Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Приметы и советы

Автор

Валерий Поволяев
Божьей милостью редактор
[b]Не стало Виталия Александровича Сырокомского. Старшему поколению журналистов это имя известно очень хорошо. И вообще таких редакторов, как он, в последнем столетии Государства Российского было очень немного – по пальцам можно пересчитать. Сырокомский редактировал «Вечернюю Москву» и «Неделю», был первым замом в «Литературной газете». К слову, наивысший расцвет «Литературки» пришелся как раз на пору, когда он работал в ней, – на «ЛГ» восьмидесятых годов просто невозможно было ни подписаться, ни купить в киоске[/b].У Виталия Александровича была редкая способность – он умел чувствовать тему и защищать свою точку зрения, умел и не страшился брать на себя ответственность, умел прикрывать людей, находящихся на журналистской передовой, что было, как известно, небезопасно. И тридцать пять лет назад было небезопасно, и сейчас. Уж чего-чего, а гнева «сильных мира сего» Сырокомский никогда не боялся. Умел ценить умное острое слово, умел подбирать себе сотрудников. Придя в «Вечерку», он первым делом постарался, чтобы в газете появились острые перья, обеспечил газете профессиональный скачок вверх, то же самое он сделал и в «Литературке». Он умел неинтересные газеты превращать в интересные, наполняя их неким магнетизмом. Редкостный это дар… Писал книги, которые обязательно отмечали критики, получал ордена и высокие премии, все время был на виду, и другой бы на его месте давно бы сменил ритм жизни, но он не мог себе этого позволить. До самого последнего дня. В этом был весь Виталий Александрович Сырокомский, которого подопечные звали про себя Сыром. Была в этом прозвище особая нежность, любовь к нему, профессиональное уважение, если хотите.И вот Сыра не стало. И будто в мире образовалась дырка. Сделалось холодно и пусто. И исчезли некие очень важные ориентиры. Потери таких людей, как Виталий Александрович Сырокомский, ощущаются долго-долго, нам очень не будет хватать его. Пожалуй, до конца дней своих.
Общество
Айседора
[i]Я глубоко уверен в том, что автомобиль, несмотря на заверения, что это, мол, совершенно бездушное существо, железка, на самом деле является живым существом. Имеет душу. Один – душу добрую, другой – злую. Машина, невзлюбившая, например, своего хозяина, может его даже убить. Причем проделывают это машины не только с простыми смертными, но и с великими людьми. Как это случилось с [b]Айседорой Дункан.[/i]Трагедия на набережной Сены[/b] У Айседоры Дункан было двое детей: дочка Дердр, родившаяся от брака с английским режиссером Гордоном Крэгом, и сын Патрик – от брака с Парисом Санже. Подлинная фамилия Санже – Зингер. Дело в том, что Зингер по-французски звучит именно так – Санже. Парис Санже был приметной фигурой в парижском обществе – мало того что он являлся прямым потомком изобретателя знаменитой швейной машины, он еще был очень богатым человеком. Капиталам Санже завидовала вся Франция. Кроме, пожалуй, Айседоры. Айседора Дункан относилась к деньгам равнодушно.Когда Айседора вздумала открыть в Париже балетную школу, муж купил ей для этих целей отель «Бельво».Был создан оргкомитет по созданию школы. От фамилий людей, вошедших в него, невольно рябило в глазах: слишком много там было знаменитостей. Балетной школе Айседоры Дункан прочили блестящее будущее.Но жизнь распорядилась, как это часто бывает, по-своему.Через несколько дней в отеле был накрыт роскошный стол. На банкет прибыло много именитых людей, приехали даже члены правительства Франции.Когда банкет подходил к концу, Айседору Дункан вызвали в вестибюль отеля. Она спустилась вниз и увидела там своих детей вместе с няней-англичанкой. Первой мыслью было тревожное: с детьми что-то случилось, Айседора даже чуть не закричала, но лицо няни было спокойно.Айседора опустилась перед детьми на колени, поцеловала вначале дочку, потом сына. Посмотрела на них вопросительно.– Нам очень хотелось тебя увидеть, мама, – произнесли те в один голос.Айседора благодарно улыбнулась – любовь детей была ей приятна. Поцеловала их вновь.– Они так просились к вам, так просились… – добавила няня-англичанка и сделала выразительный жест. – В общем, отказать им я не могла.– И не надо отказывать, – сказала Айседора, поднимаясь. Подтолкнула детей к двери. – А теперь пожалуйте на прогулку.Это было последнее свидание Айседоры Дункан со своими детьми. То, что произошло потом, вообще не укладывается в сознании.На берегу Сены наперерез машине, где находились дети Айседоры, неожиданно выскочило такси. Водитель автомобиля с детьми резко затормозил.Мотор задергался, захрипел и заглох.Машина остановилась. Шофер выругался, поставил машину на тормоз (на тормоз!) и вытащил из кабины рукоять завода. Стартер тогда еще не был изобретен. Вставил рукоять в щель под радиатором, крякнул и с силой крутанул.Мотор завелся сразу, взревел, и машина в каком-то странном рывке, будто зверь, прыгнула на шофера. Хотя и стояла на тормозе. Шофер едва успел отскочить в сторону. Тяжелая машина выломала радиатором решетку ограждения и упала в Сену. Шофер в панике откатился в сторону, приподнялся, ошалело глянул в зеленоватую мутную воду Сены, в которой лопались пузыри, и начал биться головой о камни… Айседора Дункан к этой поре уже покинула банкет и переместилась в студию Нейн – неподалеку от «Бельво», – где у нее должна была состояться репетиция. Пианист, на которого было возложено музыкальное оформление репетиции, запаздывал.Айседора ходила по студии, думала о том, что она счастливая женщина. У нее скоро будет своя школа, ее имя во Франции знает каждый гимназист, она богата, у нее отличный муж и великолепные дети… Что еще надо человеку для счастья? В студию с криком вбежал Парис Санже.– Дети, – простонал он, падая почти бездыханным на пол, – они погибли.Лишь через час пришел кран, достал машину из Сены. Бездыханных детишек немедленно отвезли в госпиталь, но помочь им уже ничем не сумели – они были мертвы.Долго потом специалисты разбирали подробности этой катастрофы и никак не могли понять, что же случилось с машиной, почему она взбесилась.Шофер уволился от Дункан и исчез, а сама Айседора вскоре легла в больницу – ей вновь предстояло стать матерью. Когда у нее родился мальчик, она решила назвать его в честь погибшего сына Патриком. Попросила принести ей ребенка. Ребенка принесли.Он лежал рядом с матерью, Айседора долго смотрела на него, потом позвала тихо и нежно: – Патрик! Ребенок открыл глаза – большие, голубые, серьезные, как у взрослого человека, затем тяжело вздохнул и умер.Это был чудовищный удар. Все для Айседоры обрело один цвет – черный.Потерять сразу троих детей – какая мать может пережить такое! [b]«Я люблю другую»[/b] Однажды один из дотошных репортеров, разыскавших Айседору в Ницце, куда она уехала из Парижа, спросил: – Какой период своей жизни вы считаете самым счастливым? Айседора ответила, не раздумывая ни секунды: – Период жизни в России. Россия, Россия, только Россия! Три года, проведенные там, стоят всех остальных, взятых вместе. В Россию я намерена поехать снова и провести там остаток жизни.Но жить ей оставалось совсем немного. Есенина к этой поре уже не было – похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище. Разрыв с ним Айседора переживала очень тяжело.Она даже послала поэту телеграмму, получила на нее невнятный ответ и сочинила новую телеграмму. Она сохранилась. «Москва, Есенину, Петровка.Богословский. Дом Бахрушина. Получила телеграмму, должно быть, твоей прислуги Бениславской. Пишет, чтобы письма и телеграммы на Богословский больше не посылать. Разве переменил адрес? Прошу объяснить телеграммой. Очень люблю. Изадора».Галина Бениславская не была прислугой Есенина. Эта серьезная девушка, работавшая в газете «Беднота», была влюблена в поэта, переписывалась с ним, когда тот куда-то уезжал.Мало кто знает, но Есенин ответил на эту телеграмму Айседоры Дункан.Он написал ей следующее: «Я говорил еще в Париже, что в России уйду, ты меня озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду. Сейчас я женат и счастлив, тебе желаю того же. Есенин».Бениславская не посоветовала посылать такую длинную телеграмму, и Есенин на том же листе бумаги, перевернув его на обратную сторону, написал: «Я люблю другую, женат и счастлив». Ниже начертал крупными печатными буквами: «ЕСЕНИН». К той поре он действительно был женат на внучке Льва Толстого.Бениславская же серьезно рассчитывала, что поэт женится на ней. Но этого не случилось. В марте 1925 года он написал Бениславской письмо, состоявшее всего лишь из нескольких строчек: «Милая Галя! Вы мне близки, как друг, но я нисколько не люблю вас, как женщину».В декабре того же года Есенина не стало. Долгое время считалось, что он покончил с собой, сейчас же существует другая версия: поэта убили, а труп подвесили в петле к потолку.3 декабря 1926 года Галина Бениславская приехала на Ваганьковское кладбище, где был похоронен Есенин.Судя по всему, на могиле поэта она пробыла долго, так как там были обнаружены две посмертные записки. Одна была написана на простой открытке. «3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя я знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но и ему, и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое…» С собою у Галины Бениславской было оружие – револьвер и финский нож.Имелись папиросы «Мозаика», целая коробка. Галина выкурила ее всю, а когда начало темнеть, отломила у коробки крышку и написала на ней: «Если финка после выстрела будет воткнута в могилу, значит, даже тогда я не жалела. Если жаль – заброшу ее далеко».Судя по всему, патроны в револьвере отсырели. Она выстрелила один раз – осечка. Написала в темноте, наезжая на предыдущие строчки: «1 – осечка». Затем выстрелила во второй раз – снова осечка. Всего было пять осечек, и лишь на шестой раз прозвучал выстрел. Пуля угодила Галине точно в сердце.Похоронена Галина Бениславская, как известно, рядом с Есениным.[b]Опять – роковое авто[/b] Но вернемся к Айседоре Дункан.Жила она в Ницце полуотшельницей, в небольшом домике. Поскольку Есенин не возвратился к ней, она, оставшись в одиночестве, влюбилась еще в одного русского. К той поре Айседора погрузнела, поступь ее стала тяжелой, она уже мало напоминала балерину, которой так восхищались мужчины.Фамилии этого русского история не сохранила. Известно только, что он принадлежал к графскому роду, очень старинному, восходящему к Рюриковичам, и звали его Иваном. Он оказался в Ницце вместе с другими белыми офицерами, выбитыми Гражданской войной из России.Однажды, когда Иван с товарищем остановился неподалеку от домика, на порог вышла Айседора Дункан со своей приятельницей и пригласила офицеров войти в дом. Офицеры с готовностью приняли приглашение. Приятельницей Дункан оказалась русская женщина Нина Давыдова, очень красивая и образованная. Офицеры привозили выпивку, еду, вместе они сооружали незатейливый ужин, потом танцевали под патефон. Айседора привязывалась к русскому графу все больше и больше. Но тот начал сторониться знаменитой балерины. А стареющая Айседора, наоборот, сильно привязалась к нему.– Это может плохо кончиться, – с горечью заметила наблюдательная Нина Давыдова.Роман продолжался пятнадцать дней.Через пятнадцать дней граф получил приглашение немедленно прибыть в Брюссель, стремительно собрался и отбыл в Бельгию. Айседора Дункан вновь осталась одна. Она плакала, тоскуя по графу, и не стеснялась своих слез. Первый порыв ее был – догнать возлюбленного, вернуть… Она даже оставила ему в отеле послание, написанное на голубой, пахнущей «о де колоном» бумаге: «Обожаемая любовь, где ты? Зачем ты меня оставил? Вероятно, ты ушел в дом Афродиты, к Любви – какая женщина устоит перед твоими чарами? Где ты проведешь эту ночь? Дома тебя нет. Ничего. (Это русское слово написано латинскими буквами. – В. П.). Отдохни. Я целую твои дивные руки и твои глаза, даже если они скрывают коварство. Как я тебя люблю… Я обожаю тебя. Айседора».К Айседоре граф не вернулся – через месяц из Брюсселя пришло скорбное известие, что он попал в автомобильную аварию около города Льежа и погиб.Опять автомобиль! Автомобиль, как некий злой рок, преследовал знаменитую танцовщицу. И наконец убил ее самою.15 сентября 1927 года Айседора Дункан села в открытый спортивный автомобиль. В те дни она была занята новой работой – начала писать книгу о своей жизни, и это у нее получалось.Человеком она была талантливым.Айседора словно бы уверовала в то, что еще сможет взлететь, снова станет знаменитой и у ног ее опять будут находиться многочисленные поклонники.Писала она на синеватой бумаге китайской тушью. Почерк у Айседоры был особый, ни с каким другим не перепутаешь, она все время удлиняла буквы, то вертикально, то горизонтально.Хотя в Ницце и был уже вечер, солнце не думало опускаться за горизонт.Было очень жарко, от раскаленного асфальта поднимался сизый пар. На Айседоре было надето легкое платье, которое украшал красный шелковый шарф.Кто-то из бывших поклонников увидел Айседору, не удержался от восхищения и бурно зааплодировал. Айседора призывно подняла руку: – Adieu, mes atis! Le vais a la gloire! (Прощайте, мои друзья! Я иду к славе! – фр.).И только потом, через несколько минут, многие из тех, кто слышал эту фразу, поняли, что она была пророческой.Автомобиль резко рванул с места и неожиданно остановился. Шофер огорченно махнул рукой – не думал, что в самый неподходящий момент забарахлит мотор. Ветер подхватил край длинного шарфа Айседоры, приподнял его и опустил за борт машины, прямо в спицы колеса.В следующую секунду машина вновь устремилась вперед – шофер справился с забарахлившим двигателем. Шарф, закрученный спицами, рванул голову Айседоры, вбил ее в борт… Шофер еще несколько секунд давил на педаль газа, не понимая, почему же машина опять начала барахлить. И только потом понял, в чем дело. Но Айседора Дункан уже была мертва.Прибывший врач подтвердил это.– Погибла она мгновенно, – он горестно развел руками, – сделать ничего уже нельзя. Ткань шарфа переломила позвоночник и порвала сонную артерию.Чтобы освободить голову Айседоры, запутавшийся в колесе шарф пришлось разрезать на несколько частей.Машина, погубившая Айседору Дункан, была продана за фантастическую по тем временам сумму – двести тысяч франков. Похоронили Айседору в Париже, на кладбище Пер-Лашез.На гроб был положен венок из роз от советского представительства. На черной ленте было выведено золотом: «От сердца России, которое скорбит об Айседоре».
Общество
Подруга Распутина
[i]О фрейлине Анне Вырубовой – фигуре отчасти загадочной, отчасти трагической, а отчасти просто слабой – говорили и продолжают говорить очень много. Вырубова была ближайшей подругой последней российской государыни, в доме царя считалась просто своей, имела большое влияние на Николая Романова, дружила с великими княгинями и с Григорием Распутиным... Впрочем, привязанность Вырубовой к Распутину, которого в те времена многие называли «святым чертом», я могу понять, тут, думаю, нет ничего сверхъестественного и мистического.[/i][b]«Отец Григорий, помолись за меня!»[/b]2 января 1915 года Вырубова отправилась вечерним поездом из Царского Села в Петербург; села она, как обычно, в головной вагон первого класса, прицепленный к паровозу, – в нем всегда меньше трясет. Поезд был полон народу, даже вагон первого класса, обычно полупустой, был набит битком.До Петербурга недотянули всего ничего – примерно 6 верст, когда паровоз поднялся на дыбы, вагоны полезли друг на друга и с грохотом покатились под насыпь: произошла катастрофа. Последнее, что ощутила Вырубова перед тем, как потерять сознание, – услышала, как ломаются зажатые металлом ее ноги: боли не было, ничего не было, даже страха, и того не было. Ничего не было слышно, а вот хруст собственных костей она услышала, ноги ей вывернуло вбок, они сделались тряпичными, чужими, потекла кровь – теплая и почему-то противная. Кровь текла у нее и из горла: Вырубова чуть не захлебнулась кровью. Во рту быстро образовался мягкий, как селезенка, слизистый комок. Сверху на фрейлину упала железная балка, придавила к снегу.Когда Вырубова очнулась, вокруг стонали раненые. Нашел Вырубову конвойный казак Лихачев. Мороз стоял сильный, более двадцати градусов. Вырубову перенесли в деревянную сторожку, по счастью, оказавшуюся неподалеку, уложили на пол. Лишь через четыре часа появился врач, бегло осмотрел фрейлину и сказал: «Она умирает, ее не стоит трогать!» Какой-то солдат, находившийся рядом, отодрал от вырубовской шубы кусок меха и вытер ей окровавленное лицо. Вырубову вырвало кровью.Через некоторое время она увидела новое лицо, княжну Гедройц – врача Царскосельского госпиталя. Гедройц ощупала переломленную кость под глазом Вырубовой. Стерла ей пальцами кровь со щеки и произнесла короткое страшное слово: «Умирает!» А Вырубова была жива, она плакала от боли и неверия в то, что произошло, и молилась.Уже в десять часов вечера Вырубову перенесли в утепленный вагон и повезли в Царское Село. Первым человеком, которого Вырубова увидела в Селе, была императрица. Сидя на корточках в санитарном автомобиле, Александра Федоровна держала на коленях голову подруги, тихо гладила ее. Вырубова едва слышным шепотом сказала, что сейчас она действительно умирает: она уже не верила в то, что выживет. Александра Федоровна заплакала.В госпитале фрейлине сделали укол, она потеряла сознание, а когда пришла в себя, то потребовала к себе священника: надо было причаститься перед смертью – шансов выжить у нее не осталось. Окружающие это, похоже, также поняли – за ночь ей не сделали ни одной перевязки.Теряя в последний раз сознание, Вырубова начала повторять раз за разом одну и ту же фразу:– Отец Григорий, помолись за меня! Отец Григорий, помолись за меня! – губы уже не слушались ее, рот словно бы отвердел, стал чужим. Глаза она не открывала. – Отец Григорий, помолись за меня!Послали автомобиль за Распутиным. Приехав, Распутин стремительно вошел в палату, ни с кем не поздоровался, даже с государем и Александрой Федоровной, находившимися тут же, взял руку Вырубовой. Лицо его напряглось, глаза из светлых, зеленоватых, сделались совсем белыми, незнакомыми, какими-то яростными.– Аннушка! Проснись! – резким, очень высоким голосом выкрикнул Распутин. – Погляди на меня!Вырубова застонала, шевельнулась на постели и медленно открыла замутненные болью глаза. Распутин стремительно, так что в спине захрустели кости, выпрямился, произнес, ни к кому не обращаясь:– Поправится!Зашатался. К нему подскочил отец Вырубовой, пытаясь поддержать, но Распутин отстранил его и нетвердой заплетающейся походкой вышел в соседнюю комнату. На ходу заметил:– Плохо что-то себя чувствую! Слабость большая! И пот сильный!В комнате он упал в обморок. А Вырубова выжила. Кто знает, может быть, благодаря Распутину. Ведь то, что Распутин был сильным экстрасенсом, не вызывает сомнений.Теперь поставим себя на место Вырубовой. Какой человек, очутившийся в ее положении, не станет благодарить спасителя? Да любой будет помнить об этом всю жизнь и относиться к спасителю, как к святому, несмотря на хулу, увещевания и давление врагов.Постепенно враги Распутина сделались ее врагами.[b]Вещий сон[/b]Владимир Пуришкевич так описывает Вырубову: «Она, пожалуй, красива, но слишком в русском стиле: высокая, полная, породистая, с развитыми формами, с большими голубыми глазами, с пышными волосами пепельного цвета». Замечает, что среди высшего света, придворной аристократии Вырубова выглядит настоящей московской боярыней – представительницей XVII века и вызывает невольное уважение.Рассуждая об отношении Вырубовой к Распутину, Пуришкевич переходит на резкий, почти брезгливый тон, обвиняя Вырубову в бесхребетности, полной покорности старцу. Вот цитата: «Вырубова подавала Распутину на куске хлеба часть огурца, от которого старец откусывал и возвращал ей, съедавшей оставшийся огурец с выражением благоговения и наслаждения».Происходила она из великосветской семьи. Отец ее, Александр Танеев, был начальником царской канцелярии, дядя – известным композитором. Всю жизнь семья Танеевых провела рядом с царским двором.В детстве Вырубова заболела тифом. Болезнь протекала тяжело, врачи ничем не могли Ане помочь, она уже умирала, когда в одну из наиболее трудных переломных ночей – жизнь едва теплилась в ней – Аня, забывшись, увидела в забытьи императрицу Александру Федоровну. Вроде бы императрица вошла в комнату, где лежала Вырубова, села рядом на стул, взяла ее за руку, что-то проговорила, посидела немного с больной и исчезла. Растворилась, словно дым.После этого горячечного сновидения Вырубова пошла на поправку, а рассказ о том, как ей помогла выздороветь императрица, широко распространила по Петербургу.– Наша императрица – святая! Святая! – всем говорила она. – Если бы не государыня, меня бы уже не было в живых. Она спасла меня! – при этом Вырубова добавляла, что хотела бы предстать перед очами Александры Федоровны.Рассказ этот, естественно, дошел до императрицы. Она повидалась с Анной Танеевой (дело происходило еще до замужества Вырубовой). Встав с постели, Анна Танеева передвигалась с трудом, неловко тыкая в пол костылями: тиф дал жесточайшее осложнение на ноги.Увидев императрицу, Анна заплакала. А та подошла к Анне с доброй улыбкой, обхватила обеими руками, прижала к себе. Произнесла с легким немецким акцентом:– Не плачь, дитя мое, все испытания остались позади. Все будет в порядке.Они проговорили полчаса. Когда императрица уходила, Анна, с трудом согнув свои полупарализованные ноги, рухнула перед ней на колени:– Ваше величество, можно мне хотя бы иногда видеть вас?– Конечно, конечно, – императрица поспешила согласно наклонить голову. Так началась дружба этих двух женщин. Несмотря на заметную разницу в возрасте.Императрица оказалась человеком болезненным, мнительным. Приехав в Россию, она быстро впала в мистицизм, ее долго преследовали видения людей, раздавленных во время коронации на Ходынском поле, она часто просыпалась ночью с мокрым от слез лицом, исступленно молилась. Единственный человек, которому она все это рассказывала, была Вырубова. Вырубова почти все свое время проводила вместе с царской семьей.[b]В Трубецком бастионе[/b]В 1917-м Вырубову арестовывали несколько раз – вначале Временное правительство, потом большевики, и так продолжалось до тех пор, пока она не исчезла из России. Знающие люди авторитетно свидетельствовали, что Вырубова ушла за границу пешком через леса, поселилась в укромном месте и умерла в 1926 году, другие также авторитетно подтверждали это, только называли другую дату смерти – 1929 год, но никто, почти никто не знал, что она постриглась в монахини и жила в Финляндии в безлюдном месте до глубокой старости, где скончалась в 1964 году, в 80-летнем возрасте.В двадцатых годах был опубликован дневник Вырубовой – фальшивый, над которым славно потрудились знаменитый Алексей Толстой и историк П. Щеголев – специалист по началу нашего века, редактировавший семь томов материалов Чрезвычайной следственной комиссии при Временном правительстве. По списку ЧСК проходила и Анна Александровна Вырубова.Допрашивал ее следователь Руднев, которого Вырубова потом назвала «честным и беспристрастным судьей», стремившийся докопаться до истины. Всего Руднев допрашивал Вырубову пятнадцать раз по четыре часа.[i]«Всей душой благодарю Бога, что нашелся единственный порядочный русский человек, – отмечала потом Вырубова, – который имел смелость сказать правду; все же другие члены Императорской фамилии и высшего общества, которые знали меня с детства, танцевали со мной на придворных балах, знали долгую, честную и беспорочную службу моего дорогого отца, – все беспощадно меня оклеветали, выставляя меня какой-то проходимкой, которая сумела пролезть к Государыне и ее опутать…»О жизни Вырубовой не написано книг, как, например, о Григории Распутине, но фигура эта, может, более значительная и более интересная в царском окружении, чем сам Распутин. И кто знает, быть может, о ней когда-нибудь будут писать также страстно и противоречиво, с гневом, с брезгливостью или лаской – кто как, – как сейчас о Распутине.Лет десять назад из архивов были изъяты полицейские дела – донесения «наружки» – агентов наружного, уличного наблюдения, доносы стукачей и «порядочных граждан». Одна из папок отведена Вырубовой, горькому, никем еще не описанному периоду, когда она томилась в Трубецком бастионе Петропавловской крепости – больная, голодная, равнодушно глядевшая на крыс, ползающих по ее койке, бесчувственная ко всему на свете.В папке – ходатайство ее отца и письмо Вырубовой отцу. После этого письма бывший статс-секретарь и главноуправляющий Его Императорского Величества канцелярией Александр Сергеевич Танеев начал обивать все пороги вплоть до кабинета Керенского, добиваясь освобождения дочери; письмо, кстати, стоит того, чтобы его процитировать. Почерк у Вырубовой – мужской, неразборчивый, она умела как-то странно растягивать слова, будто бечевку, на которой иногда возникали утолщения – заглавные буквы.Расшифровывать ее почерк целая мука, глаза можно сломать. Письмо, сохранившееся в деле, было отправлено Анной Вырубовой отцу 18 апреля 1917 года: «Лежу иногда на полу ночью, и позвать – не услышат, а у меня еще часто обмороки, – пока кто придет! Женщина дежурит только днем и то без солдата войти не может, а с 9 ч. (имеется в виду 21.00) – солдаты. Я писала два прошения о больнице, но, вероятно, чем хуже, тем лучше…»[/i][b]«Моя совесть чиста»[/b]Мать Вырубовой – Надежда Танеева – все глаза выплакала, переживая за дочь: сколько-то ей порогов пришлось обить вместе с мужем, ходатайствуя за Анну.Брат Вырубобвой предпочел пойти по другому пути: как всякий военный, он был сторонником радикальных мер. Он предложил сестре бежать. Вырубова с гневом отвергла это предложение. В деле сохранилась ее записка брату: «Сережа, я удивляюсь твоему письму. Удивляюсь, что русский офицер учит побегу. Моя совесть чиста перед Богом и людьми, и я останусь там, куда Господь меня поставил и никуда не побегу…» Главное в вырубовской папке – ее прошение, написанное густо-черными, схожими с тушью чернилами, которые совсем не взяло время, они «свежие». На расшифровку этого прошения, а точнее заявления, датированного 18 мая 1917 года, за входящим номером 213, ушло несколько дней. Я не нашел ни одной публикации этого документа ни в книгах двадцатых годов, ни в книгах годов тридцатых, ни у нас, ни за рубежом, и поскольку дело было секретным, закрытым, подозреваю, что прошение это после очередного вызова к следователю; полагаю, уже после Руднева, где ей назвали с десяток фамилий и предложили рассказать об этих людях все, что она знает. Анна Вырубова чувствовала себя плохо, очень плохо, она не смогла ответить на вопросы и попросила дать ей возможность вернуться в камеру, отдохнуть, собраться с мыслями и высказаться письменно. Так и родился этот документ.Надо заметить, что в нем Вырубова ни об одном человеке не отозвалась плохо. Далее в дело была подшита еще одна бумага, серьезная, может быть, самая серьезная и важная для Вырубовой: выписка из журнала заседаний ЧСК от 8 июля 1917 года. Это было заключение «командированного в комиссию для производства следственных действий» Г. П. Гирчича за № 27085 о том, что с А. Вырубовой снято обвинение в шпионаже (при каждом аресте возникало что-нибудь новое). И в связи с этим резюме: «Прекратить дальнейшее следствие по сему предмету».Личная жизнь у подруги царицы, как известно, не сложилась. Она вышла замуж за лейтенанта флота Вырубова – начальника походной канцелярии императора, но он, извините, оказался голубым. Людская молва приписывает, что Вырубова много лет была любовницей Распутина, но когда медицинская комиссия обследовала ее в Петропавловской крепости, то сделала ошеломляющее заключение: Вырубова – девственница! Вскоре ее арестовали снова, но грянул октябрь, и из тюрьмы Вырубову выпустили уже большевики. Вполне возможно – случайно. Больше Вырубова не стала искушать судьбу. Она исчезла. И объявилась уже за границей.
Общество
Путь к премии и обратно
[b]Когда-то литераторам, живущим дружным коллективом, гонорары платили буквально за все: произнес письменник два слова на радио – получил восемь рублей двадцать копеек, чихнул в диктофон корреспонденту газеты пару фраз – и спокойно мог отправляться в кассу «ЛГ» за гонораром. И был гонорар тот хоть и невелик, но на скромный обед в ресторане Дома литераторов его вполне хватало… И так далее.[/b]Ныне те времена вспоминаются с завистью. Дело дошло до того, что среди литераторов завелась некая снобистская мода – за мелкими гонорарами не ходить – нечего, мол, из-за пустяков ноги бить… Другое дело, когда гонорар крупный. Тут «берешь в руки – маешь вещь».Валентин Петрович Катаев был писателем знаменитым, не чета тем, кто брезговал мелкими восьмирублевыми гонорарами. Однажды его на одной из творческих встреч спросили:– Валентин Петрович, что вы делаете, когда вам сообщают, что в издательстве «Физкультура и спорт» вас ожидает гонорар в шесть рублей сорок копеек?– Сажусь на трамвай и еду в издательство «Физкультура и спорт» получать шесть рублей сорок копеек, – спокойно ответил тот.Казалось бы, все было размеренно и гладко в жизни этого человека, никаких потрясений… Но это было не так.Когда Катаев закончил работу над знаменитым своим романом «Власть Советов», то, довольно потирая руки, сообщил в кругу своих друзей: – Все. Сталинская премия первой степени у меня в кармане.Михаил Семенович Бубеннов, автор нашумевшей «Белой березы», присутствовавший при этом, с сомнением покачал головой. Роман ему не нравился. Но Сталинские-то премии дает все-таки не он, а сам «отец народов», поэтому надо было каким-то образом повлиять на точку зрения «отца».Бубеннов сел за стол и написал разгромную статью. Размер ее был гигантский. В авторский лист. Это двадцать четыре страницы машинописного текста. Компьютеров тогда не было – только машинки.С этой статьей он пошел к Федору Панферову, тогдашнему редактору журнала «Октябрь». Панферов полистал статью и вернул автору.– Напечатать не могу, – сказал он.– Почему, Федор?– Ты, Миша, лучше меня знаешь, почему. Не могу.Бубеннов забрал статью и уехал домой. Дома, поразмышляв немного, запечатал ее вконверт, на конверте написал «Кремль. Товарищу Сталину» и отдал жене:– На. Отнеси в экспедицию!Та отнесла. Через пару дней в квартире Бубеннова раздался телефонный звонок. Трубку подняла домработница.Было ранее утро, Бубеннов спал. Прислуга будить его не осмелилась, повесила трубку, а когда писатель проснулся, сообщила ему: – Из какого-то ЦК звонили! Бубеннов засуетился:– Чего же ты меня не разбудила?– Рань-то вон какая, Михал Семеныч, была! Самый сладкий сон.Бубеннов выругался: глупая баба, не знает, что такое ЦК. Все знают, а она не знает… Йэх! Но делать было нечего, поезд, как говорится, ушел. Через некоторое время звонок повторился. Звонил помощник Сталина Поскребышев.– Товарищ Сталин хочет с вами встретиться, – сообщил он. – Время визита короткое. Когда будете беседовать, не перебивайте и не задавайте вопросов. Все понятно?– Так точно!– Сегодня в пятнадцать ноль-ноль товарищ Сталин ждет вас!Ровно в пятнадцать ноль-ноль Бубеннов вошел в кабинет «отца народов». Сталин неторопливо расхаживал по кабинету, обдумывал что-то: у него была такая манера – выхаживать мысли ногами; увидев Бубеннова, ткнул трубкой в стул:– Садитесь, товарищ Бубеннов!Наконец Сталин перестал расхаживать по кабинету и, прищурив желтоватые глаза, спросил:– Вы кому-нибудь показывали вашу статью?– Так точно. Панферову в журнале «Октябрь».– Ну и что?– Напечатать не может.Сталин пыхнул трубочкой – сделал это машинально, впустую, видно было, что трубка погасла, – и произнес:– Мы это дело поправим, статью напечатаем. До свиданья, товарищ Бубеннов.Едва Бубеннов прибыл домой и снял в прихожей галоши с ботинок, как раздался телефонный звонок: звонил главный редактор «Правды» Поспелов:– Сейчас к вам приедет член редколлегии газеты, привезет гранки вашей статьи. Примите его, пожалуйста!Через пятнадцать минут в квартиру Бубеннова прибыл член редколлегии самой главной газеты страны, привез гранки, вкусно пахнущие краской, – целую простынь, только что набранную, еще не высохшую, пачкающуюся. Половина статьи была набрана нормальным шрифтом, светлым, а половина, вроссыпь по всему тексту – жирным, очень приметным, невольно бросающимся в глаза.– Кто это сделал? – спросил Бубеннов, ткнув пальцев в жирный набор.– Товарищ Сталин. Лично! Эти мысли, он считает, надо выделить особо.На следующий день статья была опубликована, роман «Власть Советов» из разряда благополучных, перспективных, переместился совсем в иную плоскость, на иную ступень – ту, которая не была освещена светом Сталинских премий.Оспорить эту точку зрения уже не мог никто. Вот что значила руководящая сила слова в ту пору. Не то что в эту.[b]ОТ РЕДАКЦИИ[/b][i]Сегодня известному прозаику и художнику, заслуженному деятелю искусств РФ, председателю Пресс-клуба ЦДРИ, давнему и постоянному автору нашей газеты Валерию Поволяеву исполняется 65 лет.С юбилеем, Валерий Дмитриевич![/i]
Развлечения
Выигрыш по-суворовски
[b]Княгиня Суворова появилась в Монте-Карло в 1869 году. Красивая, доброжелательная, с прекрасными манерами. К сожалению, не сохранилось ее имени-отчества, поэтому в истории игорных домов Монте-Карло она осталась под фамилией и высоким титулом: княгиня Суворова.[/b] Княгиня привезла с собою в Монако тщательно составленную картотеку, в которой были данные обо всех крупных выигрышах в европейских игорных домах. Она вычислила, что следующий такой выигрыш должен выпасть на Монте-Карло. Княгиня была твердо в этом уверена, ибо такова небесная воля, к тому же ею создана абсолютно беспроигрышная система, следование которой обязательно увеличит ее капитал. Остановившись в «Отеле де Пари», княгиня не замедлила отправиться в игорный зал. Там она провела несколько часов, которые стоили ей трехсот тысяч франков: система, над которой она промучилась столько времени, составляя таблицы и творя заклинания, не сработала. Суворова вернулась в номер и вновь уселась за расчеты. На следующий день она опять появилась в игорном зале и уселась за обтянутый зеленым сукном стол. Она играла до утра, оставаясь спокойной и невозмутимой, и в итоге не только возвратила вчерашний проигрыш, но и заработала семьсот тысяч франков, всего выиграв миллион франков. Вечером княгиня вновь появилась в зале сосредоточенная и уселась на прежнее место. А утром снова унесла с собой миллион франков. Следующим вечером она пришла снова. Служащие казино посматривали на нее с опаской – эта дама могла разорить их, игроки же смотрели с завистью и симпатией: за две ночи княгиня Суворова взяла столько, сколько не брали они вместе взятые за все прошедшие годы. Суворова выиграла еще раз, причем столько, что в кассе не хватило наличных денег, и казино попросило отсрочку до утра, когда откроются банки… Весть о необыкновенных выигрышах быстро распространилась по побережью. К игорному дому приходили местные жители и заезжие гости, гадали: появится княгиня снова или нет, и вообще, не выехала ли она из «Отеля де Пари»? Ведь с такими деньгами отъезд – самое верное дело. Ибо завтра она может проиграть все. Внучатая племянница русского генералиссимуса и не думала покидать Монте-Карло. Днем она колдовала над своими таблицами, а после ужина опять появилась в игорном зале. Посетители встретили ее овациями, а крупье угрюмо отвернулись. Надо отдать должное княгине – она не обратила внимания ни на тех, ни на других и начала игру. Так Суворова играла восемь ночей подряд, каждый раз выигрывая огромные суммы. Такого еще не случалось ни с кем и никогда! На рассвете девятого дня княгиня поднялась с высокого кожаного стула и произнесла твердо: – Все, хватит. Победа ее была потрясающей, и Суворова вознамерилась отпраздновать выигрыш. Прием она решила сделать в банкетном зале «Отеля де Пари», но управляющий отелем, видимо, завидуя феноменальному выигрышу, прислал «отказное» письмо. Княгиня стала искать другое подходящее место, но ей все отказывали. Тогда княгиня Суворова отправилась к агенту, который сдавал внаем виллы, и сказала, что хочет снять на несколько дней самую большую виллу на побережье. Агент, наслышанный о необычайном выигрыше княгини, поинтересовался, зачем ей нужна вилла. – Для проведения бразильского карнавала! – грубовато ответила Суворова, которой уже начала надоедать возня, организованная вокруг нее. – Что за бразильский карнавал? Княгиня объяснила, на что агент отрицательно мотнул головой: – Нет! – Тогда сдайте хотя бы на одну ночь! Агент отказал и в этом. Суворова предложила снять виллу на три месяца. На таких условиях агент согласился заключить договор. И тут княгиня сделала эдакий «куп де грас», сказав: – Все равно виллой я буду пользоваться одну ночь. В восемь часов утра все гости покинут ее. Можете внести это в договор. Агент не преминул этим воспользоваться. Чтобы у гостей было хорошее настроение, княгиня заказала тысячу ящиков шампанского, для любителей более крепких напитков – несколько сот ящиков водки и коньяка. Стол был составлен изысканнейше: утиные паштеты на гигантских блюдах и печенные с яблоками гуси, жареные телята и двухметровые осетры, ведра черной икры и серебряные тазы с красной икрой, горы африканских фруктов и такие же горы сыров – французских, швейцарских, итальянских. На приеме играло несколько местных оркестров, кроме того, один оркестр хозяйка специально выписала из Парижа, другой, цыганский, – из Будапешта. По примерным подсчетам, гостей собралось более четырехсот человек, хотя точной цифры не мог назвать никто. Веселье затянулось, и к восьми утра оно было в полном разгаре. Гремела музыка. На дорожках валялись пьяные, какой-то чудак в разодранном смокинге пытался забраться на столб с газовым фонарем. Памятуя о договоре, княгиня послала слугу предупредить агента, что слово свое не сдержит. Агент вскоре появился на вилле и то, что он увидел, повергло его в замешательство: в доме царил полный разгром. Агент схватился за голову: – Вилла должна быть освобождена через десять минут! – Это нереально, – ответила Суворова. – Вы посмотрите, сколько здесь веселится народу! – Но договор есть договор. – Хорошо, тогда я покупаю эту виллу. Агент не ожидал такого поворота событий и долго не мог заполнить нужные бумаги – у него дрожали руки, и перо выпадало из непослушных пальцев. Гости же, узнав о решении княгини, долго аплодировали ей. А одна восторженная актриса-француженка сбросила с ноги изящную туфельку и потребовала налить в нее шампанского. Когда туфелька была наполнена, она подняла ее и провозгласила: – За княгиню Суворову! Прием продолжался. Потом кто-то отметил, что это был первый случай в истории Европы, когда шампанское пили из женской туфельки. А для России это был давным-давно пройденный этап: наши гусары уже добрую сотню лет пили из туфелек шампанское…
Общество
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Никита Миронов
Никита Миронов

Иноагентов нужно сажать?

Александра Ерошенко
Александра Ерошенко

Стартовал прием заявок на участие в литературной премии «Глаголица»

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Пока живут на свете дураки: почему нас обманывают мошенники?

Елена Соломатина
Елена Соломатина

Фрукты нужно есть каждый день

Эдуард Бояков
Эдуард Бояков

Донбасс — главный узел

Дмитрий Толкачев
Дмитрий Толкачев

Чемодан, вокзал, Россия

Виталий Сучков
Виталий Сучков

Нам нельзя забывать уроки прошлого

Все мнения
О проекте
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.