На берегу незамерзающего моря

Марьяна стояла на балконе, залитом солнечным светом. Где-то вдали зеленела полоска вечно теплого моря, на котором почти никогда не бывает штормов. Даже сейчас — вроде ветер, это видно по колышущимся листьям пальм, а море спокойное, тихое, ласковое. А ведь зима, и где-то в далекой стране сейчас снег. Марьяна так, оказалось, скучала по снегу. Ей так надоело вечное лето — ведь погодная составляющая бывает очень далека от того, что на сердце.

Там, на сердце, не бывает ни вечной весны, ни бесконечного лета. Иногда так хочется снега. А еще — плакать. Марьяна вспомнила, что привезла сюда, в эту маленькую жаркую страну, населенную переселенцами из России, глупый стеклянный шар. Внутри крошечная елочка, малюсенький домик. Потрясешь шар — и полетят белые мушки-хлопья, закружат, закрытые, плененные стеклянными стенками. Никуда им не выбраться прочь. Занесенной елочке в хороводе пластиковых снежинок не будет холодно, маленький домик не придется расчищать лопатами. Крошечные человечки, которые в нем живут, не выйдут на крыльцо — обсудить, покачать головами: ого, барин, беда! Метель!

Когда-то, три года назад, этот шар подарил Марьяне Костик. Костик-хвостик, жених, несостоявшийся муж, с которым так глупо расстались. Подарил и сказал: «Маряна, теперь ты — повелительница снега! Этот шар — волшебный. Каждый раз, как начнешь его трясти, на улице тоже будет идти снег, самый настоящий!» Он так называл ее: Маряна. Имя Марьяна, вариация известного всем любителям бразильских сериалов «Марианна» (лет тридцать назад, впечатленная кудрявой героиней сериала, юная мама назвала свою дочку Марьяной), в интерпретации Костика становилось каким-то иным, морским, напитанным соленым ветром и криками чаек.

Волшебный шар нашелся быстро: он валялся в выдвижном ящике со всякой мелочевкой вроде старого фотоаппарата, еще пленочного, вязальных спиц, недописанных блокнотов и телефонной книжки. Кому нужна сейчас, в век цифровой памяти, телефонная книжка, куда ручкой записываются фамилия, имя и номер телефона? Просто Марьяне жалко было выбросить телефонную книжку — почти все номера там были уже неактуальными, их владельцы или умерли, или сменили телефон. Это — их семейная, старинная телефонная книжка, в нее записывали номера и мама, любительница сериалов, и папа, и сама Марьяна. Когда-то очень давно.

Книжкой никто уже не пользовался, и Марьяна захватила ее с собой в страну вечного лета и в новую жизнь — как память о прошлом. И шар со снегом тоже. Сейчас она смотрела на далекое море, энергично встряхивала шар. Заточенный в стеклянную скорлупу, снег кружил все неистовей. «Снег! Ну, давай, давай, снег, иди!» — шептала Марьяна.

Почему-то казалось: сейчас произойдет чудо, и над пальмами пойдет снег, на удивление прохожим. Они начнут фотографировать снегопад на смартфоны, выкладывать в соцсетях, сшибая лайки и восхищенные комментарии. А она, Маряна — повелительница снега, будет смотреть на них со своего балкончика.

Но чуда, конечно, не произошло. Снег взбаламутился только в стеклянном шаре.

— Маня, ну где ты? — раздался недовольный голос Ника, Николая. Мужа.

Того самого Ника, который несколько лет назад забрал ее в эту маленькую гостеприимную, но все равно чужую страну.

По воскресеньям Ник принимал детей. Воскресенье — детский день, объяснял он. Правила в этом доме были незыблемыми. До Марьяны Ник был женат, и от первого брака с грудастой красоткой Люцией у него было двое детей. Старшая девочка-подросток и десятилетний мальчик. Оба — очень похожие на Ника: такие же приземистые, губастые, с небольшими карими глазками-пуговками. Марьяне они напоминали дроздов. Такой же внимательный взгляд круглых глаз, такая же говорливость, прожорливость — во всех смыслах. Жадность до жизни, пожалуй, так было бы правильнее сказать.

Люди-дрозды не пропадут нигде. Вот и Ник — уехал в другую страну сразу после школы и смог ведь здесь выучиться, стать своим и даже раскрутить небольшой, но прибыльный бизнес. Из Николая стал Ником. Так лучше, солиднее здесь звучало.

Дети Ника Марьяну дружно не любили, продолжая птичью аналогию, налетали при первой возможности и клевали. Больно.

Детей с Марьяной Ник не хотел: у него уже были дети, зачем ему еще.

Вообще, он был, конечно, неплохим человеком. Рациональным, расчетливым, экономным. Выбрал себе хорошую первую жену — Люцию. Она помогла окончательно «слиться с пейзажем» чужой страны, внедриться еще глубже в чужой этнос. Люция родила здоровых, хороших детей. Потом Люция отчего-то разочаровалась в Нике и ушла от него, ничего не объясняя, к другому мужчине. Ник не любил об этом вспоминать и не хотел анализировать. Он вообще не склонен был думать о плохом. Хорошие отношения удалось сохранить и с Люцией, и с ее родителями, и с любимыми детьми, и даже с новым мужем Люции, кстати, партнером Ника по бизнесу.

Был ли смысл разрывать такие нужные и важные связи из-за бессмысленных слов, из-за обесцененных чувств? Конечно, нет. Ник и не разорвал, и остался, что называется, при своих.

Тем более из России удалось привезти новую жену, Марьяну. Ничем не хуже Люции. Как жена даже, пожалуй, лучше. Тихая, милая, приветливая. Большие серые глаза — а вокруг зрачка золотой кружочек. Нежная кожа, длинная шея — будто стебель у цветка, светлые пушистые волосы колечками. Марьяна всегда была согласна с ним, Ником. Согласилась — детей совместных не нужно. Согласилась — зачем ей здесь работать, пусть лучше занимается хозяйством, вернее, Ником.

Он достаточно зарабатывает! Она согласилась даже, что в гостиной висит большая фотография: Ник, Люция, дети. Потому что она висела там всегда, ездили всей семьей в Париж; сын там еще такой крошка. Дети привыкли, что семейный портрет в гостиной, так с чего же его прятать в шкаф? Такая пошлость! Марьяна привычно сказала — да, да, конечно. А потом надолго ушла гулять вдоль моря с таксой Цезарем.

Таксик был, по собачьим меркам, уже немолодой. Шесть лет. Ласковый, толстенький, чуть бестолковый и шумный. Цезаря когда-то давно принесла еще Люция, но в свою новую жизнь не забрала. Оставила Нику: должна же какая-то часть семьи остаться и здесь! Довольно цинично прозвучало, но Ник согласился. Он вообще соглашался с Люцией так же легко и безропотно, как Марьяна соглашалась с ним, с Ником.

А Марьяна неожиданно очень полюбила Цезаря, еще бы, они проводили вдвоем целые дни — пока Ник пропадал на работе. Невысокий полненький Ник с ранними залысинами в темных волосах, с глазами-пуговками не казался себе смешным или нелепым. Наоборот — он был доволен собой. Он — бизнесмен, пусть не высокого полета, ну так не всем парить орлами, кто-то должен оголтело кричать в ветках черноплодной рябины бодрым дроздом.

Разве мог предположить самодовольный и правильный Ник, что во время долгих прогулок вдоль моря с Цезарем Марьяна ведет бесконечные мысленные беседы с Костиком-хвостиком? Высоким Костиком, рыжим Костиком, хамоватым и шумным, не вполне себе образованным Костиком, оставшимся в Москве.

В этих бесконечных диалогах Марьяна всегда на Костика нападала и задавала неприятные вопросы. Зачем вот он, например, мог сладкий рулет с маком намазать красной икрой и с аппетитом уминать? Вот как это — сладкое с соленым? — Не, ну а чего ты, попробуй, вкусно же, отвечал Костик. Краа-а (так он произносил — «икра») вкусная. С рулетом маковым. Красное и черное! Классика.

А как мог ты взять и перекрасить кухню — прекрасную, кстати, бабушкину еще кухню из цельного дерева в оранжевый цвет? Вот так взять и купить краску, и перекрасить за два часа, превратив ее из винтажа в нечто хайтековское. — Ну, здорово ведь получилось, будто солнце всегда светит на кухне. Там так темно вечно, в этой хрущевке на третьем этаже, вокруг старые тополя разрослись, живем, как в дремучем лесу. И тут вдруг — солнце…

А зачем ты взял и деньги, которые мы откладывали на поездку к морю, отдал какому-то Сережке Валькову? А я уже купальник себе купила и шляпу с полями. Это была бы наша первая совместная поездка. Не случилась… — Ну Маряна! Сколько еще этих поездок у нас с тобой было бы! За долгую жизнь, которая должна была бы у нас с тобой сложиться. А тут, ты уж прости, Сережка сказал — маме операция, срочно. Обманул, конечно, но кто ж знал-то, что обманет, ведь мы с Вальковым с четвертого класса дружили.

А как ты мог мне тогда, на Новый год, положить под елку этот вот дурацкий шар со снегом? Я-то ждала колечко и предложение. А тут на тебе. Шар, снег. Маряна — Снежная королева.

— Ну что ты! Это ж так, шутка была. Я ж не знал, что ты расстроишься. Я думал, все решено уже между нами, с первой встречи решено, а все эти колечки-шмулечки, это такая ерунда, да купил бы я тебе колечко, а шар ведь — прикольно. Ну, согласись, прикольно. Кто знал, что ты так психанешь и выгонишь меня прочь, а потом, не пройдет и пары месяцев, замуж выскочишь и уедешь навсегда в другую страну. Глупо ведь, Маряна.

Глупо все получилось.

— Глупо, Цезарь, глупо все получилось, — Марьяна садилась на скамейку, и такса клала ей на коленки узкую шоколадную морду с умными глазами. Цезарь так хотел успокоить хозяйку! Своим верным сердцем он все чувствовал. Ее печаль, ее нездешность. Вчера он принес ей сдувшийся мячик, который нашел на детской площадке, но ее не развеселил и мячик, ну какая же печальная его милая Марьяна! Если даже мячик не может ее порадовать.

Но Цезарь знал и другое. Они вернутся домой, и Марьяна, в хлопотах, будто спрячет куда-то глубоко свою печаль, и старший хозяин — Ник — будет доволен ужином, будет много рассказывать о том, как прошел день… Цезарь не знал, кого больше любит — Ника или Марьяну. Та была нежная и, вообще-то, сама походила на трогательного хрупкого щеночка.

Несчастье случилось внезапно. Однажды на прогулке Цезарь неудачно поиграл с другой собакой — джек-расселом Диком. Они боролись, в шутку, конечно, и бегали кругами вокруг скамейки, на которой сидела Марьяна. А потом Дика забрал его хозяин в белой шляпе, а Цезарь хотел, как обычно, положить морду на колени Марьяне и сказать ей, что она сегодня прекрасна и он ее очень любит.

И он подбежал к Марьяне, но оказалось, что подняться к ее коленям не может. Что-то заболело в спине и болело сильнее и сильнее. Он не мог даже идти. Только лежать и стонать тихо-тихо, будто посвистывать. Испуганная Марьяна несла таксу на руках до дома и там положила его на синюю пушистую подушечку — ложе Цезаря. А тот лишь виновато поскуливал. Прости, я не хотел тебя огорчить. Давай дождемся хозяина — он скажет, что со мной произошло… Он решит, он поможет.

Пришел Ник, а потом доктор. Доктор осмотрел собаку и вынес вердикт: перелом позвоночника. У такс такое часто бывает, добавил доктор. Непропорционально длинная спина, короткие ноги. Будто печальная статистика могла утешить Марьяну, Ника и Цезаря.

— Но ведь есть же какие-то варианты? Лечение? — спрашивала доктора Марьяна.

А Ник, человек практичный, сразу понял, что лечения никакого нет.

— Сколько будет стоить усыпить собаку? Прямо сейчас, — спросил он.

Марьяна, содрогаясь от слез и ужаса, вышла на балкон. В руках у нее был шар со снегом. Почему-то казалось, что, если потрясти его, исполнится любое желание. Ну, или хотя бы будет не так больно и страшно.

— Маня, ну где ты? — раздался недовольный голос Ника. Доктора дома уже не было, не было и Цезаря. А где он теперь, Цезарь? Есть ли у собак душа и куда она попадает после смерти? И — вдруг может вернуться обратно?

— Маня, ну не реви, не реви. Так было лучше. Ты сама все понимаешь, ты умная девочка. Что у нас на ужин?

И потом добавил неожиданно грубое и явно где-то вычитанное: «Плач — утешение для простых женщин, а красивые женщины идут за покупками».

Будто дрозд клюнул ягоду и победно огляделся по сторонам — каково?

Ночью Марьяне приснился заснеженный лес. Она шла по узкой тропинке, держа за руку Костика. «Костик, Костик, я — твой хвостик!» — говорила Марьяна. На Костике была пушистая ушанка с развязанными ушами — а лица его Марьяна не видела. Но точно знала, что это он, Костик, и что он улыбается. А где-то сбоку, проваливаясь в глубокий снег, бежала маленькая такса. Не Цезарь — тот был рыжим, — а другая, черная, но тоже с рыжими подпалинами. Таксам-коротконожкам так трудно ходить по снегу!

Утром позавтракали с Ником. Все как он любит: кофе, тосты с джемом, вареное всмятку яйцо, немного руколы. Потом Ник выпил шипучий витамин, брызнулся сладким парфюмом и упорхнул, поцеловав Марьяну в щеку. Будто клюнул.

Марьяна вышла на балкон, посмотрела на далекое море, на пальмы, на солнце, которое, кажется, здесь куда горячее, чем в других странах. Взяла телефон и набрала номер Костика.

Она давно сменила номер — и сначала просто молчала и не знала, что сказать.

— Маря-на! Это ты? — спросил Костик. — Это ты, да, — уже радостно, утвердительно почти крикнул он.

Марьяна хлюпнула что-то невразумительное.

— А я знал, знал, что ты позвонишь. Три года не срок, как говорится. Я ждал. Ты что? Плачешь там? Нытик ты мой, слезокапка. А я жду тебя, Маряна. Мы тебя ждем. Представляешь, вчера вечером собачонка подобрал, маленький такой, жалконький, но я сразу понял — мой. Наш…

— Таксик? — спросила Марьяна.

— Ага, таксочка, малышечка. Сейчас вот в магазин дую. Надо ей все такое купить… собаческое.

— Костик, скажи, а ты помнишь тот шар со снегом, что ты мне подарил? Я тебе важное хочу сказать. Он действительно, наверное, волшебный.

— Какой еще шар? Не, Маряна, не помню.

— Я его с собой возьму. Только его и возьму. Ты меня только жди, очень жди, Костик.