Актер Владимир Стеклов: Смотрю современные фильмы про войну, ощущение — будто это ролевая игра
Зрители увидят продолжение остросюжетного сериала «Куба» на канале НТВ. Исполнитель одной из ролей, Владимир Стеклов, рассказал «Вечерке» о своей работе в фильме.
Как правило, участие Владимира Стеклова в том или ином фильме — гарантия того, что проект полюбится публике и станет популярным. Актерская фильмография Стеклова насчитывает больше сотни киноролей, а 16 сентября телезрителям предстоит очередная встреча с актером — в продолжении детективного сериала «Куба».
— Владимир Александрович, что вас привлекло в этом проекте?
— Была собрана очень хорошая актерская команда! Мне было очень приятно работать и с Сашей Лыковым, и с Лешей Макаровым, с которым мы когда-то служили в Театре Моссовета. Он тогда, будучи еще молодым актером, уже обращал на себя внимание, и не только своей звучной фамилией и происхождением — сын Любы Полищук... Из молодых артистов он очень достойный! Мне было приятно и интересно с ним работать.
Да и остальная актерская бригада была первостепенной мотивацией для моего участия. Мне показалось, что и сам по себе сюжет захватывает: был «Глухарь», а вот теперь «Куба», там Глухарев, здесь Кубанков. Мы так срослись и сроднились со всей командой, что второй сезон был логичен.
— Как с вами выстраивают отношения на съемочной площадке молодые актеры? Вот вы упомянули Алексея Макарова. Не тушуются перед мэтром?
— Ну, говоря о Леше Макарове, я сравнивал его со своей возрастной категорией. Конечно, они молодые, но это уже заматерелое среднее поколение. (Улыбается.) Моя старшая дочь Агриппина (актриса Агриппина Стеклова — прим. «ВМ») тоже из этого поколения, поэтому я, наверное, отношусь к ним с большой нежностью. У меня и внук Даниил актер, вот это молодое поколение. Вообще эта градация довольно-таки условная. Можно и в зрелом возрасте быть не совсем профессиональным человеком. Сегодняшние молодые отличаются тем, что приходят в профессию хорошо оснащенными артистами. Наверное, в первую очередь в этом заслуга школы, мастера, педагогов.
Мы сейчас говорим о лучших из них, конечно. А на проекте «Куба» сложилась такая атмосфера легкой иронии, не переходящей в сарказм: юмор, подтрунивание — они над нами, но с пиететом, уважением, не обидно, подчеркивая нашу заматерелость. Но в любом случае это касалось репетиционного периода, если он возможен в кино, то есть пребывания вне площадки, за кадром: «Простите, а вы не будете против, если мы в силу нашей неопытности попросим поучить нас? Вы же опытные…» Это, конечно, ирония, юмор. А в кадре всегда — чисто деловые, профессиональные отношения.
— А вы режиссеров всегда слушаете беспрекословно, несмотря на весь свой опыт и регалии?
— Слушаюсь, когда это режиссеры, а не люди, дающие команду: «Начали!» И забывающие дать команду «Мотор!». Номинальных режиссеров стараешься перетерпеть, пережить как-то. А такого, к сожалению, немало. Я бы даже сказал, к великому сожалению, очень много случайных людей.
Задаешься вопросом: как? почему? По какому принципу их нашли? Ну, наверное, экономическая ситуация — люди мало стоят — их и берут. А опытные и хорошие, наверное, дорогие. Я не знаю. Но когда вступаешь в работу, в эту систему координат, то я, например, стараюсь это как-то нивелировать. Потому что это не театр, где долгая и продолжительная жизнь: и репетиционная, и сам спектакль.
В театре у тебя есть режиссеры, с которыми ты работал через силу и продолжаешь работать, есть режиссеры, с которыми ты очень хотел бы работать… Поэтому свои симпатии и антипатии лучше туда направлять. А кино — это все-таки временно: пришел, ушел и забыл.
— В каком возрасте вы поняли, что хотите стать артистом? В семье ведь актеров не было.
— Очень поздно. Я даже не понял, что хочу им стать, это скорее носило характер некоего течения — вот оно несет, и все. Началось все в театральной студии Дома учителя, где-то уже в классе девятом. А потом все так и пошло... В театральную студию я пришел просто за компанию. Ну, так часто бывает.
— Как мама отнеслась к вашему выбору? Ведь считается, что профессия актера не гарантирует стабильность.
— Думаю, что она решила — ну пусть, а там выйдет так, как выйдет. Никто не думал и, наверное, не верил, что это будет серьезный вариант. Но в результате получилось так.
— А какую профессию вам прочили в семье?
— Нет, не могу сказать, что у меня был какой-то ориентир. Во всяком случае, по маминым стопам точно идти не собирался. Она работала бухгалтером, а у меня с цифрами, как, впрочем, и с математикой в целом, были большие нелады. Поэтому все сложилось так, как сложилось.
— Вы ведь сначала пытались поступить в ГИТИС?
— Чтобы поступить в институт, чего мне очень хотелось, надо было получить среднее образование. А я после девятого класса поступил в Астраханское театральное училище, я родом из этого города. Одновременно учился и посещал вечернюю школу, чтобы добиться того, чего я хотел — получить среднее образование и поступить в высшее учебное заведение. Когда я сдал все основные экзамены в театральном училище и получил аттестат, то поехал в Москву. Это был июль, все уже было готово, набрано, и ничего не получилось. Так что именно в ГИТИС я поступал, а больше никуда. Поскольку, так скажем, я был в изрядной степени закомплексован, то больше уже никуда и не двинулся. Нет — значит нет. А потом в этом учебном заведении под названием ГИТИС училась моя дочка Граня, она его окончила. А потом и я был педагогом этого учебного заведения...
— Молодые актеры с уважением говорят о том, что, когда играют с представителями старой школы, многому учатся у них. Раньше действительно актеров «делали» лучше?
— На самом деле все зависит от школы и от мастера, конечно же. Если это не «свадебный генерал», а подлинный великий мастер. Я не буду сейчас по этическим соображениям называть имена. Но да, раньше была действительно школа. Сейчас все размыто, встало на коммерческие рельсы. Например, так называемые коммерческие места в театральных вузах, которые предполагают некую зависимость от платящего человека. Он платит, поэтому зачем к нему какие-то завышенные требования предъявлять? Диплом получит, а дальше уже сам. И так действительно происходит — дальше сам. Показали основы и бросили — плыви.
Или постепенно заходи в эту реку, нащупывая ногой дно, погрузился и поплыл. Или иначе: с разбегу нырнул, а дальше как повезет. Так во все времена было, еще Чехов в «Чайке» говорил: «Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни. Блестящих дарований теперь мало, это правда, но средний актер стал гораздо выше». Еще Антон Павлович заметил это. Но, к великому сожалению, я, например, когда смотрю старые фильмы, особенно про войну, которые часто идут по каким-то телеканалам, часто думаю: «Боже мой! Как это здорово! Как интересно! Какие-то на экране особые люди». А сейчас, если даже полно консультантов, и графики, и взрывов, и стреляют, все равно ощущение — как будто это ролевая игра, «Зарница». Хотя вроде и умирают, и кровь… Я даже не выдержал и спросил у старых художников: «А вы замечали это?» Они говорят: «Конечно. Лица другие». Сейчас у людей другие лица! Но лицо ведь можно загримировать. Значит, этого мало. Значит, есть что-то, что не поддается гримированию. Это сложно... Когда смотришь наши блокбастеры, думаешь: как это сделано? Ух ты! Ах ты! И дальше этого не двигается. Не могу сказать: после этого фильма я вышел и идти не могу… Ну, получается у меня сейчас какое-то даже не ворчание, а брюзжание. (Улыбается.) А мне от этого неловко. Все-таки у меня в семье среднее и молодое поколение в этой профессии, не хочу дюже нынешнее время ругать.
Читайте также: Виктор Логинов: Я раскрашивал в разные цвета образ Гены Букина, но оставался самим собой