Геннадий Вдовин: Реставрация подлинного памятника XVIII века обязана быть долгой

«Вечерняя Москва» продолжает цикл интервью с директорами крупнейших московских музеев. Сегодня наш собеседник — Геннадий Вдовин, директор самого закрытого в Москве культурного учреждения. Музей-усадьба «Останкино», которым он руководит, уже семь лет находится на реставрации и как минимум еще столько же будет недоступен для посетителей. Геннадий Вдовин рассказал о том, что происходит по ту сторону ворот парка и дверей дворца.

И до начала реставрации «Останкино» заслуживало звание самого закрытого музея-усадьбы в Москве. Нет, конечно, там очень активно проводили экскурсии, устраивали выставки и музыкальные фестивали — но только с мая по октябрь. Здания, построенные в самом конце XVIII века, не рассчитаны на то, чтобы использоваться в холодное время года: ведь Николай Петрович Шереметев (1751 — 1809) задумывал эту резиденцию как летнюю. А в феврале 2013 года всю территорию музея, вместе с парком, признали аварийными — и с тех пор москвичи следят за жизнью «Останкина» в основном через его сайт и социальные сети.

Хитрый деревянный шедевр

— Геннадий Викторович, сколько еще продлится реставрация?

— Лет пять-семь.

— Почему так долго?

— Сейчас наконец настало время комплексной научной реставрации уникального памятника. Слово «уникальный» затасканное, и мы не отдаем себе отчета в том, что за ним стоит. Дело не только в оглушительном художественном качестве. Это подлинный памятник XVIII века. Не Павловск, собранный из пыли (да простят меня коллеги), не Версаль, сто раз перестроенный. Тут все — настоящий XVIII век, местами вплоть до дверной ручки, до половицы, иногда даже до стекла. Около 80% процентов экспонатов дворца не двигались с места с 1790-х годов. И, наконец, это еще и шедевр инженерии, сравнимый с Ростокинским акведуком или Шуховской башней.

— Ну да, дворец же деревянный…

— Это знают все. Но мало кто знает, что это стоечно-балочная конструкция. У нас хорошо умеют реставрировать срубы, в Европе — фахверки, то есть каркасные здания. А вот опыта работы с такими хитрыми памятниками нет. Долго делали проект, он долго находился на экспертизе. И мы благодарны Департаменту культуры Москвы и Департаменту культурного наследия не только за финансовую поддержку, но и за понимание того, что здесь нужна осторожность, осторожность и еще раз осторожность.

— Что сделано на сегодня?

— Аварийные конструкции укреплены, за ними постоянно следят. Законсервирована живопись плафонов в тех местах, где она осыпалась.Иначе еще немного — и пришлось бы их просто заметать веником на совок. Отреставрированы фасадные статуи, с некоторых сняты формы, чтобы потом в будущем подлинную скульптуру можно было убрать в хранилище, а вместо нее установить точные повторения из устойчивых к нашему климату материалов.

— А чего ждать в ближайшее время?

— Заканчивается проектирование и согласование постройки временного фондохранилища на новой территории музея, где разместят те экспонаты, которые невозможно вывезти на далекое расстояние от дворца. На это потребуется год-полтора. А процесс непосредственно реставрации будет публичным. У нас есть грант на создание специального сайта, на котором будет докладываться: завтра приступаем к работе над паркетом в таком-то зале. Методики такието, экспертное заключение — вот, проект — вот, исполняют Иванов, Рабинович и Хабибулин, реставраторы высшей категории. Тут тебе и фото, и видео.

Горячие головы и холодные залы

— После открытия усадьба и парк чем-то удивят тех, кто бывал тут до реставрации?

— По-прежнему только подлинностью и качеством художества. Реставрация планируется максимально деликатная, ничто не будет блестеть, как только что спущенный на воду крейсер. Кое-что, конечно, окажется подправленным, но это будет заметно только очень опытному взгляду.

— Всевозможные наслоения, появившиеся уже после «золотого века» «Останкина», сохранятся?

— В конце 1980-х годов некоторые горячие головы предлагали разобрать в Ротонде кабинет Александра II (в 1856 году император, приехав в Москву на коронацию, ненадолго останавливался во дворце. — «ВМ») и восстановить то, что было в конце XVIII века. Но мы этого категорически делать не будем. Все переделки середины XIX века сохранятся. Не наше дело что-то исправлять. Там, где можно показать количество исторических слоев экспозиционными методами, мы это продемонстрируем. Например, вот колонна, а за ней, в специальной витринке — первоначальный цвет обоев начала 1790-х годов.

— Вы не думали попутно все-таки провести отопление? Наверное, сейчас есть щадящие технологии…

— Были споры с разными азартными людьми, которые предлагали чуть подтопить, чуть подкондиционировать… Я припирал их к стенке и спрашивал: «Вы можете изобразить на графике, что будет через год, через два с этой позолотой, с папье-маше, с паркетами, с живописью?» Есть, как знают все реставраторы и хранители, понятие «память вещи»: если, например, картина долгий срок прожила в, казалось бы, неблагоприятных условиях, то выводить ее в комфортные условия надо очень медленно и очень аккуратно, и результат не всегда предсказуем.

А когда мы имеем комплексный памятник, где применены сотни разных материалов, где одного дерева в паркетах несколько десятков видов, никто не может поручиться, как он поведет себя при изменении температурно-влажностного режима. Островком современных условий служит Кухонный флигель, восстановленный в 1980 году по чертежам XVIII века. В нем есть и отопление, и канализация. Там находится дирекция, немалая часть фондохранилищ, там в основном сидят все сотрудники.

— Но в Кускове дворец и павильоны тоже не отапливаются, а экскурсии там проводятся круглый год…

— В Кускове первый этаж — кирпичный. И система подогрева там была, просто ее не до конца восстановили. До 1990 года и наш музей работал круглогодично. Но потом эксперты из Московского инженерно-строительного института дали заключение, что это вредно: ведь даже небольшая экскурсионная группа нагревает и увлажняет помещение своим дыханием. Наши «ближайшие родственники» — дворцы в Швеции, в Германии, во Франции, похожие на наш по технологиям и замыслу, — закрываются на холодное время. В резиденции шведского короля Дроттнингхольм под Стокгольмом тоже есть деревянный дворец-театр, и там особое действо: весной король его торжественно открывает, осенью, после последнего спектакля, закрывает.

Может статься, после реставрации мы сможем работать на месяц дольше — открываться не в середине мая, а чуть раньше, а закрываться не 1 октября, а чуть позже. Но сам сезонный принцип работы сохранится. И ничего страшного. Отложенный поцелуй иногда слаще.

— А как же рентабельность?

— Убыточным музеем мы никогда не были и быть не собираемся. Помимо экскурсий, у нас проводилось много мероприятий на открытом воздухе — например, с 1996 года устраивался музыкально-театральный фестиваль «Шереметевские сезоны». Мы поставили несколько опер прямо в парке — в театре поместилась бы сотня зрителей, а так их посмотрело под тысячу человек. Мы не делали высокомерного вида и разработали программу по выездной регистрации браков. Почему бы не поставить заветную подпись в красивом интерьере Египетского павильона, не повенчаться в храме и не вернуться в парк выпить бокал шампанского?

Встретились два безумца

— Где сейчас можно посмотреть на ваши экспонаты?

— Многое из того, что можно было вынести из дворца, мы раздали на временное хранение в другие музеи. Причем предметы там не просто находятся «на передержке» — они везде введены в экспозицию и «работают» с посетителями. В «Царицыне», например, есть остроумный проект «Дворец во дворце» — коллекция останкинской интерьерной скульптуры, от античной до XVIII века, размещена в Оперном доме.

В этих хирургически белых, лапидарных залах времен классицизма эта скульптура смотрится совсем по-другому, чем в насыщенном останкинском бульоне. Встретились два безумца-современника — безумец Баженов, построивший Царицыно, и безумец Шереметев… Музеюусадьбе Остафьево дали часть предметов. В Костроме не хватало экспонатов — мы и с ними пока поделились. Минимум раз в год наши сотрудники осматривают все эти вещи. Когда построят временное хранилище, предметы будут постепенно возвращаться к нам и их станут реставрировать.

— А во временных выставках тоже участвуете?

— Мы считаем неверным, если об Останкине в этот тяжелый период жизни музея станут забывать. Поэтому мы всегда делаем от 10 до 15 выставок в год, от Калининграда до Владивостока. В музее-усадьбе «Люблино» наши экспонаты участвовали в выставках про домашнее рукоделие, про театры, про печи и камельки… Сейчас в музее-панораме «Бородинская битва» проходит выставка «Империя в миниатюре. В царском круге». Основу экспозиции составляют около 60 предметов из нашей коллекции — крошечные портреты членов императорской фамилии и некоторых придворных (например, Алексея Аракчеева). Они датируются концом XVIII — началом XIX века, это период расцвета этого жанра. Портретная миниатюра, кстати сказать, особенно удобна для выставок: всю экспозицию можно сложить в один небольшой ящик и привезти, например, в Хабаровск. «За Камнем», то есть за Уралом, трое из пяти жителей никогда не бывали в Центральной России. Для них такое событие — величайший подарок, а для нас — счастье: всегда приятно делиться сокровищами с коллегами и публикой.

— Какие интересные пополнения в фондах появились за то время, что музей закрыт?

— Несколько лет назад Департамент культуры приобрел для музея две замечательные коллекции — кстати, портретной миниатюры. Музей получил в дар рукопись декабриста Николая Бестужева, рассказ «Отчего я не женат», написанный в 1832 году, с цензурными правками. А главное, там упоминается Останкино. Рукопись нам подарил один добрый человек, попросивший не афишировать его имя.

От смокинга до ватника

— Штат музея сильно сократился за эти семь лет?

— Экскурсоводы были временными, нанимались только на лето (правда, некоторые работали не год и не два). Постоянных сотрудников было около 70 человек. Сейчас — меньше сорока. Например, уже не нужно так много охраны, сократили часть смотрителей. Но некоторых мы отстояли: ведь во дворце постоянно кто-то работает — архитекторы, проектировщики, микологи, надо их сопровождать.

— У вас, наверное, работы по оперативному управлению стало меньше?

— Наоборот, больше. Просто она переключилась в другую плоскость. Вот звонят депутаты: требуем немедленно встретиться. Вот участники проекта «Активный гражданин» хотят получить информацию о реставрационном процессе, о состоянии дел. Частые совещания с заказчиком и подрядчиками никто не отменял. Вот зовут на общественные слушания по проекту, по экспертизам…

—Тем не менее три года назад у вас вышла очередная монография. Все-таки находите время для научной работы?

— Все мои книги и статьи написаны ночами на кухне или в отпусках. Иногда я позволяю себе взять накопившиеся отгулы и уехать в какой-нибудь из дружественных музеев.

— Там лучше, чем на даче?

— У директоров музеев-усадеб и музеев-заповедников, как правило, нет дач. Нам хватает работы на земле. Неужели еще и в выходные косить газон?

— А что, директора «Останкина» можно увидеть с газонокосилкой?

— Его можно увидеть и таскающим статуи вместе с другими сотрудниками. Это же музей — здесь все делают всё. У меня в шкафу висит одежда на все случаи жизни — от смокинга до ватника. Где-то на складе лежит танковый комбинезон — он был нужен, когда проект реставрации только создавался и надо было лазать по подполью, рассматривать состояние конструкций. Скажу честно, что руководство музеем-усадьбой или музеем-заповедником похоже, скорее, на управление совхозом — столько всего надо учитывать, столько всего надо понимать и столько всего надо сделать.

ДОСЬЕ

Геннадий Вдовин родился 26 сентября 1961 года в Москве. В феврале 1983 года, за полгода до окончания отделения истории искусств исторического факультета МГУ, пришел работать в музей-усадьбу «Останкино» младшим экскурсоводом. Директор с 1993 года. Кандидат искусствоведения (2004). Автор семи монографий и более полутора сотен научных статей. Член президиума Международного совета музеев России.

ТОП-5

В Москве сейчас несколько музеев закрыто на ремонт или реконструкцию. Некоторые в разлуке с посетителями даже дольше, чем «Останкино»:

■ 1 1 лет, 6 месяцев и 28 дней — Доммузей Павла Корина (Малая Пироговская, 16). На реконструкции с 6 марта 2009 года.

■ 7 лет, 8 месяцев и 24 дня — Политехнический музей. Историческое здание (Новая пл., 3/4) на реставрации с 10 января 2013 года. Работа ведется на внешних площадках — в Технополисе «Москва» (Волгоградский пр-т, 42), во Дворце культуры ЗИЛ (Восточная ул., 4, корп. 1) и на ВДНХ в павильоне «Транспорт».

■ 7 лет и 14 дней — Государственный музей Маяковского. Основное здание (Лубянский пр-д, 3/6) закрыто на капремонт с 16 сентября 2013 года. Работают две мемориальные квартиры семьи поэта — на Красной Пресне, 35, и в Студенецком пер., 6

■ 1 год, 11 месяцев и 1 день — Дом-музей Антона Чехова (Садовая-Кудринская ул., 6). На реставрации с 1 ноября 2018 года.

■ 1 1 месяцев и 11 дней — Музей «Московский транспорт». Здание на Рогожском Валу, 9/2, на реконструкции с 23 октября 2019 года, в этом году должна открыться внешняя площадка в Гараже Мельникова (Новорязанская ул., 27).

Читайте также: Директор Биологического музея Мария Рахчеева спасает школьников от затворничества