Актер Иван Агапов: Я за здоровое хулиганство на сцене

Накануне нового театрального сезона журналист «Вечерней Москвы» побеседовала с актером театра «Ленком» Иваном Агаповым о его отношении к традициям и так называемым новым формам.

Первыми яркое комедийное дарование Ивана Агапова открыли его педагоги в ГИТИСе — режиссеры Андрей Гончаров и Марк Захаров, в театр к которому он пришел, будучи еще студентом.

— Иван, как же вам удалось попасть в «Ленком» в самый пик его расцвета, когда там работали Леонов, Пельтцер, Ларионов, Абдулов, Караченцов, Янковский, Броневой? Не страшно было предстать на показе перед таким худсоветом?

— А никакого показа не было. Я учился на третьем курсе у Марка Анатольевича, мне позвонили и сказали: «Приходите утром на служебный вход». Зачем — не объяснили. Пришел, сел на лавочку, в дверях появился Захаров, взял меня за руку и повел по лестнице куда-то вверх.

Мы оказались перед дверью в зрительный зал, где сидело полтруппы. «Вот этот студент будет нам помогать в выпуске спектакля «Поминальная молитва», — сказал Захаров, «забывший» меня предупредить. — Дайте-ка ему в руки текст». Вот так я и оказался на сцене рядом с Евгением Павловичем Леоновым, который играл Тевье-молочника. Видимо, от страха я сумел произнести какой-то текст прямо с листа. И меня взяли на роль Перчика в спектакль «Поминальная молитва», который я и сегодня считаю одним из величайших спектаклей русского репертуарного театра.

— Конечно, глупо было бы со стороны режиссеров, с которыми вы работали, не использовать ваш комедийный дар. Мне кажется, что даже Гамлет у вас вышел бы вполне комичным… Амплуа комедийного актера никогда «не жало»?

— Гамлета я не играл, но в одноименном спектакле у Глеба Панфилова сыграл Розенкранца. Конечно, по молодости очень хочется выпрыгнуть за рамки амплуа. Но с возрастом начинаешь смотреть правде в глаза и понимаешь, что глупо претендовать на роль графа Резанова в «Юноне и Авось». Хотя однажды некий кинорежиссер (а они в театры редко ходят) сделал мне комплимент. Я играл у него в фильме негодяя и мерзавца, и в конце съемочного периода он вдруг спросил: «А что-нибудь характерное, комедийное, ты можешь сыграть?» Я от неожиданности даже расхохотался, потому что всю жизнь до этих съемок только этим и занимался.

— В августе «Ленком» находится на каникулах, а вы вместо отдыха выпускаете антрепризную премьеру новой комедии «Святое семейство»?

— Спектакль этот поставил Роман Самгин — ученик Марка Захарова, который у нас в театре ставил «Город миллионеров» с Инной Чуриковой в роли Филумены и «Укрощение укротителей». «Святое семейство» — комедия, причем из тех, которые — на все времена. Я играю соседа, и в моей очень неоднозначной роли заложен интересный перевертыш. Комедия — вообще дело интересное, хотя и невероятно сложное.

— А как вы попали в эту профессию?

— Сколько себя помню, всегда в школе или лагере организовывал веселые вечера художественной самодеятельности. И даже поступил в Театр на Красной Пресне под руководством Вячеслава Спесивцева, показав этюд, в котором долго бродил по невидимому лесу, а потом с криком «Люди!» бросился на приемную комиссию. Комиссия оценила, и меня взяли.

— Во время спектаклей часто происходят курьезы, накладки, «маленькие комедии». У вас что-то подобное случалось?

— А как же! В «Фигаро» мы с Андреем Леоновым в очередь играли Керубино. Как-то на одном из первых спектаклей моему Керубино забыли повязать на руку ленту. А лента эта — сюжетообразующая. И вот я захожу в спальню Графини, засучиваю рукав и, видя округлившиеся глаза Александры Марковны Захаровой, понимаю, что никакой ленты у меня на руке нет. Но Графиня, не растерявшись, томно провела пальчиком по пустому месту: «Смотрите — лента!» Мы сыграли сцену с отсутствующей лентой так, что этого не заметил никто — даже Марк Анатольевич, сидящий в зале.

А потом была еще одна ситуация, когда мне позвонили утром и сказали: «Ты вечером играешь». — «Знаю». — «Но ты играешь не Керубино, ты играешь Садовника». Передать мандраж артиста в такие моменты трудно.

Это был какой-то феерический спектакль: Лазарев, Захарова, Певцов дружно отворачивались к заднику, чтобы не смотреть на меня: все давились от хохота.

Апофеозом стала сцена, когда мой герой должен играть на трубе. Игорь Фокин, исполнявший эту роль ранее, умел делать это замечательно, а я — нет. Сначала я самонадеянно попытался выдуть из трубы какие-то звуки, и когда это не получилось, отчаянно закричал: «Там-па-рапам!» В «Женитьбе Фигаро» я в разные годы переиграл всех, кроме Марселины: Керубино, Садовника, Судью, Доктора Бартало.

— Смешно. Какое место в вашей работе обычно занимает импровизация?

— Я работал рядом с таким большим мастером, как Александр Гаврилович Абдулов. Так вот у него вообще не было двух похожих спектаклей. Он жонглировал текстом, вечно что-то придумывал. Этому учишься, впитываешь. Театр вообще — дело живое.

Он напрямую зависит от того, какая погода на улице или политическая ситуация в стране. Вот у нас шел «Мудрец» Островского, где была фраза: «Вот мы куда-то идем, куда-то ведут нас. Но не мы не знаем, куда мы идем, не те, которые ведут нас». В девяностые годы зал в этом месте взрывался овациями, наступало братание.

Но были времена, когда на этих фразах в зале стояла гробовая тишина. В нашей профессии важно каждый вечер подключаться чувствами и нервами к тексту, а не просто отрабатывать спектакль. И тогда профессия становится чертовски интересной! Я вообще за здоровое хулиганство на сцене.

— А бывало такое, что текст забывали?

— Была смешная история, когда текст в нашей сцене забыл Евгений Павлович Леонов. Тевье-Леонов обычно спрашивал, указывая на меня, «что за паренек», «куда шагает», а «как там у вас в Киеве, чего добились». А тут — забыл текст и все.

И я вижу, как у Мастера в глазах загораются хитрые искорки, и после паузы он меня спрашивает: «А как там у вас с хлебом?» Я ошарашенно отвечаю: «Где?» А он мне: «Ну а откуда ты идешь?» — «Из Киева». Он мне: «Ну и давай дальше про Киев рассказывай». Так Мастер ловко обошел подводный камень и вырулил на прямую дорогу. Он вообще любил препятствия.

— Совсем как его герой-шофер из «Большой перемены», который говорил: «Жизнь — это дорога, то рытвина, то ухаб, но ехать надо».

— Именно. Леонов учил нас, молодых, что для артиста самый лучший момент, когда кто-то не вовремя выходит на сцену — тогда слетает наштампованность и партнеры начинают действовать по обстоятельствам. В такие моменты сразу становится понятно, у кого правильно выстроена роль, а у кого нет. В молодости артист мечтает о больших ролях, о славе, и только с годами начинаешь понимать, что истинное актерское счастье — это когда ты играешь на сцене с такими партнерами, как Леонов, Абдулов, Янковский, Броневой, Пельтцер. И какой это подарок судьбы — столько лет работать с Марком Анатольевичем. Это и опыт, и преемственность, и счастье.

— А вы ведь могли в свое время выбирать между театром Захарова и театром Гончарова, в котором тоже играли с третьего курса. Почему же вы пошли работать именно в «Ленком», а не в Маяковку?

— Захаров и Гончаров — режиссеры очень разные, но всегда говорили об одних и тех же вещах, борясь с «лицедейством» в плохом смысле этого слова. У Гончарова был яркий, эмоциональный, пестрый, кричащий театр. У Захарова театр стильный, ироничный. К тому же я принадлежу к тем артистам, которые закрываются, когда режиссер на них повышает голос, а у Гончарова была манера шумной режиссуры. Сейчас-то я сам, будучи режиссером, понимаю, что есть актеры, на которых полезно кричать, тогда у них загорается глаз и они начинают творить. Но я из другой породы: если на меня кричать, то я впадаю в ступор. Поэтому и выбрал интеллигентный «Ленком».

— Вы преподаете в Институте современного искусства. Что вы ставите со своими студентами?

— Последний раз замахнулся «на Вильяма нашего, на Шекспира», на его «Ромео и Джульетту». С одной стороны, мои герои — современные, с другой — без мобильных телефонов. Хотелось доказать, что Шекспир вовсе не архаичный автор, и его необязательно играть в лифте или на мотоциклах.

Я вообще не люблю так называемые новые формы, когда меня в театре начинают трогать руками, куда-то вовлекать. Хотя режиссеры у нас на курсе этим пользовались. Я пытаюсь своих студентов учить тому, чему учили меня, чтобы существовала какая-то преемственность поколений. Их по молодости, конечно, тянет на авангард. Я не запрещаю, но настаиваю: раз написано у Чехова или у Гоголя — «комедия», то извольте поставить так, чтобы было смешно. И в то же время не пошло. И вот это оказывается совсем непростым делом.

ДОСЬЕ

Родился в 1965 году в Москве. С 1989 года — актер театра «Ленком», где зрители могли видеть его в 27 спектаклях. Режиссер популярных сериалов «Папины дочки» и «Кровинушка», сценарист «Танго втроем» и Новогодних огоньков на канале ТВЦ. В фильмографии актера более 170 ролей, в том числе в таких фильмах и сериалах, как «Убить дракона», «Дальнобойщики», «Даун Хаус», «Вольф Мессинг» и других.

Читайте также: Марк Розовский: Любой эпатаж — признак непрофессионализма и шарлатанства