Эпоха сетевых смерчей: как агрессивные информационные кампании рушат страны и судьбы

В конце ноября глава МИД РФ Сергей Лавров заявил, что США окружили Россию военными базами и нагнетают истерию у ее границ. При этом, по словам дипломата, голословные бездоказательные обвинения от западных партнеров в адрес Москвы «сыплются как из рога изобилия». Если нечто возникает в медиа, способно ли оно материализоваться в реальности? Как создаются, развиваются и чем заканчиваются современные информационные атаки и можно ли им противостоять?

Одним из проявлений мощи нынешнего, насквозь оцифрованного информационного пространства в реальность становятся, например, инстаграм-дивы или тиктокеры. Когда общество обнаружило Ольгу Бузову на сцене Московского художественного академического театра имени Горького, а Даню Милохина на Петербургском международном экономическим форуме, стало ясно, что лайки и фолловеры способны давать нешуточное влияние тем, у кого они есть. Ведь не талант актрисы дал Бузовой роль во МХАТе — а 23,3 миллиона подписчиков в соцсетях. Как и не новаторские бизнес-идеи привели Милохина на форум для инвесторов, а более 827 миллионов собранных в интернете лайков. Возник новый эквивалент силы и соответственно путь к влиянию. И путь этот пролегает из цифровой реальности в реальность настоящую — физическую. А кто и что еще, кроме Бузовой, и куда, кроме МХАТа, может явиться или прилететь по нему из сети? И кем и для чего это окно может быть использовано?

Фото: Артем Геодакян / ТАСС

Ключ на старт

Весной 2018 года, словно Милохин из «ТикТока» на ПМЭФ, в Сирию прилетело более сотни крылатых ракет, по большей части типа «Томагавк». А всего за неделю до того, как американские ракетчики нажали на кнопку «Пуск», администраторы аккаунтов движения «Белые каски» загрузили в сеть свои свежие видеоролики и нажали на кнопку «Опубликовать». Сперва ролики с якобы оказанием помощи отравленным химическим оружием детям, посмотрела довольно узкая аудитория белокасочных интернет-каналов. Сирийское правительство тут же заявило, что никакой атаки не было, и предложило провести любые инспекции чтобы в этом удостовериться.

Но это было уже не важно: опубликованные материалы подхватил второй эшелон — субмедиа структуры вроде сайта Bellingcat* и легиона блогеров. Шумиха начала перерастать в истерику, а голос экспертов и жителей сирийской Восточной Думы, отрицавших применение химоружия, был попросту заглушен. Третьим этапом стал выход темы из субмедийного пространства на уровень традиционных глобальных СМИ, таких как The Times и CNN. Основываясь на тех же роликах и постах блогеров, они вынесли тему на свои первые полосы и в прайм-тайм, а оттуда в глобальную повестку. И принесли ее 45-му президенту США Дональду Трампу. На новом, четвертом этапе, Трамп с еще несколькими коллегами по НАТО, а именно с Терезой «хайли лайкли» Мэй и Эммануэлем Макроном, после непродолжительных совещаний, без проведения каких бы то ни было расследований приняли решение о ракетном ударе по территории Сирии. После которого, тема химической атаки в Восточной Думе просто исчезла из медиапространства. Занавес. Шоу окончено.

Схема простая и безотказная

Вся пьеса в пяти действиях: первое — вброс в сеть, второе — раскрутка в интернете на мощностях субмедиа, третье — передача традиционным СМИ, четвертое — реакция политиков и санкция, а пятое — закрытие вопроса.

Расследования потом, конечно, были проведены. Химическая атака, послужившая поводом для ракетного обстрела, как и предполагалось ранее, оказалась вымыслом. Чьим? Очевидно, людей, которые стояли за движением «Белые каски». А возглавлял его, ныне покойный, бывший британский офицер Джеймс Ле Мезюрье.

Он покончил с собой в Стамбуле при невыясненных обстоятельствах. Само движение «Касок» финансировалось, в частности, правительствами США и Великобритании. Но ничто, включая очевидную ангажированность источника, не помешало аудитории доверять роликам предоставленным «Белыми касками».

Как противодействовать таким, или подобным им, вбросам? Сегодня этого, похоже, точно не знает никто. А ведь эта схема была реализованна не единожды. Против Джулиана Ассанжа в 2010-м и против Доминика Стросс-Кана в 2011 действовали приблизительно так же. Но вместо постановочных роликов о химической атаке, против Доминика Стросс-Кана запустили не менее постановочное обвинение в изнасиловании горничной. Затем была такая же молниеносная раскрутка в СМИ, а позже санкция, то есть арест и принуждение Стросс-Кана к уходу с поста директора-распорядителя Международного валютного фонда и к отказу от планов баллотироваться на пост президента Французской Республики в 2012 году. А ведь многими он рассматривался как фаворит. Но запущенный против него медиасмерч разметал эти планы. Такой же медиасмерч перенес журналиста Джулиана Ассанжа, раскрывшего подробности пребывания войск США в Афганистане, со свободы в тюрьму. Где он по сути пребывает по сей день.

Можно вспомнить и другие кейсы применения этой технологии. Здесь и информационная кампания вокруг солсберийского инцидента, то есть якобы имевшего место отравления Сергея и Юлии Скрипалей в Англии в 2018 году. По тем же канонам подавалась информация об инкриминируемом России вмешательстве в выборы президента США в 2016 году на стороне Дональда Трампа.

Фото: EPA

Двух мнений быть не может

Вся кампания ведется односторонне — никакие разночтения, сюрпризы или неожиданные повороты сюжета не предусмотрены. Все четко и линейно — виновник назначен с самого начала. Потому все требования доказательств, как и призывы к независимому расследованию, просто игнорируются. А после медиасмерча, данные расследований уже никого не интересуют. На первые полосы газет — где еще недавно были обвинения — опровержения не попадают. Информационный цикл завершен.

За пару недель зрительская аудитория успевает устать от одной темы, и ее внимание быстро переключают на нечто иное. Правда усталость всякий раз наступает очень вовремя — как раз к моменту появления достоверной информации, развенчивающей ранее выстроенный обвинительный миф.

В начале славных дел

Законодателем мод в организации таких кампаний можно смело считать американского госсекретаря Колина Пауэлла и его печально знаменитую пробирку. Интернет в начале нулевых годов был еще не так развит как сегодня, поэтому первичный вброс инициаторам атаки пришлось делать лично — руками кого-то высокопоставленного и авторитетного. Так, в 2003 году на заседании Совета Безопасности ООН и родилась «пробирка Пауэла». Она якобы доказывала причастность Саддама Хусейна к международному терроризму и наличие у него оружия массового уничтожения. В этом качестве пробирка послужила поводом для агрессии против одной из ключевых стран Ближнего Востока. После нападения и оккупации Ирака никакого ОМУ там найдено не было.

Пауэллу не простили откровенную ложь, и 15 ноября 2004 года ему пришлось уйти в отставку. Но сегодня, когда есть блогеры и соцсети, политикам и чиновникам высшего уровня уже нет нужды самим пачкаться какими-то пробирками. За них это делают многоликие и одновременно безликие субмедиа, возникающие и существующие в той же среде, на тех же интернет-платформах и площадках, где существует Бузова и Милохин. Теперь оттуда в реальность, словно пиццу, и в промышленном масштабе доставляют все новые «пробирки Пауэлла», и призвать к ответу пока некого. Как и защититься от таких инфовбросов пока нечем. Но все же не сами первичные вбросы страшны.

В конце концов, слухов, лжи и «сплетен в виде версий», как их называл Владимир Высоцкий в своей песне «Я не люблю», ходило множество во все времена. Но раньше вокруг очередного домысла не выстраивалась техничная, проработанная до мелочей, агрессивная и мощная информационная кампания, объектом или жертвой которой может стать как отдельный индивид, так и целое государство. Всякий раз медиасмерч разыгрывается как по нотам. Все участники начинают и заканчивают в свое время, словно это делается для достижения наилучшего из возможных эффектов — при максимальном коэффициенте полезного действия (КПД). А для жертвы идет поистине «идеальный шторм».

Представители организации «Белые каски» на руинах после воздушного налета в городе Сармин на северо-западе Сирии / Фото: dpa/picture-alliance

Праздник к нам приходит

Каждый медиасмерч структурно похож на коммерческую рекламную кампанию, а именно на короткую блиц-модель. Такие применяются, в частности, для привлечения зрительского внимания к продуктам с коротким жизненным циклом. Скажем, к очередному голливудскому фильму, вот-вот выходящему в широкий прокат. Разумеется, это отнюдь не значит, что медиаатаки готовится в недрах коммерческих рекламных агентств. Но десятилетиями наработанный в рекламе опыт может легко использоваться при планировании очередной медиаакции. Как именно рекламные агентства создают и проводят свои рекламные кампании?

Ирина Крафт, директор компании «Восход», одного из лидирующих рекламных агентств России, так описывает схему взаимодействия агентства с клиентом на примере подготовки к выходу нового фильма:

— Клиент приходит в агентство и рассказывает про свой продукт, например, фильм, — рассказывает руководитель агентства, — Далее подключается стратегический департамент. Они смотрят, как можно зацепить целевую аудиторию, и исходя из этого брифуют креативный отдел и медийный департамент. Медийщики рассчитывают сколько и какой рекламы нужно, чтобы аудитория совершила заданное действие. Креативщики создают концепцию будущей рекламы, готовят эскизы и сценарии. Потом, на их основе, создаются рекламные материалы, которые после запуска кампании будут выходить в рекомендованных каналах коммуникации: телевидении, журналах, интернете и так далее.

Сегодня клиент, как правило, выбирает микс — то есть не один конкретный канал коммуникации, а несколько, — подчеркивает Ирина Крафт.

— Это делается чтобы максимально задействовать все пространство, где потребитель может столкнуться с рекламой. По времени запуска кампании, все бывает по-разному. Иногда показы рекламы стартуют за пару месяцев до премьеры, а затем — по мере приближения к дате релиза, их интенсивность нарастает, чтобы зритель был максимально “разогрет” и с более высокой степенью вероятности пошел на этот фильм в кино, или купил его в онлайн-кинотеатре. Интенсивные показы после премьеры уже, как правило, не ведутся — ведь если фильм удачный, то он продает себя сам, и смысла тратить лишние деньги нет. Но обычно, наиболее агрессивную рекламную кампанию начинают ближе к премьере. Конечно, усталость от рекламы у зрителя может возникнуть, ведь реклама — это многократное повторение одного и того же. Но это случается крайне редко, если сами рекламные ролики получились некачественными или были ошибки в расчетах. Поэтому, когда рекламная кампания готовится — все параметры учитываются. В частности, то количество вероятных повторений, которое необходимо для результативного воздействия на аудиторию. — подытожила Ирина.

То есть, как и в случае с агрессивными медиасмерчами, на первых порах в медиапространстве появляются единичные показы рекламных трейлеров. Затем, по мере приближения к дате релиза, интенсивность показов и кампании возрастает. На финальной стадии, словно политики первого уровня, в кампанию включаются звезды кино, участвующие в проекте, режиссеры и продюсеры. И вот наступает квинтэссенция — премьерный показ, восторги критиков.

После — уход от темы и смена фокуса внимания аудитории. Все этапы такой рекламной кампании идентичны, до степени смешения, практически с любым медиасмерчем. Кроме того, как и в случае с медиасмерчем, рекламна не подразумевает плюрализма или диалога с аудиторией или с независимыми наблюдателями. Никто не дает потребителю возможности оспорить вкус и пользу новой шоколадки. Озвучивается только одна сторона рекламируемого товара — позитивная. И исключительно в рамках изначально заданной матрицы повествования.

Фото: pexels.com/Markus Spiske

Как вырваться из Матрицы?

Если реклама дает позитивный взгляд на объект, то медиасмерч — сугубо негативный. И всегда в контексте изначально заданной матрицы отношения к объекту. Любые попытки прорваться в инфополе и донести иную, отличную от пропагандируемой версию событий, мгновенно пресекаются. Достаточно вспомнить, как телеведущий в США в 2008 году в прямом эфире новостного выпуска «закашлял», то есть прервал и заставил замолчать гостей студии, которые начали говорить нечто, не совпадающее с официально принятой в Вашингтоне «генеральной линией», избранной относительно действий Михаила Саакашвилли в Южной Осетии. Для ведущего рекламной акции ход естественный, но для журналиста — нет.

Человек умен и наделен свободой воли. Он находится на более высокой, нежели собачка Павлова, ступени эволюции. Если люди могут сопротивляться рекламе — значит они способны противостоять и медиасмерчам.

Эксперты считают, что также, как критическое восприятие информации дает человеку возможность отличить рекламу от новости, оно поможет идентифицировать и отследить медиасмерч, автоматически ослабив для себя и своих близких его зомбирующий эффект.

Информационная гигиена и самоконтроль должны лежать в основе современной культуры медиа-потребления. В таком случае, мороку наводимому из сети, будет сложнее материализоваться в реальности. Будь то Бузова на сцене МХАТа, Милохин на сцене ПМЭФа, «Томогавки» в Сирии или «Новичок» в Солсбери.

СПРАВКА

Одним из ключевых инструментов инициации «токсичной» кампании давления становятся цифровые субмедиа структуры. Они могут использоваться как для проведения первичного информационного вброса, так и в качестве передаточного звена между интернетом и соцсетями, с одной стороны, и крупными СМИ или политиками высшего звена — с другой. Это гарантирует безопасность последних. Им не придется отвечать за сделанное — вся ответственность ляжет на субмедиа. Этим цифровым структурам можно дать следующее определение: иррегулярные, безразмерные, непериодичные медиаплощадки с компактно-облачной структурой развертывания, специализирующиеся на «токсичных» темах.

РЕПЛИКА

Защита цифрового суверенитета

Кирилл Коктыш, доцент кафедры политической теории МГИМО МИД РФ:

— Манипулятивные возможности массмедиа сегодня крайне возросли. Мы оказались в эпохе постправды и культуры отмены — так называемой новой этики. Идет перенасыщение информацией, и, как следствие, информированность заменяет людям знание. Повышается уязвимость и индивида, и общества. Все черпают знания из интернета. Благодаря чему манипулятивные мощности и возросли на порядок. На спад это влияние само собой не пойдет, ведь за любым действием стоят какие-то авторы и чьи-то интересы. В этом контексте обращают на себя внимание действия Китая.

Пекин с 1 сентября национализировал все поисковые алгоритмы. А «большие данные» он национализировал еще раньше. Теперь распространение фейков и возможности для манипуляций там кардинально снизились. Важно, что первые алгоритмы, которые попали под удар, — это те, что стимулируют покупательские действия и продвигают потребительское отношение. Если говорить об информационных кампаниях, то главным сейчас становится первенство в предложении какой-то матрицы восприятия для очередной новости. Далее она подхватывается и становится базовой для понимания и интерпретаций. Но благодаря захваченному на первых порах лидерству деконструкция фейков в последствии малоэффективна. Информационные кампании обязательно используются при проведении, например, госпереворотов в третьих странах. Здесь матрица остается неизменной. Меняются и развиваются только носители информации. Они становятся динамичнее и совершеннее. Благодаря этому современный человек стал намного уязвимее, чем раньше. И без обеспечения суверенитета цифрового пространства противостоять этому невозможно.

Есть два пути: технический — по которому идет Китай, и культурно-образовательный, то есть культивирование традиционных ценностей, основанных на коллективной идентичности. Если человек не сам по себе, а часть социума, то манипулировать им значительно сложнее. Ведь через одну точку, или одного индивида, информационных прямых можно провести сколько угодно, а уже через две точки или соответственно двух индивидов — только одну, то есть значительно меньше. Вот и манипулятивные возможности враждебных сил по отношению к такой группе сократятся.

* СМИ признано в Российской Федерации иностранным агентом