Алексей Слаповский: Каждый пишущий сам себе судьу пророчит

[b]Алексей Слаповскитй возник на литературном небосклоне в начале девяностых, привнеся свежую струю в постсоветскую литературу. Ироничное, реалистичное, местами романтичное письмо этого саратовского патриота, рассказывающего простые, на первый взгляд, истории, стало чем-то вроде новой эпической волны, накатившей на устоявшиеся литературные субординации конца прошлого века.[/b]«Первое второе пришествие», «Анкета», «Я – не я», «День денег» – романы, оставляющие ощущение хитровато сощурившейся мудрости, ступившей прямо в жизнь, такую, какая она есть. Романы Слаповского трижды входили в финал Букеровской премии, у драматурга Слаповского – несколько престижных премий за пьесы. Алексей Иванович – автор рассказов, собранных в «Книге для тех, кто не любит читать». Последнее время писатель работал над сценариями сериалов «Остановка по требованию», «Пятый угол» и «Участком».[i][b]Вчера[/b][/i][b]– Когда вы перестали быть начинающим писателем?[/b]– Начинающим, слава богу, я остаюсь до сих пор, потому что я все время что-то начинаю. Первое время я был начинающим драматургом. А еще ранее я был начинающим всем подряд, ведь чего я только не писал. Еще со школы, очень рано, я стал заниматься словами, буквами, всегда что-то сочинял, в стенгазету писал…Затем филфак Саратовского университета, затем начали получаться какие-то одноактные пьесы, первая пьеса моя была поставлена, кажется, в 1986 году, мне уже было 29. Тогда я стал начинающим драматургом. Потом как-то начал писать повести и рассказы, так что мне было уже за тридцать, когда я стал начинающим прозаиком.Рубеж сорокалетия я фактически перешагнул начинающим телесценаристом. Сначала я писал для себя, а затем начались и производственные дела. Кто я сейчас как «начинающий», я не знаю, наверное, начинающий киносценарист. К этому дело идет, и не знаю, чем кончится.[b]– Как молодому писателю продержаться на плаву? Сколько вообще надо писать?[/b]– Никаких рецептов нет, чем больше, тем лучше, вот и все. Жизнь моя вот уже лет двадцать, а то и больше – почти беспрерывное писание разных текстов, это на уровне мономании. Этим просто живешь, а уж платят за это или не платят – это то, что приходит в связи с обстоятельствами или не приходит. Если не приходит, значит, надо вкалывать дальше. Первое – работа, второе – везение, без везения все равно никуда.Кому-то кажется – наверное, по советским привычкам, что многое решают связи, контакты, знакомства. Полная ерунда, потому что один раз кто-то по знакомству протолкнет тебя – вот, дескать, он может сценарий написать. Но возникает слишком много риска у всех – у продюсеров, у актеров, которые будут или, наоборот, не будут сниматься, у режиссера… То есть на самом деле дураков-то нет, чтобы по знакомству кино снимать.[b]– Умение заводить нужные знакомства все же необходимо?[/b]– Бывают тусовочные фильмы: ну, оказалось, что папа режиссер, поэтому научил сына, или тот даже ВГИК окончил, вошел в кинематографическую тусовку. Друзья-актеры готовы сняться за полкопейки, эту проблему решил. Оказалось, что еще один друг – начинающий банкир... Или просто кто-то где-то столько наворовал, что и не жалко отдать на фильм. В общем, деньги найдены, пригласили актеров, такой междусобойчик, сварганили сценарий, самодеятельность такая, что-то вроде фильма «В движении».При всем уважении к людям, которые этим занимались, у меня сложилось впечатление, что никто толком не представлял, что, собственно, такое они делают. Серьезное кино или книга, да и вообще любое произведение искусства должно быть таким, чтобы было видно, что автору позарез нужно высказаться, что он доносит до меня что-то, чего я еще не слышал, не видел, не читал. Должна быть такая энергетика, которая лезет через край, «дайте сказать, а то помру». Но в большинстве своем современное искусство, особенно сериалы, делаются без явного желания высказаться, а просто либо производственная необходимость, либо – а вот пришел в голову сюжет. Почему пришел, неясно, как сон приснился. То есть я не вижу четкой необходимости того или иного произведения.[i][b]Сегодня[/b][/i][b]– Но где-то, у кого-то вы видите необходимость?[/b]– В повести Андрея Дмитриева «Призрак театра» – вижу. В повести Валерия Попова «Третье дыхание» – вижу. Вижу в фильмах «Кукушка» и «Коктебель». Есть примеры. А последний из отечественных фильмов, который я видел, – это хотиненковский «72 метра». Вот это и есть возрождение отечественного мейнстрима. То есть если в советское время таким кино был «Экипаж», то это аналог такого фильма. Считать это удачей я не могу, фильм мне скорее не понравился, но я понимаю, какие там слагаемые, знаю проблему изнутри и понимаю, что сценарист Валерий Залотуха много сделал. Но результат мне кажется слабеньким, на троечку. Однако этот результат лучше, чем единица или ноль. Потому что пока у нас не будет какого-то потока, у нас, сами понимаете, и ориентиров не будет. Потому что все движется относительно чего-то, и если человек бежит один, в пустоте, то непонятно, первый он или последний. А когда бегут сотня или хотя бы десяток, то уже ясно, кто задает темп.[b]– Можно ли рейтинг назвать современной цензурой?[/b]– М-да, такая мягкая, но цензура. В принципе, согласен. Что такое цензура? Это некий орган, который решает, что публика смотреть должна, а что – не должна. Вот современная цензура и решает тот же вопрос, но как бы с позиций самой же публики, то есть «вот это она смотреть хочет, а вот это – не хочет». Поэтому эта цензура хитрее, она не только учитывает потребности людей, она имеет возможность их создавать. Сделать так, чтобы публика захотела смотреть именно это. Это плохо, потому что происходит занижение планки, потому что чем она ниже, тем легче под нее подстроиться, а чем выше – тем неудобнее производителю массового продукта.Зритель начинает хотеть такого же качества. Поэтому, если кто создает фильм слишком хорошего качества, конкуренты ему доброго слова не скажут. Мол, ты отрывайся, но не очень-то. Чего другим тогда делать?[b]– Не бывает ли вам страшно вызывать к жизни героев?[/b]– Наверное, я просто пугаться не успеваю. Если бы я пять лет писал, а потом целый год читал и ужасался над тем, что получилось, то было бы страшно. А так как ритм жизни иной, просто не успеваю.Когда пишешь, возникает ощущение бесконечной анфилады комнат, я прихожу в пустую комнату и начинаю неизвестно из чего лепить своих героев, они начинают жить, говорить, дышать, какие-то конфликты получаются, где-то целуются, где-то дерутся, где-то убивают, но я не успеваю остановиться, поглядеть и посмотреть, что же здесь происходит.Я оставляю комнату жить, а сам иду в другую, и там начинается та же история заново. Здесь срабатывает эффект движения. Если сконцентрируешь свой взгляд на страшной картинке – испугаешься, а если она пролетит перед твоими глазами, то вроде испугаться не успеваешь. А на самом деле страшновато, конечно.Ведь герои-то не совсем в комнатах остаются, они остаются на самом деле в тебе. Страшновато потому, что каждый пишущий в определенном смысле себе судьбу пророчит. Он занимается фактически нейролингвистическим программированием. Он в определенном смысле зомбирует не других, а самого себя.У меня было несколько совпадений того, что было написано, с тем, что потом произошло. Одно из самых наглядных: я жил в Саратове, и, может быть, единственная улица, которую я упомянул, когда писал о Москве, была улица Ивановская: бывал я в тех краях. Прошло лет шесть. И теперь я в Москве и живу на улице Ивановской. Думаете, я специально подбирал? Когда искал квартиру, я осмотрел много районов и сначала хотел поселиться в соседнем с этим доме, вот он, в окошко виден. Однако квартира ушла из-под носа, а через неделю я наткнулся на объявление об этой квартире, опять на улице Иваново человеке, попавшем под машину, а через месяц и сам попал. Не знаю, что это – совпадение, самовнушение, пророчество…Или вот с книгой «День денег»: я ее писал, находясь в очень тяжелом материальном положении, весь в долгах, и потом, когда она была написана и вышла в журнале, с большим опозданием пришли из-за границы деньги за спектакли, которые там были поставлены. Причем сумма была почти доллар в доллар такая, какую я должен был отдать, и похожа на сумму, которая была задействована в романе. Там ведь весь фокус в том, что три приятеля находят тридцать три тысячи долларов. Моя сумма была меньше в десять раз, по московским меркам скромная, но я в Саратове тогда жил, и для меня это были абсолютно сумасшедшие деньги, и все обошлось. Вот, напророчил себе что-то хорошее. Поневоле придешь к выводу, что лучше писать о хорошем, чтоб не влопаться, упаси Бог.[i][b]Завтра[/b][/i][b]– А ведь этот страх может сковывать творчество?[/b]– У каждого страх есть, но бояться страха не нужно. Это самоцензура. Это воспитание, религиозные убеждения, воззрения и прочее. Это внутренние фильтры, и они очень важны, без них нельзя. Цивилизованное общество – это определенный свод правил бытования людей, относительно бесконфликтного проживания в мире и с самим собой, без этого тоже нельзя, иначе нарвешься на такой конфликт внутри себя, что речь пойдет не о книге, которую ты можешь написать, а о клинике Кащенко, куда тебе срочно надо побежать. Потому что есть непреодолимые конфликты, которые не надо преодолевать. И понятно, почему – потому что каждый человек для чего-то рожден, и нужно просто попытаться услышать, с какой нотой рожден ты, и не пытаться выпрыгнуть из себя.В себе столько разного – на пять жизней хватит. И когда, например, я слышу о расширении сознания, особенно с помощью психотропных средств, то очень удивляюсь: куда же шире?[b]– Над чем вы в данный момент работаете?[/b]– Помимо того, что скоро выйдет новая книга «Качество жизни», работаю над «Участком», который должен стать книгой, много и других замыслов. В компьютере торчит несколько текстов, герои уже дышат и уже говорят, просятся наружу, и за какой из текстов браться в первую очередь – не знаю… Отдыхать некогда, только на ходу. Выходные в моей жизни не предполагаются. Незачем. Голова-то работает 24 часа в сутки, даже когда спит.