Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Приметы и советы

Автор

Станислав Бенецкий
Леонид Костюков: Даже доллар не всем нравится
[i]Со времен печатного станка, изобретенного Иваном Федоровым, литературные носители все дальше и дальше уходят от природы. Оно и к лучшему, по крайней мере, для самой природы. Очередным шагом в сторону экономии леса и обогащения литературной среды стал проект московского писателя Леонида Костюкова, автора недавнего модного романа «Великая страна». Первый в истории российской словесности литературный журнал на компьютерном диске носит старомодное название «Девушка с веслом». Там имеются и видеофайлы – фрагменты интервью с видными деятелями современной литературы, и аудиофайлы – носители авторского голоса и неповторимых поэтических авторских интонаций, и непосредственно тексты.[/i][b]– Журнал – дело, конечно, очень интересное, но собственное творчество, наверное, важнее?[/b]– Пожалуй, нет. Я считаю «Девушку с веслом» своим самым большим достижением на данный момент. Дело в том, что всякий раз, когда человек что-то пишет, он это делает все же чуть больше для себя, чем для других. Приятно слышать хорошие слова о своих вещах, но когда, к примеру, находишь хороший чужой рассказ, несешь его людям, а они начинают благодарить тебя, начинаешь испытывать чувства, которые чище, чем авторское самолюбие. У литератора возникает желание создать журнал, у актера – театр, у режиссера – киностудию, чтобы выдавать в культурное пространство итоги своего видения. Конечно, в итоге и у издателя появляется самолюбие, мол, посмотрите, какой у меня вкус.[b]– Чем ваш журнал отличается от прочих литературных журналов и альманахов?[/b]– Наша позиция не экзотична, экзотично (если вдуматься) пространство, куда мы вступаем. Ведь существующие толстые журналы даже не пытаются переформулировать свои задачи на новый, современный лад, они «длят» ситуацию тридцатилетней давности, а она не желает длиться, все раздражаются, читатель «покидает зал»…[b]– Какими качествами должен обладать текст, подходящий именно вам?[/b]– Это некоторая особенная степень, особенная четкость и яркость самых обычных качеств прозы. Я считаю, что художественная проза начинается там, где возникают живые фигуры. Если они слишком живые или явно условны и все равно живые, или они живые странно, или живые интересно, – короче, если эта живость проявлена очень сильно или вкупе с какими-то еще свойствами, то возникает очень мощный феномен.[b]– А почему «Девушка с веслом»?[/b]– Название возникло спонтанно и тут же понравилось всей команде. Оно, как правило, нравится людям старше 40 и моложе 25, а тридцатилетних раздражает. Но что поделать – даже доллар не всем нравится.[b]– Ну хорошо, а как поживает вторая часть вашего романа «Великая страна»?[/b]– Она готова.[b]– Это продолжение истории или ее финал?[/b]– «Великая страна» сделана так, чтобы было непонятно: то ли это условная действительность, то ли безусловная. То ли Америка настоящая, то ли нет. Существует ли на самом деле девушка Мэгги? Человек ли агент Смит, представляющий дьявола, или же он сам дьявол? Вроде бы вот Москва, вот зима, вот Давид Гуренко, нет никакой Мэгги, нет никакой Америки, нет никакого Смита. Но Гуренко-то про себя точно знает, что он Мэгги. Получается, что Мэгги существует, просто не в том теле, не в тех декорациях, не в той стране и не в том времени года. Ей осталось сойти с ума и решить, что она Давид Гуренко.Второй роман – «Пасмурная земля» – начинается с документа как бы из архива ФСБ, в котором сказано, что Мэгги существует в виде теневого сознания, отслеженного в теле Давида Гуренко. Для чего это нужно, никто не понимает, но, похоже, что это операция, проведенная ФБР или какими-то еще более секретными службами. Агент Смит, вроде как погибший в Буэнос-Айресе, тоже жив. Читателю дают понять, что все на месте. А потом показывают Мэгги в теле Давида, которая живет так уже пять лет, почти смирившись с тем, что нет никакой Америки и никакого Смита. И вот звонит Смит, и начинается все по новой. Между Мэгги и Смитом возникают некие отношения как между добром и злом. Но как Ангел не совсем ангел, так и Дьявол не вполне дьявол. Он расширяет пространство выбора, оставляя его за человеком. Выходит, что дьявол – это свобода. И мне бы хотелось, чтобы он вышел у меня очень и очень живым.[b]– Это и есть главная цель романа?[/b]– А существует ли она вообще? Есть ли вообще цель у больших проектов, таких как история человечества и даже жизнь одного человека? О ней можно говорить лишь на уровне фрагмента. Когда меня спрашивают, что я хотел сказать, когда писал тот или иной кусок текста, я автоматически отвечаю: «Ничего не хотел сказать. Просто писал этот кусок. Вернее, кусок писал сам себя». Но я могу его интерпретировать. Не в момент письма, а в момент чтения. Ну, может, не в момент чтения всего текста, а в тот же день, когда писал. Своей интерпретацией я могу поделиться, но не считаю ее самой точной. Как родитель, понимающий лепет своего ребенка чуть быстрее, чем зашедший в гости сосед. Я сначала пишу, затем понимаю, а потом уже могу интерпретировать. И не наоборот, потому что иначе получается, как правило, мертвяк.[b]– Удивительно, что вы, человек с первым высшим математическим образованием, избрали такой органический способ существования в литературе…[/b]– Ничего удивительного нет. Чем больше ты что-то знаешь, тем меньше ты это мифологизируешь. Я слишком хорошо понимаю простые математические соотношения, чтобы они могли меня куда-то манить. Мне говорят: а знаешь ли ты, что такое золотое сечение? О, это что-то невыразимое, это что-то египетское, потрясающее! А я знаю, что это корень из пяти минус один деленное на два.[b]– Как вам удается писать о том, чего вы не знаете?[/b]– А я никогда не пишу о том, что знаю. То есть никогда прямо не задействую в художественном тексте свой личный опыт. У Гоголя в «Страшной мести» есть такая гениальная фраза: «Пани Катерина не знает того, что знает ее душа». Вот и мне кажется: то, что знает твоя душа, это и есть тот опыт, который необходим в художественной прозе. И еще я уверен в том, что должно быть право на святую неудачу, без которого не будет и великой удачи.[b]– Что для вас литературный процесс?[/b]– Очень просто… Мы смотрим на жизнь поэта после его смерти как на что-то законченное. Нам хватает десяти изумительных стихотворений, которые и делают его великим. Но ведь эти стихи он писал лишь десять дней своей жизни. А что же он делал все остальное время? «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»… Но он не должен выходить из зоны доступа этого голоса. Пусть поэт пишет свои средние и слабые стихи, а также рецензии, ходит на поэтические вечера – варится во всем этом. Литературный процесс – это вся жизнь поэта, а не только десять дней. А если он занят где-то бесконечно далеко от поэзии, например работает на бирже брокером, то эти десять дней могут так и не настать.
Развлечения
Дарья Варденбург: Все надо делать хорошо
[i]Всем известно, что детские писатели терпеть не могут детей. Дотошный наблюдатель за детьми Корней Чуковский строчил доносы на пятилетних мальчишек, абсурдист Даниил Иванович Ювачёв (Хармс) не раз признавался, что «всегда уходит оттудова, где пляшут дети», предпочитая общество молоденьких дам. Слухи о том, что советские детские писатели были первыми циниками и матерщинниками, не раз достигали моих ушей, и нет у меня поводов сильно не доверять им (слухам). Так что ничего удивительного, что о детских писателях у меня сложилось какое-то нелицеприятное мнение. Стало интересно: сможет ли детский писатель Дарья Варденбург, автор приключенческой трилогии об Ульяне Караваевой, его поколебать?[/i][b]– Дарья, ты любишь детей?[/b]– Нет. ([i]Видя мои округленные от ужаса глаза, смягчает позицию[/i]). Некоторых детей люблю, так же, как и некоторых людей в целом.[b]– То есть ты к детям как к людям относишься? Ну, как к личностям, а не сюси-пуси?[/b]– Конечно![b]– И с какого возраста они для тебя как люди?[/b]– С любого. Хотя, пока еще не говорит – наверное, нет…[b]– А что ты о них знаешь?[/b]– Они мне интересны, и этого достаточно.[b]– Ты для – и о каких детях пишешь?[/b]– Я пишу для себя и никаких «маленьких читателей», когда придумываю книжку, себе не представляю. Пишу про тех детей, с которыми мне хотелось бы дружить.[b]– А Ульяну свою любишь?[/b]– Конечно![b]– За что?[/b]– Она моя героиня, как же по-другому![b]– Мне всегда было интересно, как рождаются литературные герои…[/b]– В моем случае это было почти случайно. Как-то позвонили из издательства РОСМЭН и сказали, что им понравился мой рассказ, опубликованный в журнале «Октябрь». Там было два моих рассказа – один взрослый, другой детский. Мне предложили встретиться, чтобы обсудить сотрудничество. А я знала РОСМЭН преимущественно как издательство детское, они же Гарри Поттера издавали. И подумала, что меня зовут написать какую-нибудь детскую книжку. За пару дней до встречи у меня начал накручиваться сюжет, где должен был быть взрыв, шахта, алмазы, а главная героиня – девочка. Но когда я приехала в издательство, то оказалось, что им нужен женский роман! Я отказалась, но не от замысла книги. Через месяц я встретилась с человеком из издательства «Азбука», и он мне рассказал, какие у них детские книги выходят. Я спросила, почему они не издают русских авторов. А он ответил, что их просто нет. Я призналась, что как раз пишу книжку для детей и через полгода им пришлю. Что и сделала.[b]– Ульяна, на мой взгляд, воплощает все необходимые для современной героини качества: немногословность, склонность к авантюризму, преданную любовь к ближним и справедливость по отношению к остальным, умение готовить… Можно ли сегодня воспитать ребенка с такими качествами?[/b]– Лучше всего, когда все это делают родители, а дети смотрят на них – и делают так же.[b]– Ульяна – это твой портрет в детстве?[/b]– В какой-то степени. Мне всегда хотелось кого-нибудь спасти. Или с кем-то подраться. Наш класс такие побоища устраивал! Тридцать человек лупили друг друга где-нибудь на школьном дворе, причем трое на одного – обычное дело. Казалось, лучше умереть, чем сдаться или заплакать.[b]– С какого возраста ты себя помнишь?[/b]– Лет с трех… Мы тогда снимали дачу на Истринском водохранилище, в деревнях Пятницы и Бережки. Помню, как мы идем с мамой в дождевиках по полю, а трава – с меня ростом! В детском саду всегда играли в войну, мы с одной девочкой чуть ли не дрались за право быть пограничной собакой – почему-то двух собак быть не могло. Какой-нибудь санитаркой тоже неплохо: вытаскиваешь с поля боя раненых, подорожник им на голову лепишь.[b]– Твои первые рассказы никак детскими не назовешь. Они адресованы ровесникам. Отчего тебе вдруг стало интереснее общаться с теми, кто младше тебя?[/b]– Да нет, мне всякие люди интересны. Просто в какой-то момент понимаешь: во многих взрослых столько всего за жизнь скапливается, что говорить с ними – все равно что помойку разгребать. А с ребенком можно просто во что-нибудь играть или сказку придумывать, и вы оба будете чувствовать себя как родные, даже если познакомились пять минут назад.[b]– А как тебе было в Литинституте?[/b]– Да я туда случайно попала, мне сначала не нравилось, я прогуливала много и даже хотела бросить. Поняла, что мне надо заниматься литературой, уже после третьего курса. Ничего особенного не произошло, просто в какой-то момент все встало на свои места.[b]– Как полагаешь, почему сейчас такая скудная ситуация в детской литературе?[/b]– Не знаю почему, но в ней действительно ничего не происходит![b]– И ты что же, с нетерпением ждешь конкурентов?[/b]– Пожалуй.[b]– Ты, наверное, с детства пыталась писать. Помнишь ли свои первые рассказы?[/b]– Как-то, уже учась в институте, я нашла свой детский рассказ, написанный на альбомном листе. Наверное, в первом классе. Он назывался «Случаи медвежат». Медвежата попали в метель, и у них повыпали лапы, а потом они пришли домой и сели пить чай. В детстве я писала так: понравится какая-нибудь книжка – сажусь и пишу нечто подобное. Прочитала «Мастера и Маргариту» – взялась за свой вариант, где Воланду было 14 лет… Конечно, мало что я дописывала до конца.[b]– Как ты относишься к такому суждению: для детей надо писать так же, как и для взрослых, только лучше?[/b]– Думаю, что для всех надо хорошо писать. Все надо делать хорошо: и книги, и табуретки, и сапоги…[b]– А правда ли, будто хорошая детская литература – это та, которую интересно читать и малышам, и подросткам, и даже взрослым?[/b]– Правда. Например, книги про Мумми троллей, Карлсона, Пеппи Длинный чулок, «Денискины рассказы», весь Толкиен, Юрий Коваль…[b]– Мне показалось, что Караваева чем-то похожа на Пеппи длинный чулок…[/b]– Когда я писала, то об этом не думала, но недавно перечитывала Астрид Линдгрен, и мне тоже показалось, что нечто похожее есть: Пеппи – самостоятельная, живет одна, папа у нее пропал без вести, мамы нет. Она живёт с обезьяной и с лошадью, а Ульяна – с вороной и с кротопсом. Пеппи – выдумщица, она очень эмоциональная. А Караваева серьезней, она не болтает попусту, но у нее приключения опасней, потому что мир стал другим.[b]– Насколько сложно писать в ритме, заданном издательством?[/b]– Я сама определяю сроки сдачи текста. Самое главное – не торопиться и не расслабляться.[b]– Хотела бы ты стать автором целой серии, вырастить из Ульяны детектива или чтото в этом роде?[/b]– Нет, будет только три книги. Ясно же, что все эти затянутые продолжения, вроде «Приключений Индианы Джонса в детстве», совсем не то, что настоящие приключения. Так, фигня какая-то…
Развлечения
Алексей Слаповский: Каждый пишущий сам себе судьу пророчит
[b]Алексей Слаповскитй возник на литературном небосклоне в начале девяностых, привнеся свежую струю в постсоветскую литературу. Ироничное, реалистичное, местами романтичное письмо этого саратовского патриота, рассказывающего простые, на первый взгляд, истории, стало чем-то вроде новой эпической волны, накатившей на устоявшиеся литературные субординации конца прошлого века.[/b]«Первое второе пришествие», «Анкета», «Я – не я», «День денег» – романы, оставляющие ощущение хитровато сощурившейся мудрости, ступившей прямо в жизнь, такую, какая она есть. Романы Слаповского трижды входили в финал Букеровской премии, у драматурга Слаповского – несколько престижных премий за пьесы. Алексей Иванович – автор рассказов, собранных в «Книге для тех, кто не любит читать». Последнее время писатель работал над сценариями сериалов «Остановка по требованию», «Пятый угол» и «Участком».[i][b]Вчера[/b][/i][b]– Когда вы перестали быть начинающим писателем?[/b]– Начинающим, слава богу, я остаюсь до сих пор, потому что я все время что-то начинаю. Первое время я был начинающим драматургом. А еще ранее я был начинающим всем подряд, ведь чего я только не писал. Еще со школы, очень рано, я стал заниматься словами, буквами, всегда что-то сочинял, в стенгазету писал…Затем филфак Саратовского университета, затем начали получаться какие-то одноактные пьесы, первая пьеса моя была поставлена, кажется, в 1986 году, мне уже было 29. Тогда я стал начинающим драматургом. Потом как-то начал писать повести и рассказы, так что мне было уже за тридцать, когда я стал начинающим прозаиком.Рубеж сорокалетия я фактически перешагнул начинающим телесценаристом. Сначала я писал для себя, а затем начались и производственные дела. Кто я сейчас как «начинающий», я не знаю, наверное, начинающий киносценарист. К этому дело идет, и не знаю, чем кончится.[b]– Как молодому писателю продержаться на плаву? Сколько вообще надо писать?[/b]– Никаких рецептов нет, чем больше, тем лучше, вот и все. Жизнь моя вот уже лет двадцать, а то и больше – почти беспрерывное писание разных текстов, это на уровне мономании. Этим просто живешь, а уж платят за это или не платят – это то, что приходит в связи с обстоятельствами или не приходит. Если не приходит, значит, надо вкалывать дальше. Первое – работа, второе – везение, без везения все равно никуда.Кому-то кажется – наверное, по советским привычкам, что многое решают связи, контакты, знакомства. Полная ерунда, потому что один раз кто-то по знакомству протолкнет тебя – вот, дескать, он может сценарий написать. Но возникает слишком много риска у всех – у продюсеров, у актеров, которые будут или, наоборот, не будут сниматься, у режиссера… То есть на самом деле дураков-то нет, чтобы по знакомству кино снимать.[b]– Умение заводить нужные знакомства все же необходимо?[/b]– Бывают тусовочные фильмы: ну, оказалось, что папа режиссер, поэтому научил сына, или тот даже ВГИК окончил, вошел в кинематографическую тусовку. Друзья-актеры готовы сняться за полкопейки, эту проблему решил. Оказалось, что еще один друг – начинающий банкир... Или просто кто-то где-то столько наворовал, что и не жалко отдать на фильм. В общем, деньги найдены, пригласили актеров, такой междусобойчик, сварганили сценарий, самодеятельность такая, что-то вроде фильма «В движении».При всем уважении к людям, которые этим занимались, у меня сложилось впечатление, что никто толком не представлял, что, собственно, такое они делают. Серьезное кино или книга, да и вообще любое произведение искусства должно быть таким, чтобы было видно, что автору позарез нужно высказаться, что он доносит до меня что-то, чего я еще не слышал, не видел, не читал. Должна быть такая энергетика, которая лезет через край, «дайте сказать, а то помру». Но в большинстве своем современное искусство, особенно сериалы, делаются без явного желания высказаться, а просто либо производственная необходимость, либо – а вот пришел в голову сюжет. Почему пришел, неясно, как сон приснился. То есть я не вижу четкой необходимости того или иного произведения.[i][b]Сегодня[/b][/i][b]– Но где-то, у кого-то вы видите необходимость?[/b]– В повести Андрея Дмитриева «Призрак театра» – вижу. В повести Валерия Попова «Третье дыхание» – вижу. Вижу в фильмах «Кукушка» и «Коктебель». Есть примеры. А последний из отечественных фильмов, который я видел, – это хотиненковский «72 метра». Вот это и есть возрождение отечественного мейнстрима. То есть если в советское время таким кино был «Экипаж», то это аналог такого фильма. Считать это удачей я не могу, фильм мне скорее не понравился, но я понимаю, какие там слагаемые, знаю проблему изнутри и понимаю, что сценарист Валерий Залотуха много сделал. Но результат мне кажется слабеньким, на троечку. Однако этот результат лучше, чем единица или ноль. Потому что пока у нас не будет какого-то потока, у нас, сами понимаете, и ориентиров не будет. Потому что все движется относительно чего-то, и если человек бежит один, в пустоте, то непонятно, первый он или последний. А когда бегут сотня или хотя бы десяток, то уже ясно, кто задает темп.[b]– Можно ли рейтинг назвать современной цензурой?[/b]– М-да, такая мягкая, но цензура. В принципе, согласен. Что такое цензура? Это некий орган, который решает, что публика смотреть должна, а что – не должна. Вот современная цензура и решает тот же вопрос, но как бы с позиций самой же публики, то есть «вот это она смотреть хочет, а вот это – не хочет». Поэтому эта цензура хитрее, она не только учитывает потребности людей, она имеет возможность их создавать. Сделать так, чтобы публика захотела смотреть именно это. Это плохо, потому что происходит занижение планки, потому что чем она ниже, тем легче под нее подстроиться, а чем выше – тем неудобнее производителю массового продукта.Зритель начинает хотеть такого же качества. Поэтому, если кто создает фильм слишком хорошего качества, конкуренты ему доброго слова не скажут. Мол, ты отрывайся, но не очень-то. Чего другим тогда делать?[b]– Не бывает ли вам страшно вызывать к жизни героев?[/b]– Наверное, я просто пугаться не успеваю. Если бы я пять лет писал, а потом целый год читал и ужасался над тем, что получилось, то было бы страшно. А так как ритм жизни иной, просто не успеваю.Когда пишешь, возникает ощущение бесконечной анфилады комнат, я прихожу в пустую комнату и начинаю неизвестно из чего лепить своих героев, они начинают жить, говорить, дышать, какие-то конфликты получаются, где-то целуются, где-то дерутся, где-то убивают, но я не успеваю остановиться, поглядеть и посмотреть, что же здесь происходит.Я оставляю комнату жить, а сам иду в другую, и там начинается та же история заново. Здесь срабатывает эффект движения. Если сконцентрируешь свой взгляд на страшной картинке – испугаешься, а если она пролетит перед твоими глазами, то вроде испугаться не успеваешь. А на самом деле страшновато, конечно.Ведь герои-то не совсем в комнатах остаются, они остаются на самом деле в тебе. Страшновато потому, что каждый пишущий в определенном смысле себе судьбу пророчит. Он занимается фактически нейролингвистическим программированием. Он в определенном смысле зомбирует не других, а самого себя.У меня было несколько совпадений того, что было написано, с тем, что потом произошло. Одно из самых наглядных: я жил в Саратове, и, может быть, единственная улица, которую я упомянул, когда писал о Москве, была улица Ивановская: бывал я в тех краях. Прошло лет шесть. И теперь я в Москве и живу на улице Ивановской. Думаете, я специально подбирал? Когда искал квартиру, я осмотрел много районов и сначала хотел поселиться в соседнем с этим доме, вот он, в окошко виден. Однако квартира ушла из-под носа, а через неделю я наткнулся на объявление об этой квартире, опять на улице Иваново человеке, попавшем под машину, а через месяц и сам попал. Не знаю, что это – совпадение, самовнушение, пророчество…Или вот с книгой «День денег»: я ее писал, находясь в очень тяжелом материальном положении, весь в долгах, и потом, когда она была написана и вышла в журнале, с большим опозданием пришли из-за границы деньги за спектакли, которые там были поставлены. Причем сумма была почти доллар в доллар такая, какую я должен был отдать, и похожа на сумму, которая была задействована в романе. Там ведь весь фокус в том, что три приятеля находят тридцать три тысячи долларов. Моя сумма была меньше в десять раз, по московским меркам скромная, но я в Саратове тогда жил, и для меня это были абсолютно сумасшедшие деньги, и все обошлось. Вот, напророчил себе что-то хорошее. Поневоле придешь к выводу, что лучше писать о хорошем, чтоб не влопаться, упаси Бог.[i][b]Завтра[/b][/i][b]– А ведь этот страх может сковывать творчество?[/b]– У каждого страх есть, но бояться страха не нужно. Это самоцензура. Это воспитание, религиозные убеждения, воззрения и прочее. Это внутренние фильтры, и они очень важны, без них нельзя. Цивилизованное общество – это определенный свод правил бытования людей, относительно бесконфликтного проживания в мире и с самим собой, без этого тоже нельзя, иначе нарвешься на такой конфликт внутри себя, что речь пойдет не о книге, которую ты можешь написать, а о клинике Кащенко, куда тебе срочно надо побежать. Потому что есть непреодолимые конфликты, которые не надо преодолевать. И понятно, почему – потому что каждый человек для чего-то рожден, и нужно просто попытаться услышать, с какой нотой рожден ты, и не пытаться выпрыгнуть из себя.В себе столько разного – на пять жизней хватит. И когда, например, я слышу о расширении сознания, особенно с помощью психотропных средств, то очень удивляюсь: куда же шире?[b]– Над чем вы в данный момент работаете?[/b]– Помимо того, что скоро выйдет новая книга «Качество жизни», работаю над «Участком», который должен стать книгой, много и других замыслов. В компьютере торчит несколько текстов, герои уже дышат и уже говорят, просятся наружу, и за какой из текстов браться в первую очередь – не знаю… Отдыхать некогда, только на ходу. Выходные в моей жизни не предполагаются. Незачем. Голова-то работает 24 часа в сутки, даже когда спит.
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Митрополит Калужский и Боровский Климент 
Митрополит Калужский и Боровский Климент 

Христос — Свет миру

Вячеслав Русаков
Вячеслав Русаков

Каждый день считался подвигом: 38 лет назад случилась чернобыльская катастрофа

Ольга Кузьмина  
Ольга Кузьмина  

Оно летит быстрее, чем хотелось бы: что надеть весной, чтобы не выглядеть идиотом

Никита Миронов
Никита Миронов

России не нужны никакие братья

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Трудная судьба «снежинки»: психологи бьют тревогу из-за современных детей

Екатерина Скулкина
Екатерина Скулкина

У нас очень вкусно: что посмотреть в Йошкар-Оле

Александр Лосото
Александр Лосото

Сколько будут жить наши внуки

Все мнения
О проекте
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.