Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Александр Агеев
Редкая птица
[b]Василий Аксенов – не только прозаик, но и поэт. Во многих его произведениях встречаются стихотворные строки от четверостиший до длинных стихотворений, которые принадлежат его собственному перу. В книге «Край недоступных Фудзиям», выход которой совпадал с юбилеем писателя, В. Аксенов впервые собрал под одной обложкой свои стихотворные опыты и сопроводил их комментариями о том, как создавалось то или иное произведение, что происходило в это время в стране, мире и его собственной биографии. Книга является своего рода продолжением вышедшего в издательстве «Вагриус» тома «Зеница ока», которое сам автор снабдил подзаголовком «Вместо мемуаров».[/b]Так, наверное, думает каждый его читатель-поклонник, до которого первые рассказы и повести юбиляра дошли в начале шестидесятых годов прошлого века.«Это я еще имею право стареть, – думает давний читатель, – но ему-то кто разрешил? Ему, который воспел нашу прекрасную юность, который объяснил нам, кто мы есть, который от нашего лица сумел сказать кое-что небанальное городу и миру?»Да и в самом деле Аксенов и все его творчество тесно связаны (и не только в сознании его сверстников, но и в сознании читателей других поколений) с юностью, молодостью, порой больших надежд.Он и в литературу вошел на волне больших исторических ожиданий – страна оттаивала после ледяных сталинских лет, жить становилось немножко теплее, уходил в прошлое тотальный страх, будущее казалось прекрасным: космос уже наш, Ангару перекрыли плотиной, уже назначили дату наступления коммунизма. А главное – вроде бы человек перестал быть «колесиком и винтиком» в огромной государственной машине и получил право на кое-какую свободу.Вот эту еле-еле тогда пробрезжившую свободу и все проблемы с нею, недоразвитой и очень относительной, Аксенов и приветствовал, и исследовал в своих первых вещах, вроде повести «Звездный билет» – может быть, это был первый в советской литературной истории текст, который можно было бы определить современным эпитетом «культовый». Молодежь читала взахлеб, молодежь узнавала себя, молодежь преисполнялась верой в свою значимость, свои возможности. Это не было еще «молодежной революцией» (даже на Западе пройдет еще лет шесть-семь после «Звездного билета», пока она начнется), но это был серьезный сдвиг сознания. Оказывается, так можно!Оказывается, папа с мамой и прочие начальники не всегда правы! Притом Аксенов не нудил в своих произведениях, как это было положено при соцреализме: на фоне нешуточных духовно-нравственных проблем он устраивал нечто вроде небольшого словесного карнавала, давал читателю возможность улыбнуться или посмеяться, а сам приглядывал за тем, что описывает, с отчетливым ироническим прищуром. Дескать, я, конечно, о серьезном говорю, но вы не берите в голову: если вам сегодня не до серьезного, так хотя бы получите удовольствие.То есть Аксенов всегда любил своего читателя и по мере возможностей писал тексты праздничные. В самых грустных его вещах (даже и в романе «Ожог») всегда есть что-то, чему можно улыбнуться.Драматическую, да даже и трагическую реальность века, в котором ему довелось жить, он всегда пропускал через иронические фильтры разного калибра. Иногда это получалось хорошо, иногда чувствовалась некая натуга, но всегда понятно было, что Аксенов любит жизнь и хочет эту свою любовь к ней транслировать читателю. Между тем множество писателей того же поколения прямо или намеками говорили читателю: «Все, амба.Больше ничего хорошего в этой стране и вообще на этом свете не будет. Заворачивайтесь в простынку и ползите на кладбище». Аксенов всегда говорил, что жизнь прекрасна, надо только научиться видеть в ней прекрасное (обаятельное, смешное, особенное).Читая тексты Аксенова, непосвященный человек может подумать: вот, прожил мужик счастливую жизнь, все ему удавалось, как все удается его героям. А жизнь была, как и положено, разная – то всесоюзный успех и огромные тиражи, то полный облом – ничего не печатают; то везде пускают, то не пускают никуда. А когда выпустили – на Запад, не пустили назад.На Западе Аксенов вел себя несколько иначе, чем большинство наших литературных эмигрантов. Уж раз попал туда, то захотел стать не маргинальным обозревателем одного из «голосов», а полноценным американским писателем, у которого тиражи, успех и экранизации.Немножко не получилось, хотя сама воля к этому знаменательна – не хотел Аксенов быть типичным эмигрантом «третьей волны», писателем, которого читают только на Брайтон-Бич. Хотелось завоевать новую аудиторию. Не получилось потому, что был все-таки слишком русским для Америки.А вот вернувшись в Россию (хотя бы текстами, впрочем, и сам часто наезжает), показался своим читателям даже слишком «американистым», что стоит отдельной дискуссии. Но юбилей, поэтому дискуссий устраивать не будем, а скажем лишь, что писатель, провоцирующий дискуссию, по нынешним временам редкая птица в нашем небе.Так что летайте, Василий Павлович![b]НАШЕ ДОСЬЕ[/b][i]Василий Павлович Аксенов (сын репрессированной вместе с супругом – партийным работником – Евгении Гинзбург, написавшей нашумевший «Крутой маршрут») родился в 1932 году в Казани. Окончил Ленинградский медицинский институт в 1956 году, до 1960 года работал врачом. С 1959 года начал печататься. Первая повесть «Коллеги» была опубликована в журнале «Юность».Произведениями «Местный хулиган Абрамашвили», «Товарищ красивый Фуражкин», «Жаль, что вас не было с нами», «Затоваренная бочкотара» (1968 г.) ввел в литературу новый, близкий «шестидесятникам» по духу тип героя: описал человека, не связанного идеологическими догмами. Этапной в творчестве писателя становится повесть «Поиски жанра» (1972). В 1975 году публикуется роман «Ожог». Следующим крупным произведением В. Аксенова стал «Остров Крым» (1979). В его основе – фантастическая ситуация, в которой Крым не полуостров, а остров, оставшийся не завоеванным большевиками. «Ожог» и «Остров Крым» запрещаются советской цензурой.В том же 1979 году писатель стал одним из авторов и составителей альманаха «Метрополь», выпущенного вопреки цензуре. В декабре 1979 года он вышел из Союза писателей, а в июле 1980 года выехал в США, где узнал о лишении его и жены советского гражданства. Аксенов поселился в Вашингтоне и продолжил литературную деятельность.В США В. Аксенову присвоено почетное звание Doctor of Humane Letters. Писатель является членом Пен-клуба и Американской авторской лиги. С 1981 года – профессор русской литературы в различных университетах США: Институте Кеннана (1981–1982), Университете Дж. Вашингтона (1982–1983), Гаучерском университете (1983–1988), Университете Джорджа Мэйсона (с 1988 года и по настоящее время).[/i]
Общество
Парень способный
[b]«Парень способный, но совершенно не хочет работать над словом», – так отозвался советский классик Леонид Леонов об одном из ранних рассказов Андрея Битова, которому (Битову, а не рассказу) както неожиданно для всех исполнилось семьдесят лет.[/b]Битов на суждение Леонова (а оно закрыло тому рассказу путь в один из толстых журналов) через много лет меланхолически заметил: «Поскольку я уже тогда был убежденным противником «работы над словом», полагая, что не я над словом, а оно надо мной должно работать, то вполне согласился с мнением мэтра».Вообще о своих первых шагах на писательском поприще Битов вспоминает с некоей отстраненной иронией – дескать, случайно все получилось. Учился в Ленинградском горном институте и там было неплохое литобъединение под руководством поэта Глеба Семенова. Случайно зашел на одно из заседаний, понравилось, поэтому наврал, что тоже пишет, и стал туда ходить. А поскольку назвался груздем – пришлось писать. Было это в приснопамятном 1956-м году. Уже больше пятидесяти лет прошло! Однако Битов как-то не очень хочет зачислять себя в дети «оттепели» и ХХ съезда. Он считает, что в Ленинграде оттепели не было – город настолько замерз в блокаду, в 1946-м, в эпоху «ленинградского дела», что не успел оттаять: «…оттепель вмерзла еще в прежний, а не в следующий лед».Года два наш юбиляр писал стихи, но они были слабы, даже на его взгляд, поэтому «осенью 1958-го я с облегчением взялся за прозу». Что ж, нормальный путь русского писателя.Первые рассказы Битова были опубликованы в 1960-м – в альманахе «Молодой Ленинград». Так началась одна из самых трудных и самых успешных писательских карьер последних пятидесяти лет. Битов, вспоминая, иронизирует: да, его рассказы сильно «поправили» старшие товарищи по цеху, «зато ни разу, ни до, ни потом не бывал автор так богат! Он успел получить гонорар еще в старых, больших (по формату и так) деньгах, аккордно, по полторы тысячи за рассказ… Он купил финский териленовый костюм, дефицитную рижскую радиолу и на остаток еще жил безбедно до самой денежной реформы».При советской власти Битова печатали мало и всякий раз «со скрипом». Сборники выходили редко, рассказы публиковались на литературной периферии – где-нибудь в «Сельской молодежи» или «Студенческом меридиане», в сборниках и альманахах, которые сами писатели тогда откровенно называли «братскими могилами».Про те времена Битов как-то сказал, что у советских писателей будут короткие собрания сочинений – ни тебе вариантов, ни дневников, ни писем. Вариантов может быть только два – написанный и опубликованный. А вместо истории создания текста будет история «прохождения» рукописи.Тем не менее Битова сразу заметили – у него был свой голос, свой неповторимый стиль. Его невозможно было поставить в какой-то ряд, присоединить к какому-то литературному «поколению». Нет, он всегда был наособицу, этакий «свой среди чужих, чужой среди своих». Сам он скромно называл это «питерской манерой письма», но если оглядеться, то среди и давних, и нынешних питерских не найдешь никого, кто хоть как-то с ним соприкасается. Дело не в городе, не в поколении – в неповторимости таланта.Нельзя сказать, что слава и признание пришли к Битову поздно – и в советские времена у юбиляра сложился круг преданных читателей. Но когда в перестройку опубликовали «Пушкинский дом», началась уже другая стадия славы – громкая, публичная, с оргвыводами.Можно было лечь на это облако признания и поблаженствовать – наконец-то все, что ты пишешь, автоматом идет в набор. И в 90-е Битов в самом деле писал немного, причем это были не романы и не повести, а именно что материалы для последних томов собрания сочинений – проза, стилизованная под письма, дневники, исповеди.Потом, в будущем собрании сочинений, тексты эти, я думаю, разумно распределятся, и автор напишет к ним язвительный комментарий, как сделал это для своего трехтомника 1990 года. Пока же, в юбилей, есть ощущение, что собрание сочинений не закончено – открыто для новых текстов.Слово над Битовым еще поработает.
Общество
Клюква
[b]В устном предании (а теперь еще и во множестве сборников) существуют минимум три безразмерные серии анекдотов, порожденных кинематографом. «Про Чапаева» – смотри не скучноватый роман Дмитрия Фурманова, а гениальный фильм братьев Васильевых. «Про поручика Ржевского» – смотри «Гусарскую балладу». «Про Штирлица» – смотри «Семнадцать мгновений весны». А вот про Сергея Есенина анекдотов, похоже, сочинять уже не будут.[/b]Ханжи и педанты могут по этому поводу злобиться – ну как же, ведь в анекдотах, по видимости, «опускаются» и высмеиваются вполне себе положительные герои. А на деле стать героем анекдота означает получить широчайшее народное признание, куда более прочное, чем памятник из бронзы на гранитном цоколе. Так полюбились эти герои народу, что не хочет он с ними расставаться – десятилетиями сочиняет и сочиняет про них веселые байки, раздвигает пространство известных (и, увы, законченных) сюжетов во все стороны: ну а тут что ты скажешь, Чапай? А ты, доблестный поручик? А вы, партайгеноссе? И они до сих пор что-то говорят, и пока говорят, не умрут.Про Сергея Есенина анекдотов, похоже, сочинять уже не будут. Потому что про него снят длинный и скучный фильм-анекдот. Какому же дураку придет в голову сочинять пародию на пародию? Пародия – пускай злая, похабная, циничная – пишется на текст (фильм), который в принципе есть, стоит на своих ногах, рассчитан на диалог с читателем или зрителем. Шумно разрекламированный проект Первого канала «Есенин. История убийства» по причине своей убогости даже пародии недостоин.Обидно за Сергея Александровича – сколько лет при жизни и после смерти его гнобили (и убили, как утверждается в фильме) «чужие», а теперь вот из самых лучших побуждений показали идиотом и клоуном как бы «свои», клявшиеся во множестве интервью в беззаветной любви к национальному гению. И вот уж они-то – семейное предприятие Виталия и Сергея Безруковых (папа – автор романа, по которому снят фильм, сын – в главной роли) – действительно совершили покушение на убийство, пусть и виртуальное, одного из самых обаятельных образов русской литературной истории.Образ противоречив – сам Есенин вполне рационально трудился над созданием такого многомерного, неоднозначного образа – ну да, пьяница, гуляка праздный, бабник и так далее, зато нежнейшая душа, «не расстреливал несчастных по темницам» и братьев меньших не бил по голове, писал между кабаками и постелями что-то вроде новой национальной мифологии («Ключи Марии»), любил жизнь и Россию, но постоянно думал о смерти. Прощался с деревней и никак не мог с ней проститься… Образ запоздало романтический – такие образы в жестокие и прагматичные времена всегда балансируют на грани пошлости, но Есенин каким-то божьим чудом грань эту сумел не переступить. За него это сделали «благодарные» потомки. Зачем? Лучше бы, право, сняли фильм про Игоря Северянина или Эдуарда Асадова – тоже «культовые» поэты разных эпох, но попроще и помельче, чем Есенин, – как раз по силам тандему Безруковых.Однако «Убийства Есенина» им теперь мало – вскорости свалится на нашу голову еще и «Убийство Пушкина». Как мило говорит в одном из интервью Виталий Безруков: «Я уже много читал об Александре Сергеевиче». Что ж именно интересовало новоявленного литературоведа? А вот что: «Изучал версию, что убийство Пушкина было выполнено по заказу императорского двора руками масонов». Плевать, что давно уже изданы книжки П. Е. Щеголева и других ответственных пушкинистов на тему гибели поэта, – мы из пальца высосем новую версию, которую можно будет выгодно продать. Сугубо из любви к Пушкину, разумеется.Но вернемся к Есенину, то есть к фильму о нем. Понятно, чем занимается там Сергей Безруков – в театре он уже и Моцарта, и Пушкина, и того же Есенина сыграл, так что роли гениев, как съязвил один из неглупых театральных критиков, – его «узкая специализация» (благородный бандит в «Бригаде» как бы не в счет). Смотришь на безруковского Есенина в фильме и напрягаешься в ожидании стыда: вот сейчас хрестоматийный стишок отчитает, размашисто жестикулируя, и без перехода начнет «ботать по фене». Так примерно и происходит.Ну да, когда-то в каждом городском дворе стоял стол, за которым полупьяные мужички забивали козла, и непременно среди них находился знаток Есенина, и в перерывах игры рассказывал апокрифическую биографию «Сережи», рвал грязную тельняшку на груди, читая что-нибудь (безбожно перевирая) из «Москвы кабацкой».Такому мужичку (только боюсь, что они уже вымерли), наверное, мог бы понравиться Есенин в исполнении Безрукова – вроде поэт и одет цивильно, а в душе «наш» человек – все ментовские застенки прошел, не вынимая чинарика изо рта, одежды в драках не жалел и даже ГПУ обвел вокруг пальца, где, правда, была у него «мохнатая лапа» – товарищ Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха, доверенное лицо главного жида советской России Льва Троцкого (Лейбы Бронштейна, как услужливо поясняют нам в одной из серий устами Есенина) и по совместительству меценат, привечавший имажинистов. Гоша Куценко сыграл эту соблазнительную роль чекиста-садиста с присущим ему темпераментом: не то из «Антикиллера» типаж позаимствовал, не то из рекламы жевательной резинки.Да ладно Безруков и Куценко, – это их формат. Но что в провальном фильме делают «тяжеловесы» – Михайлов и Табаков? Чем их-то заманили в эту телеклюкву и как уговорили? Вот и подают. Или их не предупредили, что фильм будет сокровенно-антисемитским? С простодушной хитростью это устроено: вот Алексей Ганин в пьяном бреду докладывает милому другу Сереже, что «нас обложили» (известно кто), а Есенин трезво и рассудительно говорит ему, что Зинаида Райх, бывшая его жена, тоже еврейка и, стало быть, его дети от нее – тоже евреи. И вообще негодяи в каждой нации есть. На что простодушный Ганин, выпуча пьяные глаза, тем самым и ответствует: «Ну обложили!» Остается только уложить его спать.Но где-то через серию Есенину предстоит дуэль «на кулачках» с Пастернаком: ну пришел пьяный Сережа в кабак, увидел Пастернака и Мандельштама, наговорил каждому из них несусветных гадостей, и Пастернак не выдержал – на дуэль Есенина вызвал. Секундантом Пастернака был, разумеется, Мандельштам (это в какие же годы субтильный Мандельштам был таким крупным и упитанным «мущщиной», как в фильме?), а секундантом Есенина – пьяненький Иван Приблудный. И что ж вы думаете? Трезвый и злобный Пастернак ощерился, принял классическую боксерскую стойку и отделал нашего национального гения до нокдауна, юшку ему из носу, бедному, пустил. Унизил, гад, русское достоинство. И дрался прямо как Чак Норрис, по-западному и восточному – тогда и приемов-то таких не знали.Еще через пару серий – Есенин в Нью-Йорке с Айседорой Дункан в гостях у местных еврейских поэтов, которые пытаются перевести его стихи на идиш (плохо переводят, по мнению Есенина, большого знатока иностранных языков). Есенин заигрывает с женой своего переводчика (или это она, гнусная развратница, с ним заигрывает), Айседора по этому поводу напивается в дым и скрывается с кем-то в дальней комнате. А развратная еврейка шепчет Есенину: ты тут, дескать, лясы точишь, а там жена тебе изменяет. Есенин, натурально, бросается в дальнюю комнату, видит скоромную сцену, рушит все вокруг, и подоспевшие мужчины (еврейские поэты, понятно) его связывают, чтоб дорогую мебель не разнес вдребезги. Наклоняется над ним, связанным, Моня, хозяин дома и переводчик, а Есенин кричит ему в лицо: «Жид! Жид! Жид!» Потом, правда, Есенин говорит чтото вроде «Извини, дорогой, я не хотел», так что политкорректность вроде бы соблюдена. И намек понят: ой, нечисто что-то было в этой еврейской квартире, хотели нашего любимого «обложить», да и все эти еврейские поэты, связанные с компартией США, не агенты ли ГПУ, которым – зашибись – надо устранить нашу национальную гордость.Через эпизод хочется спросить: ребята, вы это всерьез, или то, что вы сняли – вариант непритязательного «Аншлага»? А консультанты и редакторы у этого фильма вообще были? Чтоб хотя бы грубые хронологические ошибки предотвратить. Пример: едет Есенин с товарищами-имажинистами по югу России в роскошном международном вагоне. Титры сообщают: «1922 год. Ростов-на-Дону», «1922 год. Новочеркасск». По пути из окна вагона Есенин видит душераздирающую сцену расстрела крестьян (ну не нашли чекисты лучшего места для расстрела, чем железнодорожная насыпь на виду у всех проходящих поездов). Да это бы ладно – клюква и клюква. Но тут же Есенину говорят, что умер Блок. Ни фига себе, думаешь, подарили авторы фильма Александру Александровичу лишний год жизни, ибо умер он 7 августа 1921 года.С другой стороны, какое счастье – ни Блока, ни Гумилева потомки не будут дергать на посмертные свидания, не будут копаться в исподнем, выясняя, какие же темные силы спровадили их на тот свет. Первый умер от эндокардита в кругу семьи и сочувствующих барышень, второго просто и грубо расстреляли чекисты.Чего ж они так медлили с Есениным и зачем устраивали комедию с самоубийством, если могли решить проблему проще? Глупый вопрос. Если темные силы (жиды, масоны, чекисты) ни при чем, из чего же тогда фильм делать? На чьем гробу поплясать? Да, вот хотят еще Безруковы эксгумации трупа Есенина, дабы истину о его смерти добыть, о чем почтительно написали президенту Путину (обращение это предваряет роман Виталия Безрукова, изданный «Амфорой»). Не подумали, наверное, что за восемьдесят лет хорошо, если кости не сгнили.А впрочем, зачем им эксгумация реального трупа – что-то вроде этого они на большой публике уже сделали.Кушать подано.[b]P.S. ЕСЕНИН: КИНОЛЯПЫ[i]1.[/b] Cолдат отвечает: «Есть!» на слова командира. Этого быть не могло, потому что такая формула была введена много позже, в царской армии отвечали: «Слушаюсь».[b]2.[/b] У офицеров, служивших по сюжету фильма в 3-м стрелковом полку, почему-то белый околыш на фуражке, который является принадлежностью Измайловского или Павловского полка.[b]3.[/b] Намеки на роман с великой княжной Татьяной. Возникает «дядя Константин Александрович». Если речь идет о поэте К. Р. – то его отчество было Константинович. И показать ему стихи в 1916 году Татьяна Николаевна никак не могла, потому как К. Р. умер еще в 1915-м.[b]4.[/b] Форма сотрудников ГПУ, в которой они задерживают Есенина в период развода с Зинаидой Райх (1920–21), была введена приказом № 222 от 16 апреля 1923 года, а отменена через год с небольшим – 14 августа 1924 года. В период, показанный в фильме, ГПУ вообще еще не существовало.[b]5.[/b] Александр Блок в сериале почему-то умирает в 1922 году, в то время как реально поэт скончался 7 августа 1921 года.[b]6.[/b] В 1915 году Есенин-дезертир, едущий с солдатами в теплушке, узнает о смерти Распутина, убитого, как известно, только в конце 1916 года. Причем на самом деле дезертиром Есенин не был, а дезертирство придумал в советское время для «правильной» биографии.[b]7.[/b] Встреча поэта с Троцким почему-то передвинута на год – с августа 1923-го, когда он вернулся из зарубежной поездки с Айседорой Дункан, на 1922 год.[/i]
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Никита Миронов
Никита Миронов

Зря с Россией раздружились: «точка невозврата» для Германии

Дмитрий Толкачев
Дмитрий Толкачев

От этого должны выиграть все

Александр Лосото
Александр Лосото

С 1 января поликлиники и больницы перейдут на работу по клиническим рекомендациям

Андрей Кошкин
Андрей Кошкин

Ракетный комплекс растет

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.