова. Алексей Максимович настаивал на том, что при употреблении таких экзотичных слов нужна разборчивость. Начинался текст с упоминания публикации в «Вечерке».
Через год, 28 января 1935 года, Панферов напечатал в «Правде» «Открытое письмо Максиму Горькому». «Вы <…> обрушились на меня, опираясь на столь авторитетный источник, как репортер «Вечерней Москвы», — язвил Федор Иванович. Он утверждал, будто некоторые выражения в заметке перевраны или просто приписаны ему. После этого не мог смолчать уже автор заметки — литературный обозреватель Александр Владимирович Кутузов (1892– 1942), писавший под псевдонимом «А. Кут».
В Архиве Горького при Институте мировой литературы РАН мы обнаружили письмо от него: «Работая в «Вечерней Москве», я имел обыкновение все литературные заседания реферировать на другой же день. На этот раз между речью Панферова и моей заметкой лежит большой промежуток времени. Это потому, что в основу заметки легла не журналистская запись слов Панферова, а стенограмма, присланная в «Вечернюю Москву» секретарем Панферова. Все цитированные Вами места взяты из стенограммы дословно <…> выступая в феврале прошлого года в клубе Международного объединения революционных писателей с ответом на Вашу статью, Панферов не только не обрушился на «собственное творчество» репортера, а, наоборот, выразил даже соболезнование «Вечерней Москве» за то, что ей «ни с того, ни с сего досталось от Горького»…» (КГ-п 41–13, листы 1, 2).
СТАТЬЯ С ОКАЗИЕЙ
Были у Горького и публикации в «Вечерней Москве». 30 мая 1928 года газета напечатала его «Письмо курским красноармейцам». Они в свое время задали ему вопрос: «Почему в пьесе «На дне» нет сигнала к восстанию?» Почему общаться с курскими солдатами надо было через московскую газету, непонятно.
— Когда Горькому в его обширной корреспонденции попадался общественно важный вопрос, он отвечал на него через прессу, — объясняет Лидия Спиридонова. — Видимо, ваша редакция попросила у него какой-нибудь текст, вот случай и представился.
В том же 1928 году 14 июля «Вечерка» опубликовала заметку Горького «О Елене Новиковой» — о работнице, которая после революции, на шестом десятке, стала писать автобиографические рассказы. А в газете за 14 ноября 1933 года обнаружилась статья Горького «Маркс и культура». Она была написана для книги «Карлу Марксу — Академия наук СССР».
ТЕЛЕГРАММА БЕЗ ОТВЕТА
Разумеется, «Вечерней Москве» хотелось видеть выступления Горького на своих страницах гораздо чаще. Накануне десятилетия газеты ответственный редактор Георгий Александрович Ржанов (1896–1974) попросил Алексея Максимовича высказать мнение о «Вечерке». Мы нашли его письмо в Архиве Горького при Институте мировой литературы. В юбилейном номере поздравлений от «буревестника» не было.
7 декабря 1933 года, уже после праздника, Ржанов послал Горькому в Крым телеграмму. Она хранится в архиве в виде рукописной расшифровки, полной грамматических ошибок (видимо, они на совести переписчика). Ржанов сообщал, что «единственное в красной столице» вечернее издание, которое уже десять лет «дерется на фронте культурной революции за осуществление директив партии за культуру человека, за уничтожение позорных следов рабства, отсталости и темноты», просит «указания и пожелания» для дальнейшей работы, «чтоб их передать сотням тысяч трудящихся читателей» (КГ-изд 3–23–2а). Скорее всего, «указаний и пожеланий» газета не дождалась.
14 мая 1936 года послал телеграмму Горькому и следующий редактор «Вечерки» — Абрам Миронович Романовский (1896–1938). Она тоже обнаружилась в виде рукописной копии. Газета делала специальный номер на 17 мая, посвященный Парку имени Горького. Романовский надеялся получить у писателя, в честь которого назван парк, «несколько слов пожеланий» для работников (КГ-изд 3–23–3). Этого спецвыпуска в библиотеках не нашлось, а в обычном номере за 17 мая комментариев Горького нет. Наверное, он их просто не прислал.
Жить Горькому оставалось чуть больше месяца. Писатель скончался утром 18 июня 1936 года. И на следующий день и первая, и вторая полосы «Вечерки» были посвящены скорбному событию.
ДОСЛОВНО
Это письмо Алексею Максимовичу прислал психиатр Иван Борисович Галант (1893–1978). В статье «Генеалогия Максима Горького» он, опираясь на автобиографические произведения писателя, делал выводы о наличии у него наследственных душевных патологий. На статью откликнулся в «Вечерней Москве» Илья Маркович Василевский (1882–1938), писавший под псевдонимом Ил. Полтавский. Письмо Галанта было опубликовано в 2016 году в 11-м выпуске сборника «М. Горький и его адресаты», подготовленного Институтом мировой литературы, с сохранением стилистики оригинала.
«7 апреля 1926, Москва» Глубокоуважаемый Алексей Максимович! <…> Я лично нахожу для себя абсолютно невозможным обменяться хоть одним словом с этим несомненно дерзким и грубым неучем и еще менее с редакцией «Вечерней Москвы» (прилагаемый документ вырезан из номера 69 (677) «Вечерней Москвы» 26.III.1926), напечатавший редкий даже в анналах дешевеньких сенсационных газеток пасквиль.
<…> Вы легко убедитесь, что автор фельетончика очевидно никогда не читал Ваших произведений, а то, что он читал у меня, он не понял или умышленно перевирал все вверх дном. Похождения Максима Савватеевича он у меня вычитал как действие невинные шутки маленького Максима Горького!.. а все, что вы писали о Кашириных он считает не существующим и лишь моей выдумкой!* Этот милый господин угрожает мне процессом** (право не ожидал, что так скоро сделаюсь «мучеником» за горькую правду Горького) и не краснеет от стыда (да разве есть стыд у этого человека?) ответить, что царские жандармы раньше русских ученых открыли Гений Максима Горького***. Никак не пойму, что царское правительство в свое время не догадались сделать своих жандармов профессорами. И как живет теперь милый наш фельетонист без мудрости жандармов? В общем, поздравляю Вас, Алексей Максимович! О Вас, наконец, заговорили в Москве, а то я одно время думал, что Вы для Советской России как бы не существуете****…»
*В статье «Вечерки» хулиганская выходка отца Горького, Максима Савватеевича Пешкова (1839–1871), была ошибочно приписана его маленькому сыну. Каширины — родственники Горького по матери, в чьем доме прошло его детство.
** Василевский писал: «Заслуживает показательного процесса хулиганство, прикрывающееся маской науки».
*** В статье Василевского говорилось: «Даже жандармские протоколы не позволяли себе такого тона о М. Горьком».
**** В тот момент Горький жил в Сорренто.