Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Приметы и советы

Автор

Феликс Медведев
СМЕРТЬ В СОБЕСЕ
[i]Ирина Михайловна и Александр Викторович, вдова и сын бывшего члена Политбюро, первого секретаря Московского горкома партии Виктора Васильевича Гришина, живут в так называемом «цековском» доме на улице Алексея Толстого. Беседовали мы несколько часов. Тему разговора, довольно странную, предложил я сам, и она была принята: «Смерть Гришина».[/i][b]Сумерки пенсионера Александр Викторович, сын: [/b]— Тот скорбный день 25 мая 1992 года я очень четко помню. Была теплая, почти летняя погода. Я подъехал на машине к дому родителей на улице Алексея Толстого, они уже ждали меня. Сам я жил в другом месте и в тот день обещал папе свозить его в Краснопресненский райсобес. Для перерасчета в сторону льготного увеличения пенсии ему надо было подвезти туда удостоверение Героя Социалистического Труда. Мы ехали по Калининскому проспекту, по которому отец любил прогуливаться. Он всегда с удовольствием показывал дома, построенные при нем. И на этот раз папа показал пятачок, на котором планировалось возвести что-то необычное для архитектуры Москвы. Был он в хорошем настроении. Никаких предчувствий об опасности. Хотя и он сам, и все мы, близкие ему люди, всегда держали в уме, что отец был сердечником, в 73-м году он перенес два инфаркта.Болезнь отразилась на его деятельности, отец не был уже таким активным, как раньше, хотя работы, что называется, не убавлялось.[b]— Боялся ли он смерти? Как относился к своему здоровью, занимая крупные государственные посты? Тогдашнему обывателю, которым, собственно, и был весь советский народ, казалось, что кремлевские старцы так подолгу живут, потому что в их распоряжении вся медицина мира, все достижения медицинской науки.[/b]— На эту тему он не говорил. Боялся ли смерти? Но вот вы наверняка боитесь. Наверное, боялся и он, ибо внимательно относился к рекомендациям врачей, слушался их, не убегал, как некоторые, из больницы. Пил таблетки, до пятнадцати штук в день, всегда держал их на столе и в карманах. В отличие, скажем, от Алексея Николаевича Косыгина, тоже сердечника. Незадолго до смерти бывшего премьера СССР я оказался свидетелем такого эпизода. 9 мая 1980 года я был у него на квартире на Ленинских горах, когда он приехал домой после возложения венка на Могиле Неизвестного Солдата. Оповестив, что малость устал, лег на диван. Подошла дочь, Людмила Алексеевна, предложила отцу принять таблетки. Косыгин был человеком с характером, это известно, за что и наживал себе врагов. И вот он на моих глазах достает горсть таблеток и со словами: «Вот какую ерунду рекомендуют мне врачи», выбрасывает их в сторону… [b]— Мы отвлеклись… [/b]— Так вот, подвез я папу с мамой к собесу в районе улицы 1905 года, поставил машину на стоянку и без всяких предчувствий взглянул вослед родителям, входившим в подъезд. Не прошло и пяти-семи минут, как из учреждения выбегает женщина, оглядывается вокруг, словно кого-то лихорадочно ищет, подбегает ко мне и спрашивает: «Вы не Виктора Васильевича привезли?» Говорю: «Да, я привез отца». «С ним плохо, вас просят пройти вовнутрь». Я побежал.[b]— Простите, Александр Викторович. Конечно, каждый умирающий человек умирает по-своему: от болезни, от пули, от переживаний. Ваш отец, конечно же, переживал за многое, что творилось в стране после его ухода на пенсию.О чем он особенно сожалел? [/b]— Он постоянно задавал себе вопрос: «Почему с нашей страной случилось то, что привело ее в 91-м году к распаду?» Я старался навешать его раз в неделю и во время прогулок он об этом много и горячо говорил. О допущенных руководством ошибках, о том, что многое надо было делать по-другому. И, конечно же, его волновала собственная судьба, много раз он оглядывался назад. «Лигачев и Горбачев в отношении меня были несправедливы, отправив на пенсию», — говорил отец. Но особенно сожалел он — и это, я уверен, приблизило его кончину — о том, что его деятельность в годы перестройки и позже была окружена завесой лжи и полуправды. Она искажала его облик, его личность, его подлинное значение в руководстве московской парторганизацией и крупнейшего города страны.[b]«Скорая» не торопилась [/b]Мой собеседник вновь возвращается к последним минутам жизни отца.— Вбежав в помещение собеса, я увидел в небольшом кабинетике инспектора отца, сидевшего на стуле. Мама придерживала отца: он был без сознания.Откинутое назад тело, закрытые глаза, отрешенность от мира… Мы быстро очистили стол от бумаг и положили отца на спину.Моя мама врач, и она знала, что надо делать в таких ситуациях.Мы вместе стали делать отцу реанимацию: я пытался массажировать сердце, мама старалась, чтобы отец выдыхал воздух. Три минуты, пять, десять, пятнадцать… [b]— Ваш отец по долгу службы был причастен к ритуальным прощаниям или имел прямое отношение к похоронам многих видных деятелей политики и культуры. Скажем, будучи Первым секретарем МГК КПСС, он хоронил Хрущева, вчерашнего своего небожителя и патрона.[/b]— Да, вы правы, отец многим был обязан Никите Сергеевичу и он искренне к нему относился. Когда встал вопрос о памятнике на могиле Хрущева, и политбюро предложило остановиться на скульптуре Неизвестного, многие работники аппарата ЦК были против. Тогда отец поручил помощникам съездить в мастерскую опального скульптора и настоял на установлении именно этого монумента.Другой случай. Косыгин умер вскоре после освобождения его от поста Председателя Совета министров. Встал вопрос, где его хоронить — на Красной площади или на Новодевичьем кладбище. Брежнев к Косыгину относился ревниво и, воспользовавшись тем, что он уже не был должностным лицом, предложил политбюро упокоить его на гражданском кладбище. Отец вместе с другими коллегами настоял на Кремлевской стене. Этот жест был последним поклоном в сторону близкого ему человека.[b]— А к похоронам Екатерины Фурцевой в 1974 году Виктор Васильевич имел какое-то отношение? [/b]— Конечно, он хорошо знал Екатерину Алексеевну. Ведь когда-то они вместе работали. Фурцева была первым секретарем горкома, а отец — вторым. Но поскольку Фурцеву в 61-м году вывели из состава президиума ЦК, отец с ней общался уже мало.[b]Ирина Михайловна, вдова В. В. Гришина: [/b]— Вы знаете, в связи с Фурцевой я могу поведать один весьма любопытный штрих. Все-таки ее смерть — загадка до сих пор: покончила она с собой или умерла естественной смертью? Так вот, буквально за день до ее кончины мы встретились с ней в кремлевской больнице. Там лежала в очень тяжелом состоянии мама Виктора Васильевича, и я ее навещала. В коридоре встретились с Екатериной Алексеевной. Мы были знакомы, одно время даже вместе жили на даче.Она меня спросила, по какому поводу я здесь, а я спросила о том же ее. «У меня что-то с сердцем плохо, болит…». Повторяю, это было сказано за день до смерти. Так вот, мне кажется, что Фурцева все-таки умерла своей смертью.[i]…В течение двадцати минут жена и сын Гришина пытались вызволить его из объятий смерти. Но он в себя так и не пришел. «Скорую» вызвали сразу, причем из двух мест — из поликлиники Кремля на Сивцевом Вражке и городскую «03». Первая машина пришла через 35 минут, хотя потом в газетах писали, что через пять. Александр Викторович засек время вызова, и когда приехали врачи со спецаппаратурой, было уже поздно. Тело погрузили в машину и отправили в морг. Через час-другой, когда о смерти бывшего «хозяина столицы» объявили по радио, в собес наехали репортеры. Они снимали стул, на котором умер Гришин. Заместитель заведующей отчитала криминальных писак: «Раньше надо было писать о человеке, когда он был жив…» [/i][b]Радость Горбачева — Согласитесь, здоровый человек просто так не умирает. Значит, Виктора Васильевича и его инфарктное сердце что-то допекало. И не что-то одно, а наверняка многое.Александр Викторович: [/b]— Конечно, допекало. Он часто в разговорах возвращался к 85-му году, к моменту перехода власти к Горбачеву. К этому времени он был старшим в политбюро, и постоянно муссировались слухи, что после Брежнева будет Гришин, потом говорили, что после Андропова, потом — после Черненко. А после смерти Черненко отца стали противопоставлять Горбачеву. И вот тут в моей памяти сохранились любопытные воспоминания отца.Помните, в каком состоянии должен был держать речь перед избирателями немощный Черненко? Так вот, политбюро решило, что выступление сделает Горбачев, как второй секретарь ЦК. Но за десять минут до начала раздался телефонный сигнал прямой связи с Черненко. Звонил помощник генсека, который сказал: «Виктор Васильевич, есть поручение Константина Устиновича, чтобы его текст зачитал не Горбачев, а вы». На что отец сказал: «Но я не могу нарушить решение политбюро по этому вопросу. В нем определено, что речь должен зачитывать Горбачев». Тогда вдруг в трубке раздался голос Черненко: «Зачитывай ты и бери все в свои руки». Что это все означало, отец так и не понял, на эту тему мы с ним много раз подолгу беседовали. Когда отец тут же подошел к Горбачеву и известил его об этом разговоре с Черненко, Михаил Сергеевич был в шоке. А чуть позже после смерти Черненко, когда создали комиссию по похоронам и отца срочно вызвали в Кремль, его позвал в Ореховую комнату Горбачев и сказал буквально следующее: «Хочу предложить вам, Виктор Васильевич, возглавить комиссию по похоронам». На что отец ответил: «Михаил Сергеевич, вы же знаете, что председатель комиссии потом становится генсеком. Вы второй секретарь ЦК, я первый секретарь горкома, и я считаю, что вы должны возглавить комиссию, как будущий приемник». На что Горбачев с великой радостью согласился.[b]— А сам Гришин разве не рвался к власти? [/b]— Сам не рвался. Но однажды, незадолго до смерти, я сказал ему: «Поддержав Горбачева, ты фактически виноват во многом, что случилось в стране. Ты не жалеешь об этом?» И папа ответил: «Если бы я мог предположить, куда все повернет, я бы сделал все, чтобы Горбачев не стал генсеком». Тут надо добавить, что я считаю отца идейным коммунистом, безоговорочно верившим в идеалы партии. И при этом у него не было никаких личных интересов.[b]Под колпаком «девятки» Ирина Михайловна: [/b]— Я ему как-то сказала: «Эта партия, в которую ты так веришь, она ведь тебя обидела ни за что». Он ответил: «Это не партия, это люди. Идеи всегда переживают людей».[b]— Гришина обвиняли в коррупции, в печати были статьи, в которых его имя стояло рядом с именем директора Елисеевского магазина Соколова, приговоренного к расстрелу. Что вы об этом думаете? [/b]— Отвечу так. Вот в этой комнате, где мы сидим, он провел много времени. Здесь стояли два аппарата спецсвязи, высокочастотные — правительственная связь, бездисковый аппарат и вертушка. Мы уверены в том, что его прослушивали круглые сутки. О том, что жучки стоят, мы прекрасно знали и пытались не обращать на них внимания.[b]— Вы это точно знали или только подозревали? [/b]— Уже после смерти Виктора Васильевича Саша взял в руки его телефонную книжку. И вдруг из корешка прямо на стол выпало все это хозяйство с миниатюрным транзистором. Но в обморок мы не упали. Вот вам и ответ на обвинения Гришина и в коррупции, и в подготовке каких-то заговоров. Это наивно, ибо вести любые тайные разговоры было невозможно: Гришин находился под круглосуточным наблюдением. Бесконтрольно он не мог даже встречаться с людьми из ЦК. Все держала под колпаком служба охраны, 9-е управление. Муж был смелым человеком, он без обиняков давал любые характеристики, и однажды я укорила его в этом. А он бросил: «Ну и черт с ними, пусть слушают. Я не боюсь». Чтобы о нем ни говорили, он был человеком чистоплотным, не замешанным ни в каких финансовых аферах. Поэтому так смело себя и вел, считая себя неуязвимым.[b]— Много слухов ходило о похоронах Высоцкого. О том, как решался вопрос с местом захоронения.[/b]— Конечно, Высоцкий был очень популярен, я сам рос на его песнях. И когда он умер в дни проведения Олимпиады, это внесло некоторую сумятицу. Знаю, что отец никак не препятствовал тому, чтобы похоронить актера и певца с подобающими почестями. Как здравый человек он понимал, что любые негативные решения на этот счет вызовут ответную бурную реакцию. Психика у всех была воспаленной. Знаю, что он не препятствовал ни митингу в театре и вокруг него, ни прощанию на Ваганьковском кладбище. Напряжение, конечно, было, боялись возможных терактов.[b]Коррупция Гришина — Как Виктор Васильевич относился вообще к смерти, к похоронам? [/b]— Вообще отец был человеком вроде бы не сентиментальным, но я помню, как он плакал, потрясенный гибелью Юрия Гагарина. Он плакал едва ли не целый день. Гибель космонавта совпала с открытием городской партконференции и отец был потрясен. Гагарин для него был символом социализма, наших достижений, нашей космической эры.Помню слезы на лице отца, когда горела гостиница «Россия» и он, немедленно прибыв на место пожара, видел, как из окон выбрасывались люди. Отец рвался в гостиницу, чтобы своим присутствием помочь, поддержать, но служба безопасности его буквально удерживала у барьера. Он пошел к Брежневу и сказал, что как первый секретарь горкома он несет ответственность за все, что происходит в Москве, и просит освободить его от обязанностей. Леонид Ильич ответил: «Что ты, успокойся, ты в этом не виновен, предотвратить это было невозможно, иди работай».Гибель людей в Лужниках на стадионе, катастрофа с самолетом Сантьяго—Париж—Москва, когда Ил-62 не долетел до полосы полтора километра… Тогда, конечно, люди многого не знали, а отец знал. И реагировал на трагедии, едва ли не как виноватый.[b]— Виктор Васильевич оставил какое-либо завещание — вам, близким или соратникам? [/b]— Никому и никакого. Я был у отца за день до смерти, в воскресенье 24 мая. Мы вышли гулять во двор. Была прекрасная погода. На прогулку вышли Иван Васильевич Капитонов и Михаил Васильевич Зимянин*, жившие в этом доме. Долгодолго они ходили вокруг дома, и я слушал их довольно бурные дебаты. Никакого предчувствия ни у отца, ни у нас не возникало. Отец вернулся домой и сел за стол дорабатывать мемуары, которые были изданы в 1996 году.[b]— Где похоронен ваш отец? [/b]— На Новодевичьем кладбище. С похоронами тоже вышла история. Выделить отцу отдельную могилу отказались. И мы похоронили его в могилу матери, спустя 18 лет после ее смерти. Так что это было по закону. Но мне пришлось много хлопотать, чтобы и на это получить разрешение. Мне сказали в правительстве Москвы, что из Белого дома был звонок с запрещением хоронить на Новодевичьем кладбище. Мы восприняли эту возню как попытку унизить отца. Или отомстить за что-то. Вы знаете, в поминальном зале, когда предложили выступить, настала какая-то зловещая тишина. Никто не откликался, по-видимому, все боялись. Тогда я начал панихиду прощания, а за мной взял слово Василий Иванович Конотоп**, который говорил жестко, с упреком в адрес тех, кто долгие годы был вместе с Гришиным, а теперь боится сказать о нем два слова.[b]— За какой хоть пенсией-то ехал Виктор Васильевич в тот злополучный день, когда остановилось его сердце? Ирина Михайловна: [/b]— Сначала муж получил полностью свою зарплату, 800 рублей. Потом стал получать 500. А в последнее время он получал такую же пенсию, как и я — рядовой врач в больнице.[b]— Деньги-то на сберкнижке остались? Александр Викторович: [/b]— Пять тысяч рублей. Они достались мне и моей дочери. Поехали в сберкассу, сняли деньги, и я отдал их Ирочке, ей надо было купить пальто. Оно-то как раз и стоило тогда пять тысяч. Вот и вся коррупция Гришина… [i]* И.В. Капитонов и М.В. Зимянин — бывшие секретари ЦК КПСС.** В.И. Конотоп — бывший первый секретарь Московского обкома КПСС.[/i][b]Досье «ВМ» [/b][i]ГРИШИН Виктор Васильевич род. в 1914 году в Серпухове.Образование: Геодезический техникум, Московский техникум паровозного хозяйства.Работа: техник-землеустроитель, машинист, мастер, зам. начальника паровозного депо. В 1938—40 — служба в РККА. Партийная карьера (с1941): секретарь парткома ж/д узла ст. Серпухов, секретарь, второй, первый секретарь Серпуховского горкома ВКП(б), 1950—52 — зав.отделом МК ВКП(б), 1952—56 — второй секретарь МК, 1956—67 — председатель ВЦСПС, 1967—85 — первый секретарь МГК КПСС, 1971—86 — член Политбюро ЦК КПСС. С 1985 — на пенсии. Скончался в 1992 году.[/i]
Общество
ВЛАДИМИР КРЮЧКОВ: ПУТИН ГОВОРИТ НА ПОНЯТНОМ МНЕ ЯЗЫКЕ
[i]В наши дни журналисту доступен практически любой государственный деятель.Тем не менее Владимира Крючкова, председателя Комитета госбезопасности в 1988—1991 годах, я долго достать не мог, но помог случай. И вот я сижу в его рабочем кабинете руководителя некой аналитической службы в районе Нового Арбата и удовлетворяюсь репортерским честолюбием беседы с еще не так давно одним из самых могущественных людей на Земле.[/i][b]— Владимир Александрович, я давно хотел взять у вас интервью, но все не получалось. И вот случайная встреча в поликлинике помогла познакомиться с вами. Вы редко общаетесь с журналистами, и я благодарен, что согласились на разговор со мной. Как ваше здоровье? Понимаю, годы идут.[/b]— Совершенно верно, годы идут. Отсюда и проблемы со здоровьем. Сказываются отдельные моменты моей жизни, ну и семнадцать месяцев в тюрьме, конечно, не мед. Условия там не из приятных.[b]— Вы больше страдали физически или морально?[/b] — Физическая угнетенность, бесспорно, сказывалась — пребывание в четырех стенах, кратковременные прогулки… Но меня сильно мучили воспоминания, размышления об августе девяносто первого. Все думал, можно ли было вести себя иначе в той ситуации. Конечно, я понимаю, что история не имеет сослагательного наклонения, но все же… В тюрьме была жажда читать, читать и читать. В те месяцы я познакомился с десятками изданий, о которых раньше даже не слышал. Сокамерники всячески помогали получать прессу и другие материалы, за что и сегодня я им благодарен.[b]— Как кормили?[/b] — В жизни я разного повидал, и еда была разная, от хорошей пищи до скудных военных пайков. В «Матросской тишине» прожить можно. Помимо всего каждый из нас получал продукты из дома, что скрашивало быт. И удивительное дело – помимо близких что-то пытались передать совершенно посторонние люди, но я взял за правило не принимать подарков, отправлял их обратно. Помню, после выхода на свободу на одном митинге ко мне подошла женщина и сказала, что присылала мне продуктовую посылку. «Спасибо, — говорю ей, — я был очень тронут». А она в ответ: «Но я получила ее обратно. Почему?» [b]— Боялись отравления, провокации?[/b]— Нет, не боялся. Просто не считал нужным обременять людей расходами, жизнь тогда была нелегкой, но я, конечно же, всем благодарен и от души сказал той женщине теплые слова.[b]— А какими словами, сидя там, вы поминали Ельцина?[/b] — Я к нему всегда относился без уважения и сейчас это говорю. Не потому, что он уже не у власти. Я и раньше публично это заявлял, в том числе и в открытом письме на его имя из тюрьмы. В личном плане не хочу говорить об антипатии к нему, а вот за то, что он сделал со страной, с людьми, я как гражданин своей страны простить ему не могу. Считаю, что он совершил целую серию деяний, за которые должен еще ответить.[b]— Каким же образом? Ведь у первого президента России пожизненная неприкосновенность?[/b] — Каким образом — это другой вопрос. Это зависит от степени общественного сознания, от тех возможных перемен, которые могут произойти, от того, сможет ли новое руководство внести радикальные изменения в социальный курс. Не хочу перечислять губительных действий Ельцина — от развала Союза до лишения нас международного авторитета. Скажем, если Хрущев был малообразованным, малокультурным человеком, но все же большим политиком, то Ельцин — разрушитель, бездумный политик. Он остался на уровне провинциального чиновника. Его ждет самый страшный суд — суд истории. Лицемерие, которое было присуще ему, не красит ни одного политика. На высоких постах он был тридцать лет и все это время лицемерил.[b]— Владимир Александрович, скажите, не кажется ли вам, что с приходом к власти Владимира Путина, человека секретных служб, страна медленно накрывается неким колпаком, что из Кремля все чаще исходят импульсы прошлого? Я слышал, что на предприятиях, как когда-то, вводится гэбэшная система слежки и учета инакомыслия.[/b]— В вашем вопросе — смесь обывательского вымысла и большой политики. Слава богу, что после Ельцина пришла нормальная власть. Смотришь на Владимира Владимировича и видишь человека, который говорит на понятном тебе языке. С ним можно соглашаться или нет, но помыслы его ясны. Он легко и искренне общается с людьми, ведет здоровый образ жизни и здраво мыслит, много работает, переживает за все и берет на себя ответственность.Люди видят, что человек он не мстительный и, может быть, потому вряд ли пойдет на какие-либо меры в отношении тех, кто сознательно разваливал страну. В отличие от Ельцина Путин обещает мало, но, судя по всему, он человек дела. Он серьезно занялся межгосударственными отношениями. Тут накопилась целая гамма проблем, и он ринулся в них, словно в омут, для того, чтобы подправить положение дел и восстановить авторитет России.[b]— Вы достигли очень высокой чиновничьей должности. Скажите, быть руководителем органов безопасности — это стиль жизни?[/b] — Должность руководителя органов безопасности — скорее не чиновничья, а государственная, причем очень ответственная. За советский период эту должность занимали шестнадцать человек.Кстати, при Ельцине только руководителей ФСБ (называлась она по-разному) сменилось десять человек. Самая настоящая чехарда! Работа председателя КГБ — это не стиль жизни, а работа человека, который, в общем-то, лишен личной жизни. И я тоже был отрешен буквально от всего, так сказать, земного. На службе был занят по 16—18 часов в сутки. Вся моя жизнь заключалась в работе. Я не уделял должного внимания семье и, конечно, она от этого страдала, но терпела, относилась ко мне с пониманием.[b]— Верно ли, что председатель КГБ — это единственный человек в стране, который допускался ко всем секретам государства? Другими словами, вы знали многие вещи, которые не знал, наверное, никто. Не так ли?[/b]— Да, это так. Многие секреты не знали даже мои заместители. Правда, каждый из них о чем-то знал больше меня, но я при желании мог знать все. Этот объем информации поначалу меня ошарашил, но потом я с этой проблемой освоился. Здесь важно умело распорядиться информацией.[b]— Можете привести пример той информации, которую знали только вы? [/b]— Могу. Скажем, какие-то моменты жизни крупных государственных деятелей зарубежных стран, ну и наших, конечно. Я знал или мог при желании узнать имена наших самых лучших источников на Западе. А это самое ценное, ведь иногда один человек может колоссально помочь или предотвратить огромный вред. Один агент может принести нашему государству доход в десятки миллионов долларов, другой еще больше, а третий может спасти мир от войны. Так что знание и сохранение агентуры — это, пожалуй, самое святое для нас.[b]— А какие фигуры конкретно вас интересовали? Скажем, наверняка Чаушеску? Ведь он своевольничал, фрондировал, старался быть независимым от соцлагеря.[/b]— За руководителями социалистических стран мы не следили, но очень часто о них приходила информация от наших источников из капиталистических государств. Вот они-то следили зорко, и очень часто эта информация носила документальный, конкретный и весьма неприятный характер. В этой информации нередко содержались резко критические суждения в адрес Горбачева, и я порой не знал, как с такими материалами поступить.[b]— Как вы реагировали на самоубийство заместителя председателя КГБ Цвигуна? Это, наверное, для вас было шоком? [/b]— Трагедия случилась в январе 1982 года и породила много слухов и домыслов. Всю эту историю я знаю досконально: Цвигун заболел, у него был рак, пошли метастазы, которые затронули и головной мозг. Он понимал, что погибает, и решил свести счеты с жизнью. В роковой день Цвигун из больницы приехал в дачный поселок, где проживал. Он очень любил семью, не хотел быть ей в тягость и решился на этот трагический шаг. Стоит привести такую деталь. Он подозвал к себе водителя и спросил, имеет ли тот при себе оружие. Водитель ответил утвердительно. Поинтересовавшись, в каком состоянии находится оружие, Цвигун взял в руки пистолет, похвалил водителя за бережное к нему отношение и, как бы разглядывая его, тут же выстрелил в себя. Через 35 минут на место происшествия приехал Андропов с одним из своих заместителей. Кстати, Юрий Владимирович позвонил и мне, поскольку знал о моих хороших отношениях с погибшим. В газетах дали краткое сообщение о смерти Цвигуна без деталей, поскольку было решено не говорить о том, что же конкретно случилось.[b]— Самоубийство Цвигуна тогда связывали с бриллиантами Галины Брежневой.[/b]— Связывали, но к этим бриллиантам Цвигун никакого отношения не имел.[b]— Правда ли, что смерть Екатерины Фурцевой была насильственной?[/b] — В этой истории мне разбираться не приходилось. Все знавшие ее товарищи утверждали, что она покончила жизнь самоубийством в ванной комнате собственной квартиры.[b]— Хочу спросить еще об одной громкой смерти в вашу бытность работы в органах. Ходили слухи, что ваше ведомство очень доверяло писателю Юлиану Семенову и открыло ему слишком много секретов. А потом опомнилось и будто бы во время нейрохирургической операции изъяло из соответствующей части черепной коробки ту часть мозга, которая заведовала памятью. Могло ли такое быть?[/b] — Это из области фантастики, о которой нельзя говорить всерьез. Юлиан Семенов был весьма плодовитым литератором, работоспособность у него была невероятная, романы пеклись, как блины. Умер он естественной смертью.[b]— Припомните случай, когда с вашей подачи, благодаря использованию уникальной информации, было принято важное государственное решение? [/b]— С нашей подачи было принято постановление о мерах по борьбе с организованной преступностью и наркоманией. Помню, что в 1989 было изъято четыре тонны наркотиков, а общая стоимость наркооборота составляла тогда 8–12 миллиардов рублей. А сегодня счет пошел на десятки, а возможно, и на сотни миллиардов. Положение ужасное! [b]— Вы не раскаиваетесь, что участвовали в ГКЧП?[/b] — Я сожалею о том, что не удалось удержать победу. Ведь развал Союза имел и имеет страшные последствия. Весь мир интегрируется, объединяется, а мы разбредаемся, но главное – хоть жили бы лучше! А живем-то все хуже и хуже, и думается, еще много лет будем выравнивать опустившийся донельзя жизненный уровень и вообще уровень развития. Развалить что-то в жизни, сломать — легко, созидать, приумножать — труднее.[b]— Вы можете ответить на вопрос, который и нынче продолжает многих волновать: знал ли Михаил Горбачев о готовящемся заговоре? [/b]— Ни о каком заговоре речь вести нельзя. Горбачев всегда вел себя непоследовательно, более того, как-то странно. Когда мы дискутировали с ним в те предавгустовские времена, он говорил, что партия для него — все, что он готов бросить президентский пост, да и любой государственный пост, но чтобы уйти из партии — ни за что! Потом он говорил, что Союз был, есть и будет, разве в силах кто-нибудь его развалить? «Прибалты? А куда они без нас денутся? — театрально вопрошал Горбачев. — Да мы их и не пустим никуда». Когда мы собирались группой и шли к нему на разговор, в нас во всех пылали советские патриотические чувства. И мы не понимали позицию Горбачева как генсека и президента. Но вот в прошлом году Горбачев, выступая в Турции с планом лекций на семинаре, заявил, что якобы он еще чуть ли не до перестройки поставил себе задачу покончить с коммунизмом, с социалистическим строем, что это было целью его жизни. Выходит, находясь на высших государственных постах, он лицемерил? [b]— Но все-таки, Владимир Александрович, многие в России и в мире, и я в том числе, считают Горбачева великим деятелем, резко повернувшим в сторону колесо истории.[/b]— Трагические результаты его творений стали очевидными для всех, и говорить о величии Горбачева — смешно. Да, он «великий» в том смысле, что столько напортачил, что будущие историки и через многие годы будут поражаться тому, как было допущено расчленение могучей державы на ряд небольших, нежизнеспособных государств. Это событие войдет в историю как величайшее геростратовское явление.[b]— Когда для вас стал ясен Горбачев? И каковы были ваши действия?[/b] — Знаете, первые встречи с Горбачевым в 1985 году оставляли у людей довольно благоприятное впечатление. Он казался смелым, последовательным. Раскусить его удалось позже. Я, например, распознал его в 1990–1991 годах и понял, что Горбачев — «двуликий Янус». Кстати, к нам в Комитет госбезопасности приходили письма от весьма серьезных людей, которые давали ему резко негативную психическую, психологическую, морально-нравственную оценку. Но что можно было сделать в той ситуации? Люди, которые находились рядом с ним наверху, были бессильны что-либо изменить или радикальным образом подправить. Существовавшие порядки не позволяли тогда не только решать такие вопросы, но даже давать ход письмам, поскольку они касались высшего должностного лица в советском государстве. Это делать строго запрещалось.[b]— Сменим тему. Были ли на вас покушения? Сколько машин вас сопровождало в поездках по Москве?[/b]— Покушений не было. Пользовался я одной машиной. При мне постоянно был один охранник. Но общественная безопасность была такова, что я спокойно ходил по городу, ничего не опасаясь. Это сейчас «олигархов» сопровождают несколько машин, иногда не с одним десятком охранников. Это же уму непостижимо! [b]— Выходит, за свою жизнь вы не боялись? [/b]— Оперативная обстановка была такова, что никаких эксцессов не происходило. Охрана должностных лиц тогда обходилась государству совсем недорого. Сегодня же каждый день стреляют, убивают, и мне жаль честных бизнесменов, которым приходится работать и жить в такой обстановке.[b]— Недавно разоблачили нашего «крота» в американской спецслужбе. Он работал на нас почти двадцать лет. Вам знакомо это имя – Хансен?[/b]— Не припомню. А вот за провал Эймса я очень переживаю. Когда в 1991 году меня арестовали, я понимал, что опасность провала Эймса вполне реальна и коечто успел предпринять для безопасности этого нашего ценнейшего источника. Я думал над тем, как уберечь этого человека.[b]— Говорят, что он был самым высокооплачиваемым источником КГБ.[/b]— Я не стал бы употреблять эпитеты «самый-самый». Эймс сделал целую эпоху для государственной безопасности нашей страны.[b]— На посту председателя КГБ вы были три года. Самый страшный прокол в работе органов? Эймс? Калугин?[/b] — Да, факты предательства угнетали. В том числе и предательство таких, как Калугин.[b]— Когда под предводительством Станкевича сносили памятник Дзержинскому, где были вы? [/b]— В Крыму.[b]— Вам позвонили?[/b] — Да, обо всем сообщили по телефону.[b]— Но вы ничего не могли сделать? [/b]— Абсолютно. Все нарастало, как снежный ком.[b]— Конечно, вы за восстановление памятника на прежнее место? [/b]— Да.[b]— Вы снова в партии?[/b] — Я из нее не выходил. И билет дома, и взносы плачу.[b]— С Зюгановым общаетесь? Он тянет, по-вашему, на вождя? [/b]— Эпоха вождей в том смысле, как мы ее понимаем, прошла.[b]— Вам грозило обвинение по 64-й статье — измена Родине. Она, надо думать, снята? [/b]— Обвинение по статье об измене Родине, по сути, отпала сама по себе по причине абсурдности.Конечно, я переживал, как и все мои товарищи, но при этом понимал всю нелепость затеи. Мы защищали Родину, пытались спасти народ. Кстати, квалификация обвинений, которые нам предъявлялись по ходу следствия, менялась трижды. И порой было жалко прокурорских работников, которые, выполняя заказ, мучились над тем, как сделать из нас «изменников Родины».[b]— Простите за такой вопрос. Скажите, по каким признакам и как вербовали при вас в КГБ агентов? Почему по этому поводу ко мне ни разу не обращались? Не подходил?[/b] — Значит, в определенное время вы не представляли для нас интереса.[b]— Последний вопрос, Владимир Александрович. Илья Эренбург как-то сказал: «Тяжело тому, кто все помнит». Что вас сегодня гнетет как простого смертного человека?[/b] — Сломленная и обрубленная Отчизна, неспособная защитить свои государственные интересы, национальную безопасность.[b]Досье «ВМ» [/b][i]КРЮЧКОВ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ — родился в 1924 г. в Сталинграде. ОБРАЗОВАНИЕ: Всесоюзный заочный юридический институт (1949), Высшая дипломатическая школа МИД СССР (1954). КАРЬЕРА: 1947—1951 — работа в прокуратурах г. Сталинграда; 1954—1955 — третий секретарь Четвертого Европейского отдела МИД СССР; 1955–1959 — третий секретарь посольства СССР в Венгрии; 1955—1967 — референт, зав.сектором Отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, помощник секретаря ЦК КПСС; 1967—1991 — на руководящих должностях в КГБ СССР, с 1988 — председатель КГБ СССР. В августе 1991 г. был арестован как член ГКЧП, 17 месяцев провел в московской тюрьме «Матросская тишина», освобожден по амнистии. НАГРАДЫ: два ордена Ленина, Красного Знамени, ордена Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, «Знак почета», советские и зарубежные медали.[/i]
Общество
МАМА, ЛЮБОВЬ И БОМБА
[i]Бытовой терроризм не менее страшен, чем политический: только в первом случае гибнет меньше людей.Вот почему жуткая драма в русской семье, переехавшей на жительство в страну обетованную, потрясла читателей. Мне же как журналисту повезло: в Австрии я совершенно случайно познакомился с Эллой Спитченко, «героиней» кровавой драмы.[/i][b]Побег [/b]Началось все в Москве. Элла родилась в 60-м году, отец ее был певцом в крупном ансамбле. Мама тоже обладала замечательным голосом. Об отце у Эллы остались кошмарные воспоминания — садист, изверг, пытавшийся изнасиловать собственную дочь.После развода с ним мать вышла замуж за мясника — жить-то надо. Но, как говорится, из огня да в полымя. От его выходок можно было сойти с ума — драки, поножовщина, отсидки. И так целых семь лет.Бедная бессловесная женщина все прощала. Ей казалось, что он ее любил.А у Эллы параллельно этой, ужасной, жизни шла другая — сверхсчастливая. Сплошная музыка. Да, да, девочка родилась талантливым музыкантом, ее голос приводил в восхищение всех, кто хоть раз слышал, как она поет. «Великая артистка живет среди нас», — говорили знакомые музыканты и пророчили ей большое будущее.И будущее пришло. Только назвать его счастливым можно было лишь в кошмарном сне.Родственники и подруги матери уговаривали ее бежать из России. Бежать от мужа-садиста. «Спасения тебе не будет, убьет и тебя, и дочь. А талант ее нужен людям, — так сказал сам Эдди Рознер. — Бегите куда глаза глядят: в Израиль, в Италию, в Австрию…».И мама сдалась: сборы, прощания, слезы… В Израиле все складывалось удачно: вокальные конкурсы, концерты, премии, награды, антрепренеры, контракты, фотографирование с президентом Израиля и мэром Тель-Авива… Элла поступила в музыкальную академию. Получила новую квартиру в Тель-Авиве, в самом центре столицы.Может быть, и наладилась бы ее жизнь, может быть, и звездой стала бы Но… [b]Соблазнитель [/b]Израиль — южная страна, здесь все располагает к сексуальной свободе, рано начинается половая жизнь. У тринадцати- четырнадцатилетней девчонки уже должен быть взрослый друг. Они могут снимать квартиру для развлечений, для плотских утех. И это все, естественно, не осуждается.И вот все чаще и чаще Эллу стали спрашивать, есть ли у нее «хаве» — друг. Ей же было страшно признаться, что она все еще при маме. И когда говорила, что нет, утешали: дескать, ничего, все поправимо. Подходили к маме, вели заинтересованные беседы. А та: «У нее еще все впереди, успеется…» И у Эллы зрело какое-то странное чувство, будто мама из эгоизма удерживает ее возле себя.Чтобы не потерять, чтобы не быть одинокой. Ведь мужчина заберет ее сокровище с собой. И дочка стала внутренне сопротивляться тайным желаниям матери.Так что чисто случайное знакомство с человеком, ставшим причиной трагедии, оказалось вроде бы и не случайным, она ведь ждала своего «хаве». Это при том, что первое же впечатление о нем было резко отрицательным: косил глазом, заикался, да вообще невидный какой-то, замухрышистый. Культурный уровень почти на нуле. И Элла решила для себя: первая встреча с этим мужчиной будет последней.Так часто бывает в жизни — наши благие пожелания расходятся с реальными поступками, движениями души и сердца. И тела. Отношения с «хаве» стремительно развивались, заходили все дальше. Она уже вроде бы и привыкла к этому грубоватому неотесанному мужчине.Однажды он предложил ей поехать на озеро Кинерет, где люди отдыхают, проводят свободное время. Мама ни в какую: «Он превратит тебя в женщину раньше времени, похоть одолеет вас обоих». Элла под присягой, под, извините, честное пионерское, обещала держаться до последнего. Не отдавать себя.Она и впрямь держалась как партизанка, не далась. Стискивала зубы, чтобы легче было сопротивляться, кусалась, вырывалась, увещевала, умоляла: «Я обещала маме». Целых три дня в палатке, с выпивкой, снедью, ласковыми, убаюкивающими словами, ускользая от грубых мужских маневров, от дрожащих потных ладоней в самом интимном месте — целых три мучительных, воспаленных, сумасшедших дня сопротивлялось молодое красивое хотящее тело. И… победило. Элла не отдалась.«Какая же сила была во мне, чтобы удержаться, не соблазниться, — повторяла она мне, — и все потому, что слово дала родной мамочке! Вот так любила ее».Вернулась как-то Элла домой и с порога: «Мама, я выхожу замуж.Не можем мы больше ждать, ни я, ни он». А мама снова за свое: «Он тебе не пара, он для простой фабричной дурнушки. Для него ли я пестовала тебя, учила, твое будущее — не для него».А вскоре разгорелся в новой квартире сыр-бор, нашла коса на камень. Дочь наговорила матери резкостей, высказала ей все: что держит она ее взаперти из-за своего эгоизма, что такое не может продолжаться всю жизнь. Мама влепила любимой дочери крепкую пощечину. И тогда Элла собрала вещи и ушла из дома. Куда? Конечно, к нему, к «хаве», в его хибару, в обойную мастерскую. Квартиры-то у него не было. Человек этот был, как говорится, не для Бога и не для людей. Долгов — масса, кредиторы допекли, грозили полицией, скандалом.[b]После свадьбы [/b]Прожила у него Элла недолго, и решили они, несмотря ни на что, справить свадьбу. Без мамы? Без мамы по еврейским обычаям никак нельзя. И материнское сердце сдалось.Знала бы мать, что, согласившись, она подписала себе смертный приговор! — Какая же у нас была свадьба! Внешне – пышная, веселая. Но сохранились фотографии, на которых видно, как мама сцепилась с будущим зятем. Причина глупая: гости попросили меня спеть что-нибудь, а жениху этого страшно не хотелось, он уже ревновал: я певица, а он простой работяга, зачем подчеркивать разницу? Но я пела всю ночь, и он был готов убить меня за это. Здесь же прямо на свадьбе, – такая вселилась в него ревность.…Прожили мы с ним три года.Какими ужасными были эти годы. Купили в долг квартиру, кредиторы допекали, полиция осаждала, делала обыски. Оказалось, что муж подделывал чеки.С трудом спасся от тюрьмы. Мама, прямая, откровенная, говорила ему все в глаза. И он с великим трудом терпел ее упреки, ее прямоту. А я не вмешивалась. Я вообще перестала понимать, что ему надо от жизни. Дело шло к разводу. Но в Израиле развестись непросто: религиозные каноны намертво и навечно скрепляют отношения мужчины и женщины.А тут подоспело предложение — контракт на творческую поездку в Брюссель. Контракт сулил хороший заработок. А как нужны были деньги! Смертельно! Муж же категорически был против поездки. И законы на его стороне: без разрешения мужа жена не может выехать из страны. Что делать? Мама шепнула: «Будь с ним помягче, убеди его, что поездка даст деньги за квартиру…»И я убедила, муж согласился.[b]Любовник [/b]В Брюсселе меня ждал большой успех. Я поступила в консерваторию, подрабатывала в брюссельской опере. К тому же судьба свела меня с человеком, который на время перевернул мою жизнь. Это был богатый и известный французский кутюрье. Джентльмен, аристократ, опытный, много повидавший в жизни мужчина. Ко мне относился, как к леди. Как к равной. А что мне было еще надо двадцатилетней, исстрадавшейся, усталой?! Я познала любовь, настоящую первую любовь своей жизни. Мой новый «хаве» сумел показать совершенно другую жизнь, ее счастливую сторону.И я написала мужу письмо, что хочу расстаться с ним навсегда.Но не тут-то было. Муж решил меня помучить: формально подав на развод, в суде он на него не соглашался. От него отвернулись все адвокаты: как можно было иметь дело с человеком, у которого семь пятниц на неделе? Все мои доходы съедали полеты к маме в Тель-Авив — уже шли заседания суда. Боже, сколько же раз в течение года летала я туда и обратно, и все оттого, что муж просто морочил голову, вел себя как последний мерзавец.А Робер, мой денди, мой любимый мужчина, был всегда рядом, клялся в любви. Мама же была против моих серьезных намерений, как-никак он старше меня на двадцать пять лет. Да и жена Робера, узнав о его романе, пригрозила жестокой карой. Во всяком случае, развода ему не обещала.И я вернулась в Израиль. Думала на время, а вышло на два года. Эти два года продолжался мучительный бракоразводный процесс. Страшно вспомнить, как он происходил, как вел себя мой муж-подонок.Но вновь творческое предложение: Германия, Бонн, великолепный грант. Полетела. Новый успех, новые поклонники, хорошие заработки, творческое удовлетворение. Аплодисменты, телевидение, цветы. Жизнь, казалось, обрела новые радужные надежды. Но… [b]Смерть на почте [/b]Это случилось, как помню, 5 октября. По консерваторскому радио объявляют: «Спитченко, Спитченко, срочно в секретариат». Мелочь какая-то, подумала я, закончу репетицию и пойду.Но снова на всю консерваторию: «Спитченко, срочно зайти в секретариат».…На проводе израильский посол в Германии: «Возьмите себя в руки, ваша мама убита».Не помню, как купила билет, как полумертвая летела в Израиль, как сразу в аэропорту меня встретила полиция. «У вашей мамы были белые волосы? — «Нет, говорю, может быть, она купила парик». — «А были у мамы враги?» — «Нет, говорю, — не было».А они уже его взяли, моего мужа. Это он убил мать, сконструировав бомбу-посылку. Когда его допрашивали, зачем он это сделал, он сказал: «А я бросил жребий, посылать или не посылать. И выпал орел. И этой ведьме так и надо».Свой смертоносный привет он послал почтой. Рассказывали, что в городе без паспорта посылку у него не принимали. Но какой сумасшедший оставит такую улику, как паспортные данные? И он поехал в Натанию, в тридцати километрах от Тель-Авива, и в каком-то почтовом филиале сумел оформить отправление.Оформил его весьма торжественно: с ленточками, с бантиками.Веселенький подарочек.И вот приходит извещение на посылку. Подруга мамы рассказывала, что мама очень удивилась, откуда посылка, и решила, что из России, от родственников, которым она послала какие-то вещички. Правда, ей показалось странным, почему извещение из Натании. Поделилась сомнениями с подругой, а та и посоветовала: «А ты сходи на почту и поинтересуйся, что все это значит».Мама так и поступила.Посмотреть на красивую посылку вышел сам директор почты.Ни у кого ни грамма подозрений. Директор все шутил с мамой: какой-то поклонник шлет привет. И тут же сам помог открыть посылку.Как только он коснулся ленточки, раздался страшный взрыв. Пятеро погибли на месте, семерых тяжело ранило.Рассказывали, что потом этого директора не могли собрать. А о маме патологоанатом сказал, что она скончалась не от ранений, а от разрыва сердца. В последнюю секунду бедная мама поняла, что бомба наконец ее настигла. И за миг до смерти поседела.Убийцу обнаружили с трудом.Было подозрение, но обыски ничего не дали, и лишь четвертый обыск помог обнаружить еще две бомбы в его газовой плите.А я до сих пор без развода. Таковы израильские законы. Убийца сидит в тюрьме и не дает развод. И все – хоть ты лопни, тебя не разведут.Говорят, что в тюрьме он хотел повеситься, но ему не дали.
Происшествия
ЧЕЛОВЕК ПО ФАМИЛИИ ЛЕРНЕР: КТО ОН ТАКОИ?
[i]Григорий Лернер попал в поле моего журналистского интереса в конце 80-х, когда, к моей зависти и радости библиофила, он сумел издать доселе не издававшегося в СССР автора популярнейших исторических романов Валишевского. Книги, выпущенные репринтным способом, разлетались мгновенно. А я подумал: «Издатель заработал кучу денег. Какой молодец…» Потом имя Лернера всплыло в связи с крупным финансовым скандалом под названием «АНТ». Потом в связи с убийством Листьева, потом...А потом я вдруг узнаю, что Лернер регулярно обслуживается в новомодном и весьма дорогом салоне «Женьшень», что на углу Лялиного переулка и улицы Чернышевского.[/i]В этом баре тогда работала некая Ольга Жлобинская, которая приглянулась Лернеру, и он предложил ей работать в его офисе — подавать чай, кофе, когда приходит много людей. Ольга согласилась, и случайное знакомство переросло в крепкое и плодотворное деловое партнерство. А вскоре Жлобинская стала женой знаменитого криминального авторитета Сильвестра (Тимофеева), взорванного в своем «Мерседесе» на 3-й Тверской-Ямской в сентябре 1994 года.Одним словом, вокруг Лернера в моем досье накручивалось немало любопытного и специфического. Но пока «накручивалось», Лернер смылся в Израиль, где его арестовали. И я поехал в Израиль. Григорий Лернер, взявший к тому времени имя Цви Бен-Ари, сидел в специальной камере площадью 16 квадратных метров, включая крохотный дворик, куда заключенного выводили на прогулку. За узником № 1, каким его объявили в Израиле, следили 8 видеокамер, в том числе и в туалете. Мне удалось получить написанные от руки признания Цви Бен-Ари. Было это в августе 1998 года.Получить-то получил, но вовремя воспользоваться ответами Лернера на мои вопросы не сумел. Точнее, мне помогли не суметь. Редактор газеты, которому я передал материал, сначала тянул с публикацией, а потом вдруг заявил, что интервью куда-то пропало. Как мне тогда показалось, редактор малость трухнул и не решился связываться с «горячей темой». Или ему намекнули не делать этого.В Израиле Лернера объявили главой русской мафии и дали шесть лет тюрьмы. Общественность уже стала забывать это имя. Но вот на днях он вышел на свободу. За хорошее поведение ему скостили срок.К счастью, у меня остались досье Лернера и некоторые фрагменты нашей беседы. Их-то я и предлагаю читателям, которые, возможно, даже не слышали об одном из самых экзотических персонажей ельцинской эпохи. Персонаже, который хранит в себе много тайн.[b]ТЮРЬМА ВМЕСТО ОРДЕНА [/b]Григорий Лернер, москвич, родился в 1954 году. Отец был генеральным конструктором телефонных линий, связанных с космосом. Мать, по профессии редактор, работала в издательстве «Колос». Дед Лернера был кантором в синагоге на Преображенке. Будучи школьником, Гриша учился в «Театре юных москвичей» при Доме пионеров вместе с Натальей Гундаревой и Сергеем Никоненко. Но актером не стал, а поступил после школы на журфак МГУ. Работал в журнале «Сельская новь». Ездил по колхозам, не умея отличить, по собственному признанию, корову от быка.Издал книгу очерков, посвященных ХVII съезду комсомола. По приглашению приятелей из Энергетического института подрядился на «шабашечные» работы. В Калининской области две недели разгружал кирпичи. Когда кирпичи кончились, командование отряда обратилось к Лернеру с просьбой, поскольку он журналист, выбить где-нибудь стройматериалы. Приодевшись и побрившись, Григорий и впрямь выбивает через обком не только стройматериалы, но и получает повышение — становится снабженцем строительных отрядов. Так началась его коммерческая стезя, он понял, что это его любимая работа.За первый же сезон Лернер заработал две тысячи рублей. По тем временам бешеные деньги. С 1976 по 1983 год занимался снабжением студотрядов и «шабашных бригад» в Калининской области. Пахал, как вспоминает Лернер, по 20 часов в сутки. Первой персональной машиной был цементовоз «ЗИЛ». Выбивание фондов — дело скользкое, приходилось нарушать инструкции, давать взятки. После прихода к власти Андропова Лернер, как и многие другие «коммерсанты», был арестован. Обвинили в мошенничестве.Дали одиннадцать лет. На процессе за Лернера вступились председатели колхозов, руководители областных организаций. Они говорили, что Лернера надо не сажать, а давать ему орден. Дело пересмотрели: четыре года и девять месяцев. В зоне мгновенно стал «бугром», бригадиром. Потом была «химия», потом работал мастером на цементном заводе. И снова бригадный подряд, хорошие «башли». В Москве не мог жить, действовал закон, по которому не прописывали москвичей, осужденных по уголовным делам. Устроился мастером на 101-м километре.За ударный труд судимость сняли.Вернувшись в столицу, работал снабженцем в маленьком кафе, потом создал строительный кооператив. Стал налаживать отношения с банками, но понял, что лучше иметь собственный банк, не зависеть от чужих. Внимательно проштудировав закон о кооперации, собрал кооперативы, с которыми сотрудничал и, объединив их в союз, открыл первый в Москве частный кооперативный банк с очень большим по тем временам оборотом. Окреп, взял у ЖИЛсоцбанка на три года 50 миллионов рублей. Создал вместе с финнами и австрийцами первый международный финансовый консорциум. Получил от Министерства внешэкономсвязей лицензию на международную финансовую деятельность. Поехал по городам и весям привлекать в Россию западные инвестиции. Шел 1989 год. Закрутилось дело под названием «АНТ». К делу пристегнули и банк Лернера, обвинив его в хищении кредитов.[b]ПРИВЕТ ОТ ЧЕРНОМЫРДИНА [/b]Партнеров арестовали, когда Лернер находился в Австрии. Решил не возвращаться. По позднему признанию, просто испугался и уехал в Израиль.В Израиле долго не давали корзину «абсорбции», не доверяли еврейскому происхождению. Жить стало тяжело, продали все драгоценности жены. За бесценок. На остатки «корзины абсорбции» заключил договор с видеотекой, размещавшейся в его доме. Сдавал «внаем» кассеты. Полученный за хорошую работу в качестве премии велосипед продали.И вдруг Лернера отыскивают швейцарские партнеры, предлагают работу. Денег на билет нет. Высылают билет. Вначале работал консультантом по советскому финансовому рынку. Предложил интересные идеи. Прислушались. Стал зарабатывать, разбогател. Организованная небольшая фирмочка выросла в мощную компанию. Купил жене дом в Израиле.Но советская милиция не дремала. Полгода шли переговоры со швейцарскими властями о выдаче Лернера. Швейцарцы посадили его в тюрьму, но поначалу не выдали.От советского гражданства пришлось отказаться, однако Россия в гражданстве не отказывала. Односторонний же отказ силы не имеет.И Швейцарии пришлось-таки выдать Лернера Москве, куда его доставили под конвоем. Тюрьма.В заключении Лернера навещал швейцарский консул. Поэтому арестант содержался в приличной камере. Рядом сидели организаторы ГКЧП. У Лернера с Анатолием Лукьяновым был один адвокат — Падва. В итоге выпустили под залог в 15 тысяч долларов. К этому времени истек 3-летний срок кредита.Лернер возвращает долг. Открывает филиал швейцарской фирмы в Москве. Полдня — на допросах у следователя, полдня — бизнес. Упрашивает следователя выпустить его в Израиль, навестить семью, которую не видел полтора года. Отказ. И тогда Лернер просто сбежал.В 1993 году из Израиля послал в Москву официальный факс, в котором подробно сообщил, где находится. Выразил готовность прилететь на суд, если тот состоится. А пока суд да дело, открывает в Израиле филиал той же швейцарской фирмы и создает Первую российско-израильскую финансовую компанию, в которой аккумулирует огромные деньги советских репатриантов и банкиров из России. На открытии ПРИФК свое приветствие и поддержку Лернеру выражает в телеграмме тогдашний премьер-министр РФ В. Черномырдин.Дела Лернера снова пошли в гору. Да еще в какую! В гору из долларов и шекелей. Перед арестом 11 мая 1997 года в аэропорту ТельАвива Григорий Лернер считался в Израиле долларовым миллиардером.Ну а теперь фрагменты интервью.[b]ЧУЖОЙ И ОПАСНЫЙ — Ваша жизнь давно уже связана с Израилем, с Западом. Так вот, отрезанный ли вы ломоть для России? Как вы относитесь к тому, что якобы готовится указ о прощении тех, кто вернет на Родину вывезенные или переправленные доллары? [/b]— Для сегодняшней России я человек чужой и опасный. Для олигархов особенно — я слишком много знаю, ведь они начинали в одно время со мной. Или вы говорите о завтрашней России? Но какой она будет? Никакие финансовые амнистии не привлекут в Россию деньги, из нее вывезенные. Да еще вот вопрос: нужны ли будут инвестиции, если новое правительство правильно распорядится тем, что уже есть у России — нефтью, газом, никелем, золотом, камнями и так далее? [b]— Следователи намекают, что обладают каким-то особым убойным компроматом против вас, который будет извлечен из сейфа в нужное время. Догадываетесь, что они имеют в виду? [/b]— Я не знаю, что они имеют в виду, на что намекают. Я уверен только в том, что если бы у прокуратуры были какие-то серьезные доказательства моей причастности к инкриминируемым мне преступлениям, эти доказательства были бы уже извлечены из сейфа. До сих пор против меня выдвигались совсем уж фантастические обвинения: якобы дача пятимиллионной взятки помощнику Щаранского, а через него — самому министру (Натан Щаранский занимал тогда пост министра в правительстве Израиля. — Ф. М.) или взятка Шимону Пересу, которого я не видел никогда в жизни. Так что я не представляю, о чем может идти речь. Можно предположить, что эти намеки связаны с моей якобы причастностью к убийствам банкиров и иных деятелей в России, но если эти инсинуации не вошли в окончательное обвинение, то только потому, что даже ваша система поняла: не имея совсем никаких доказательств, невозможно выстроить обвинение. Поверьте мне, если бы в сейфах было что-то серьезное, это было бы на моей шее.[b]— Как вы расцениваете ту огромную кампанию в вашу защиту, которую организовала в Израиле «русская улица»? Газеты пишут, что она якобы была срежиссирована и оплачена.[/b]— Кампания в мою поддержку была для меня неожиданной. Она была явно спонтанной и лишь потом поддержалась Комитетом защиты прав новых репатриантов, а впоследствии и некоторыми членами Кнессета. Возможно, она стоила людям каких-то средств, но мне и моей семье она не стоила и шекеля.[b]БЫВШИЙ ПОСОЛ РФ В ИЗРАИЛЕ АЛЕКСАНДР БОВИН: [/b][i]— Лернер принадлежит к тем талантливым людям, которые умеют из денег делать деньги. Как, например, Сорос или Гусинский. Для этого не обязательно быть преступником, но обязательно иметь ум и энергию. Биография Лернера состоит из взлетов и падений… Он производит хорошее впечатление. Никаких ухваток «нового русского». Знает дело.[/i][b]ВОКРУГ НЕГО ВСЕГДА РОИЛИСЬ СЛУХИ СЛУХ О ЛЕРНЕРЕ И БЕРЕЗОВСКОМ [/b]В связи с арестом Лернера в Израиле распространялся слух о том, что арест Лернера инициировал Березовский — тогдашний заместитель секретаря Совбеза РФ через спецслужбы в Тель-Авиве. Но какое дело нашему Березовскому до «ихнего» Лернера, удивлялись российские журналисты. Удивлялись напрасно, ибо известно, что на некоторых этапах жизненного пути дороги двух скандально известных бизнесменов пересекались. После чего Березовский оказался на волосок от гибели.Имеется в виду взрыв его «Опеля» у дома приемов «ЛогоВАЗа». Протягивалась цепочка: Жлобинская, Сильвестр, конфликт между Сильвестром и БАБом, взрыв «Мерседеса» с седоком Тимофеевым (Сильвестром).[b]СЛУХ О ЛЕРНЕРЕ И ЛИСТЬЕВЕ [/b]В июне 1997 года по первому каналу израильского ТВ прозвучало сообщение о том, что якобы к последнему аресту Лернера привела информация, полученная израильской полицией от представителя МВД России. В ней сообщалось, что Лернер причастен к борьбе влиятельных сил за рекламный эфир на российском телевидении, в том числе якобы и к возможному участию в убийстве Листьева. Причем Лернера якобы просил арестовать президент РФ Б. Ельцин.
Общество
«Где рыба, Наздратенко?»
[b]За высокими шторами старинного особняка на Рождественском бульваре шумит Москва. Справа от министерского стола почти во всю стену — карта морских просторов России и полмира. Позади – роскошный фотопортрет Владимира Путина в тельняшке. В углу патриархальные гиревые часы. Они бьют каждые пятнадцать минут, отсчитывая новое наздратенковское время в Москве.[/b][b]— Так как вам нынче, Евгений Иванович, пребывается в высоком министерском чине табели о рангах? Став москвичом, вы не скучаете по Дальнему Востоку?[/b]— Конечно, скучаю, ведь в Приморье прошла почти вся моя жизнь. Там родился, там учился, там женился, там стал губернатором и был им в течение семи лет. Но я сегодня не министр, вы ошибаетесь. Я председатель Комитета по рыболовству правительства Российской Федерации. Рыбные министры были при Сталине, а первым министром была… Впрочем, хороший вопрос в какой-нибудь развлекательной телепередаче — с кого начиналось это самое рыбное хозяйство? [b]— С кого же?[/b]— Так вот, первым министром рыбы в СССР была Полина Жемчужная, жена Молотова. Проработала она в этом вот кресле два года, хотя, как вы наверняка знаете, она свое отсидела в лагере. Все министры при вожде народов были расстреляны, репрессированы. В живых остался только Каменцев, последующий зампредсовмина СССР.[b]— Как-то зловеще звучит, Евгений Иванович. Не боитесь? В газетах пишут, что Сергей Степашин вкупе с генпрокурором копают и под вашу рыбную вотчину.[/b]— Нет, не боюсь. А чего мне бояться? Хотя от прежнего руководства я принял все дела в полном объеме и отвечаю теперь за все, что было.[b]— А особнячок-то у вас крутой, вы, возможно, и не знаете, что его история связана с декабристами, именно здесь они собирались на свои тайные сходки. А правое крыло здания получил в подарок небезызвестный поэт Демьян Бедный за ретивое услужение советской власти. И в его комнатах еще до недавних пор располагалась уникальная демьяновская библиотека.[/b]— Кое-что, конечно, я успел узнать. Наверняка без протекции Вячеслава Михайловича этот дворец не попал бы в ведение его «рыбной» супруги. Да, в то время это было огромное хозяйство. Сейчас, конечно, оно тоже малым не кажется — пять тысяч двести кораблей плавают под нашим флагом в морях и океанах, полмиллиона людей день и ночь вкалывают, чтобы россияне, в том числе и москвичи, регулярно питались рыбкой.[b]— Вот и я на днях я слышал сообщение, что граждане России в последнее время стали больше употреблять рыбных продуктов. Кстати, товарищ председатель, что там с черной икорочкой? Ходят слухи, что ей пришел каюк. Недаром цена на нее недавно резко подскочила.[/b]— А как икре не дорожать или и впрямь не исчезнуть с наших праздничных столов, если на Каспии ее почти уже выбрали. Все сваливают на браконьеров. Кивают в сторону пограничников и на нашу рыбацкую охрану, и я уже не знаю, можно ли весь акваторий оцепить кордоном милиционеров с оружием, ведь рыба выбирается еще в воде.А вот, Феликс Николаевич, если я вас спрошу, какая самая лакомая икра на свете, то вы явно ответите: или красная или черная. И промахнетесь, потому что самая лакомая, самая дорогая икра на свете — икра морского ежа, ежовая. Хоть она и не вкусная, но ее очень жалуют японцы, ибо она считается ими самой полезной для здоровья.[b]— Что такое для вас Москва — чужая жена или мать родная?[/b]— Москва мне дорога принципиально. Еще когда я жил в Дальнегорске, это примерно в пятистах километрах от Владивостока, где руководил горным предприятием, то изредка, почти туристически, бывал в командировках в столице. А когда стал одним из руководителей региона, то уже явственно понимал, что Москва – это столица нашего государства и с ней надо иметь прочные связи, поэтому впервые в стране мы создали двухсторонний договор между Министерством культуры РФ и администрацией Приморского края. Это было в тот момент, когда трещала вся экономика, рвались все связи, когда вовсю полоскался суверенитет.Кажется, было не до культуры, и единственное, что нас тогда, возможно, связывало, – это культурное наследие, традиции. Я считал за благо, когда театры Москвы и Владивостока ездили в гости друг к другу. Когда в Приморье прилетали известные актеры из «пресловутого» Центра. Москва всегда была для меня олицетворением того, к чему я тянулся… [b]— А как же приписываемый вам проект о так называемой Дальневосточной республике,о ваших диктаторских амбициях?[/b]— Это вздор, который я слушал на заседаниях Приморской думы. И после клинического ора нескольких депутатов: «Даешь республику!», я подходил к микрофону и говорил, что вы сумасшедшие, что республика, о которой вы мечтаете, не просуществует более пяти месяцев, ибо ее поглотит соседнее государство. И я распустил краевой совет Приморской думы. Мой сепаратизм — чушь, ибо полноценная Россия для меня – символ и прошлого, и будущего многомиллионной нации.Сегодня, отработав в Москве ровно год, я сталкиваюсь с тем, с чем не сталкивался раньше приезжим, командировочным. Тогда я воспринимал Москву как политик, теперь – как ее житель. И я вижу простых, прекрасных людей и понимаю, что все они одинаковые в России, что все они хотят жить по результатам своего труда, работать, быть полезными Отчизне. Я понимаю, что в глазах москвичей Приморье было какой-то зоной бедствия, черной дырой, куда «несчастное» правительство вбрасывало деньги, а их там якобы разворовывали. Все шло во имя очернения губернаторской власти. Кстати, когда губернатором я прилетал в Москву, где Приморский край представляло двухкомнатное помещеньице, я жил в гостинице «Россия» без всякой роскоши и наворотов, без «мерседесов» и прочей шелухи. Умеренный стиль жизни мне помогал всю жизнь.[b]— Вернемся к морям и океанам. Что нынче-то вас мучает? Какая главная проблема стоит перед вашим ведомством?[/b]— Тут, как говорится, если бы, да если бы… Не я занимался приватизацией комитета, не я разбомбил многие суда. Ведь у нас забрали все, что могли, аукционы нынче проводит одно ведомство, море охраняет другое. Три года назад нас вывели с морей и океанов, забрав 1637 ставок рыбинспекторов и 42 патрульных корабля.И в то же время с меня уже спрашивают: «Где рыба, Наздратенко? Почему она не дешевеет?» Для непосвященных: рыба стоит столько, сколько она стоит вместе с процентными ставками за аукционные кредиты, вместе с амортизацией корабля, зарплатой людям, экипажам, бункировкой воды, топлива, снастей… Другие же более «разумные» государства, наоборот, доплачивают за промысел, считая, что рыба должна быть продуктом, доступным всему населению, ибо вещества, заложенныев ней, продлевают жизнь каждому человеку.[b]— Что вам удалось за этот год?[/b]— За год моей работы в Москве ведомство сумело прирастить рыбные богатства мирового океана. Мы восстановили статус-кво с Норвегией. По-доброму договорились с Новой Зеландией и Австралией о разделе рыбного промысла, мы заимели свои интересы в акватории Африки, уладили конфликты с Украиной по Черному и Азовскому морям. И мне доставляет тихую радость, что рыбные богатства приращиваются к России, уж не знаю как это назвать – в виде ли акульева империализма или в силу, как вы говорите, моих диктаторских замашек. Но ведь ударом кулака по столу в цивилизованном мире проблем не решить.[b]— Вы нынче «прописной» москвич, Евгений Иванович?[/b]— Нет, пока я бомж. Из Владивостока выписался, а здесь еще не прописался. Ночую на юго-западе столицы. Пока семья в стадии переезда. И я удивляюсь самому себе, потому что, будучи депутатом, сенатором, губернатором, я не воспользовался своими возможностями и не получил в столице квартиру. Считаю, что нескромно иметь жилье во Владивостоке и Москве. Так что теперь свободное от рыбных дел время отдаю ремонту своего жилья, в котором нынче голые бетонные стены.
Общество
ДЖУНА: МОИ СЫН ВЕЧЕН, ИБО СМЕРТИ НЕТ
[b]Я СОБИРАЮСЬ СНОВА РОДИТЬ ВАХО [/b][i]В этом старинном доме на Арбате, где живет Джуна Давиташвили, я не был с тех страшных дней, когда она хоронила своего единственного, любимого сына Вахо. Думалось, ей сейчас ни до кого, не хотелось вторгаться со своими мелкими земными делами в ее великую материнскую скорбь. Но подумалось и другое — святые надежды преодолевают самую безнадежную печаль. И я переступил порог гостеприимного приюта. Да, вроде бы здесь было не так суетно и шумно, как раньше. На самых видных местах — портреты Вахо. Но светился экран компьютера, хотя казалось, что сиротливо стояли аппараты, излечивающие людей. Не радовали даже живые цветы. Неужели поугасла та негасимая лампада, которая освещала всей Москве эту известную обитель?Но, наверное, мне это только показалось, ибо в тот же вечер в гости к Джуне пришли именитые люди (писатель, дипломат, член Конституционного суда, немецкий журналист, издатель, друг легендарной Ванги из Болгарии), каждый из которых имел к Джуне свою заботу. И мне уже подумалось, что мощная натура, глубинная целительская аура ученого и художника не может пребывать в бездействии, что Джуна по-прежнему должна быть рядом с нуждающимися в ее помощи, душевной теплоте. [/i]— Со дня гибели сына прошло больше года, — начала будто бы причитать Джуна, — но я словно умерла вместе с ним. Живу как во сне, лунатиком блуждаю по дому. Не могу ни осмыслить, ни понять, почему моего сына нет со мной. Меня спрашивают, как вышло, что я не спасла его. А как можно было спасти Вахо, если машина, в которой он погиб, спасая чужую жизнь, превратилась в кусок металла?[i]Но в представлении миллионов людей она всегда выглядела и впрямь чуть ли не полубогом. А вот сына не уберегла. [/i]— Вахо был добрейшим человеком, никому не сделал ничего плохого. Он был моей правой рукой во всех делах. Он был моей жизнью. Он заботился обо мне, подчас забывая себя. Если я задерживалась в мастерской, он звонил по телефону. «Мама, я волнуюсь, — говорил он, — тебе пора спать, приходи». Вахо и сам рисовал, писал стихи, увлекался музыкой. Он был мужественным мужчиной, занимался спортом, имел зеленый пояс по карате, накачивал мускулы штангой, гантелями. Занимая пост вице-президента академии «Джуна», он был прекрасным администратором, менеджером. Он помогал внедрять мои приборы. Мы торопились, надо было дореставрировать здание академии. Все получилось, сейчас идет перепланировка помещений, и я надеюсь, что скоро недужные люди снова смогут прийти ко мне. Кажется, можно радоваться, но без сына радости нет. …Конечно, молодость есть молодость, и я была довольна, что возле сына всегда красовались девушки. Я уверена, они искренне к нему относились. Правда, эта тема для меня болезненна — быть может, я была не совсем права в том, что когда-то поторопила Вахо с женитьбой. Мне очень хотелось внуков, и под моим воздействием он женился слишком рано. Он сам выбрал хорошую, красивую девушку. Было сватовство, прекрасная свадьба, все как надо. Но, видимо, Вахо был еще слишком молод для семейных отношений. Он не мог сполна оценить прелесть брачных уз, взаимную любовь друг к другу. Так вышло, что мальчик рос без отца, он не знал отцовской ласки. Мы переехали в Москву неожиданно, в одночасье, по приказу свыше, и Вахо перенес со мной все невзгоды и сложности нового обустройства. Я была для него и отцом, и матерью. После смерти сына я особенно сожалею, что из брака ничего не вышло. С великой радостью я нянчила бы сейчас внуков. Однажды, когда в очередной раз мы заговорили о женитьбе, Вахо наивно, по-детски сказал: «Мама, ты еще такая молодая, я женюсь, когда ты состаришься». А я тоже нашлась и уже по-женски, быть может, немного кокетливо, ответила: «А я стареть, сынок, не собираюсь». Я слышала, в Москве говорят, будто бы я собираюсь снова родить Вахо. Что тут сказать? В день похорон я покончила с собой. Близкие и друзья спасли меня от смерти ради сына, чтобы рано или поздно он был снова со мной. Мне надо думать о том, чтобы я была молодой, здоровой и сильной. Теперь я должна добиться еще большего в изучении проблем бессмертия. Мои силы должны утроиться, удесятериться. [b]…КОГДА ВСКРЫЛИ КРЫШКУ ГРОБА [/b]Последний раз 22 июля 2001 года мы отмечали наш общий с сыном день рождения, и Вахо неожиданно заявил, что больше справлять день рождения он не будет. Я ответила: «Если тебе не хочется, я тебе буду справлять». А позже на замечание друга семьи и президента фонда «Джуна» Романа Семеновича, не укоротить ли ему свои волосы, ответил, что больше он стричься не будет. За неделю до трагедии Вахо пришел ко мне в мастерскую и на ухо шепнул, что скоро его не станет. Что он имел в виду, не знаю, но случилось так, как он предчувствовал. В ту страшную ночь автокатастрофы он позвонил мне и спросил: «Мама, что купить тебе покушать?» Я ответила: «Купи, сынок, мою любимую форель». Это был последний разговор с сыном. Эти слова так и звучат в моих ушах. И еще — я просыпаюсь от гулкого, будто бы из-под земли, звона падающей штанги, соприкоснувшихся гантелей. Мне все кажется, что Вахо продолжает жить в этом доме. Когда сын умер, мне весь свет стал не мил, и я не совсем понимала, что вокруг происходит. Придя в себя через какое-то время, я подумала, что Вахо, похороненный на Ваганьковском кладбище, лежит слишком далеко от храма, от людей. Как бы на отшибе. И спустя три месяца после смерти я решила перезахоронить сына. Когда производили эксгумацию и вскрыли крышку гроба, мы с Романом Семеновичем были поражены: двухметровая глубина теплой земли совершенно не тронула тленом тела моего мальчика. Будто бы он умер только вчера. Нет, будто бы он не умирал вовсе, а заснул. Красивый, ладный, молодой. И это было необъяснимым чудом. [b]АДАМ ПОЯВИТСЯ В РОССИИ [/b]— У меня есть мечта: так хочется, чтобы матери, потерявшие своих сыновей, имели бы надежду на их возвращение. Я слежу за событиями в науке, читаю газеты, смотрю телепрограммы, вхожу в Интернет и всякий раз понимаю, что наука не стоит на месте. А почему бы в России не появиться первому вновь рожденному Адаму? В России, на родине великих открытий Менделеева, Мичурина, Попова, Демихова. А о фантастических возможностях Джуны-целительницы мы продолжаем (уже задним числом, вдогонку) узнавать и сегодня. [i]Вот потрясающее свидетельство бывшего зампредсовмина, председателя Госплана Н. К. Байбакова, обнародованное в недавно вышедшей книге «От Сталина до Ельцина». «Имея положительные отзывы от множества пациентов Джуны и лично убедившись в ее уникальных способностях и знаниях древней медицины, я решил привлечь научные организации, прежде всего медицинские, к изучению ее феноменального дара и метода… Как-то в подмосковном доме отдыха «Сосны» (1980 г. ) я встретил Аркадия Райкина с женой. Оба выглядели больными стариками, я с трудом их узнал, настолько они изменились. Аркадий Исаакович сказал мне, что был тяжело болен, пролежал с инфарктом в больнице три месяца, а его супруга Рома перенесла инсульт, в результате чего лишилась речи. Врачи, как ни бились, так и не смогли ей помочь. Узнав, что я знаком с Джуной, Райкин обрадовался и попросил меня, чтобы я помог встретиться с нею. «Мне известно, скольких безнадежных больных излечила Джуна», — с ноткой восхищения говорил мне Аркадий Исаакович. И на следующий день Джуна в сопровождении моего сына Сергея приехала в «Сосны». Райкины были обрадованы и оперативностью, и неожиданной встречей с человеком, владеющим чудодейственным даром. Джуна осталась в «Соснах» с Райкиными и лечила их три месяца… Прошло 40 минут с начала сеанса, но Джуна от Райкиных не выходила, что меня несколько беспокоило — ведь обычно ее сеанс с пациентом длился не более 10—15 минут. Я постучал в дверь и вошел в номер. Аркадий Райкин, я тут же увидел это, совершенно преобразился. Он выпрямился, расправил плечи и казался выше, лицо его порозовело и светилось радостью. Он произнес, положив руки на грудь: «Я не чувствую своего сердца и готов лететь в космос». [/i]Между тем Джуна заканчивала сеанс с Ромой, у которой вскоре (Джуна провела с ней несколько сеансов) восстановилась речь. Рома произносила слова и словно не верила, что она говорит. [i]Кстати, здесь уместно заметить, что по прошествии лет (по свидетельству журналиста Саттарова) снимается завеса секретности со ставшей притчей во языцех загадки, почему советские вожди жили на целых 15 лет дольше среднего российского мужика. Выясняется, что и вправду Джуна несколько раз вытаскивала генсека Брежнева буквально из могилы. Злые языки называли ее «Распутиным в юбке» и по аналогии с последними годами царствования Николая Второго предсказали падение Брежнева, коль при «царе» появился чудотворец. Когда же Кремлем в начале 80-х по существу уже командовал Андропов, он прекратил деятельность целительницы в «заповеднике долгожителей». Джуну «отлепили» от Леонида Ильича. И поразительно: ровно через два месяца (как когда-то после убийства Распутина от престола отрекся последний наш император) Брежнев скончался. [/i]Ученые считают, что от прикосновения рук Джуны зарубцовываются раны, отступают болезни и под воздействием полей, происхождение которых остается загадкой, человек, как правило, полностью выздоравливает. Под этим принципиальным признанием подписались в свое время академики А. Александров, В. Амбарцумян, М. Басов, Е. Велихов, Д. Гвишиани, В. Котельников, Б. Рыбаков, Р. Петров, Л. Фадеев, Б. Патон, С. Микулицкий и др. Всех трудно назвать… [b]И САРКОМА ОТСТУПИЛА [/b]— Что мне помогло пройти весь этот трудный путь? — размышляет Джуна. — Друзья, единомышленники и, конечно же, мой сын Вахо. Я всегда помню притчу о том, как один старик, отправившись в путешествие через горы, взял с собой в трудную дорогу… маленького ребенка. Для чего?Для того чтобы ради ребенка и рядом с ним одолеть перевал. В своем восхождении рядом с собой я постоянно ощущала своего ангела-хранителя — моего сына. Джуна замолкает, и глаза ее наполняются слезами. Не забыть скорбные часы дня похорон и поминок. В огромном зале гостиницы «Космос» собрались самые близкие и верные друзья Джуны. Кто бы мог подумать, что Вахо уже нет. [b]— Джуна, далеко не все знают о том, что ты уже спасала своего сына от верной гибели.[/b] — Да, когда Вахо было семь лет, он упал с высокого дерева, и вскоре врачи обнаружили у него злокачественную опухоль кости — саркому. Вахо лежал в Филатовской больнице, и вместе с врачами три месяца днем и ночью я боролась за жизнь сына. И саркома отступила. Но своей методикой, внутренними резервами я спасла не только родное дитя. В последние два года, еще при жизни Вахо, на его глазах я лечила мальчика Тимура, у которого хирурги удалили селезенку, но я сумела вырастить ее до первоначальных размеров. Мальчику Коле, которому было 20 дней, когда его привезли ко мне (сейчас ему 15 лет, и он живет с родителями в соседнем подъезде), я вырастила и развила зародившуюся почку. Помогла остаться на этой земле и одному крупному чиновнику из МВД. Всякий раз я стараюсь совершить — пусть это звучит высокопарно — хотя бы маленькое чудо. Ведь человек верит только необычному. [b]ЗАСЫПАЯ, МЫ ДОЛЖНЫ ПРОСНУТЬСЯ — А как, по-твоему, может ли человек надеяться на бессмертие?[/b]— Вечен Бог. Меня волнует не проблема бессмертия, а проблема долгожительства. Мои опыты могут существенно помочь в случае необходимости активно воздействовать на деление или на устойчивость зародышевых клеток к вирусному поражению, препятствовать процессам клеточного старения. Проблем здесь много, но я уверена, что мои опыты позволяют внести большой вклад в проблему продления жизни и здоровья человека. Особенно с точки зрения оптимизации генома и защиты клеток от вирусных и различных токсических факторов. Я полна оптимизма. Я понимаю теперь матерей, готовых отдать свою жизнь, но вернуть из небытия погибшего ребенка. Мое материнское сердце, с одной стороны, чуткое и эгоистическое по отношению только к родному сыну, с другой — оно не может не откликнуться на все «трещины мира». Для чего рожать ребенка, если суждено пережить его, похоронив в молодом возрасте? Болезни, войны, преступность отнимают у матерей их самое дорогое — единственных чад. Страшно вымолвить — на целый миллион уменьшается число россиян каждый год. Я считаю, когда уходит из жизни молодой человек — это трагедия для всего народа. Для чего же тогда существуют мои приборы, которые омолаживают пациента на пять и более лет?! Обидно и больно. «Засыпая, мы должны проснуться» — этот мой афоризм вбирает все человеческие помыслы. Проснуться, да, прежде всего физически, но проснуться не один, а сотни тысяч раз, вновь и вновь открывая себя заново, стремясь к жизни, к новому дню, полному радости, исполнимых желаний. [b]Прошедший год был самым тяжелым в жизни Джуны. Это был год мучительных испытаний, но она нашла в себе силы и мужество понять, что должна жить и дальше ради встречи с сыном. Да, она задавала себе вопрос: родить сына — это значит родить себя заново? И отвечала: да, родить себя заново. И Джуна, уверовав в будущее земной науки, готовится к новой жизни. Осмыслив прежнюю. Пережив трагедию. [/b]
Общество
НИКОЛАЙ БАЙБАКОВ: ВИДЕЛ СТАЛИНА В САПОГАХ С ДЫРКАМИ
[i]Сталин снял трубку и позвонил Берии: «Лаврентий, дай Байбакову все, что он попросит». Самое, пожалуй, примечательное в послужном списке Байбакова, которому сегодня исполнилось 92 года, это то, что в течение многих лет он был сталинским наркомом — руководил нефтяной промышленностью, двадцать лет возглавлял всесильный Госплан. Выйдя на пенсию в 1988 году, Байбаков все равно остается у дел. До нынешнего дня его кабинет в Институте нефти и газа на ул. Губкина редко бывает пустым. Он консультировал и Горбачева, и Ельцина, встречался с действующим президентом. Его познания в области экономики и планового хозяйства огромны. Я познакомился с Николаем Константиновичем несколько лет назад, но недавно наши встречи стали регулярными. Моя нынешняя беседа с Н. К. Байбаковым касается фигуры Сталина, который еще в 1940 году впервые принял у себя в Кремле молодого, но весьма способного бойца нефтяного фронта советской державы. [/i][b]— Николай Константинович, о чем же шла речь во время вашей первой встречи со Сталиным, и почему он пригласил вас на беседу? Ведь вы к тому времени были еще очень молоды?[/b]— Родился я в 1911 году, а в сороковом, когда мне было 29 лет, меня назначили заместителем наркома. К тому времени я успел уже после института поработать и инженером, и заведующим промыслом, и управляющим трестом, и в Наркомате нефтяной промышленности. Даже в армии отслужил. В то время на ответственных постах в государстве было немало молодых. На первой встрече со Сталиным в 1940 году я должен был осветить положение дел в нефтяной промышленности. Сталина волновали эти вопросы в связи с надвигающейся войной. И я подробно ввел его в курс дела. А в 1944 году меня уже назначили наркомом. [b]— Как вы вели себя во время встреч со Сталиным? Испытывали ли страх?[/b]— Никогда я его не боялся. С самой первой встречи. Немножко волновался, это да, но когда начинали обсуждать нефтяные проблемы, близко мне знакомые, я приобретал, как говорится, боевой дух. Надо заметить, что Иосиф Виссарионович любил тех, кто говорил с ним открыто, не боясь докладывать всю правду о том или ином вопросе. Многие считают, что будто бы существовали некие запретные темы, например, тема репрессий, с которыми к Сталину обращаться было опасно. Но мне запомнился такой эпизод. Один руководитель узбекского треста обратился к Сталину с жалобой на самые высокие чины республики. Он открыто жаловался на репрессии против его ближайших работников. Мало того, этот руководитель прямо заявил, что его заставляют подписывать акты о неких вредительских действиях. Выслушав, Сталин сурово спросил: «Вы подписали акты?» «Нет, не подписал», — ответил решившийся на столь смелый шаг человек. Возникла пауза, после которой в мертвой тишине Сталин медленно отчеканил: «Об этом нам известно… Скоро состоится восемнадцатая партийная конференция, и вот там мы накрутим вашим деятелям хвосты». [b]— А какие-нибудь неожиданные случаи, удивившие вас при встречах со Сталиным, можете вспомнить?[/b]— Был один, я бы сказал, курьезный, эпизод. В одну из встреч со Сталиным мне бросилось в глаза, что на кожаных сапогах первого секретаря ЦК, Верховного главнокомандующего зияют… самые настоящие дырки. Как же так, подумал я, Сталин принимает людей в таком виде? Неужели его не могут обеспечить добротной обувью? Самому Сталину о том, что я увидел, сказать не решился. Но, выходя из кабинета, первым делом поинтересовался у его секретаря Поскребышева, почему это Верховный ходит в сапогах с дырками. «А вы заметили, где эти дырки? — спросил Поскребышев. — Товарищ Сталин сам вырезал их, чтобы ему не досаждали мозоли. Такто…» — с улыбкой добавил он. [b]— Кстати, о Поскребышеве, который у многих историков считается фигурой одиозной, почти зловещей. Говорят, перед ним навытяжку стояли маршалы и министры — такой властью он обладал, будучи главным в секретариате Сталина. [/b]— Я не знаю, какие ходят о нем легенды. По-моему, это был очень серьезный человек, четко выполнявший все указания Сталина. Он очень хорошо изучил своего «шефа» и буквально слету схватывал все его пожелания. Он наверняка знал, что делает Сталин в любую минуту рабочего дня. Вот и мне, когда я был вызван им в Кремль после назначения на пост наркома, Поскребышев дал совет: «Немного подождите, товарищ Сталин сейчас ищет на полках нужную ему книгу. Когда я скажу, войдете в кабинет и, если он не оглянется, тихонько кашляните». Я так и сделал. Тихо вошел в кабинет, уставленный книжными полками. Вошел и остановился — смотрю: стоит Сталин спиной ко мне. Ну, подожду, кашлянуть всегда успею. Я посмотрел на него, как он выглядит, одет в серый френч и мягкие сапожки. Очень скромно для первого человека в государстве, подумал я. Представьте себе, стою и рассматриваю его, а он как стоял на стремянке спиной ко мне, так и стоит, что-то читает. Я решился кашлянуть в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место. — А-а, Байбаков, молодой человек! — медленно потянул Сталин (назвал меня «Байбако» он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть официальнее: «Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вот там». Он опустился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету. — Товарищ Байбаков, мы назначили вас наркомом нефтяной промышленности. И сразу же разговор зашел о нефтяных проблемах. — Вы знаете, что нефть — это душа военной техники?— Товарищ Сталин, — ответил я, — это не только душа военной техники, но и всей экономики. — Тем более скажите, — доверительным тоном, как бы подбадривая меня, сказал Сталин, — что нужно для развития отрасли?— Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождения — ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения. Сталин внимательно меня выслушал, прошелся раз-другой вдоль стола и настойчиво повторил: — А что нужно?— Капиталовложения мне нужны, товарищ Сталин, оборудование. А еще нужны знающие строители. И я решился тут же изложить все свои наиболее принципиальные соображения о путях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно. — Хорошо! — наконец сказал он, — изложите все эти конкретные требования в письменной форме, я скажу Берии. Сталин ту же поднял трубку телефона и позвонил Берии, который как первый заместитель председателя Совнаркома курировал топливные отрасли. — Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков, все, что он просит, ты дай ему. [b]— Сталин и при разговоре с вами курил свою знаменитую трубку?[/b]— Да, курил. Он все время ходил по кабинету. Я сижу, а он ходит, сосет трубку, задает вопросы. [b]— Чайком-то кремлевским баловал?[/b]— Да, угощал меня чаем. Когда он один на один беседовал с человеком, то всегда предлагал ему: «Давайте чайку попьем». [b]— Любопытно вот еще что: Сталин — грузин, вы — русский, чувствовалась ли разница?[/b]— Абсолютно никакой. Особенного грузинского акцента лично я не чувствовал. Он хорошо владел русским языком. Вообще скажу, что при советской власти не было таких межнациональных распрей, как после войны и тем более сегодня. К сожалению, в Чечне происходят очень плохие события. Думается, Сталин такого не допустил бы. [b]— Вас всегда вызывали только в Кремль? Не было приглашений на сталинскую дачу?[/b]— Как-то раз было такое, когда отмечался очередной день рождения Верховного. Как известно, дача его была рядом с Москвой, очень простая, скромная. На дне рождения были все члены политбюро, некоторые наркомы. [b]— Как вел себя с приглашенными Сталин?[/b]— Дружески, просто. Особенно себя не выпячивал как виновник торжества. Говорили больше другие. Я вообще не помню, чтобы Сталин повышал голос, кричал на кого-то. В деловых беседах он только требовал внимания к тем проблемам, которые ставил. Вообще ни в Кремле, ни на его даче я не видел пьяных людей. Пили, конечно, когда был повод, но, простите, гулянок, бардака такого не было. [b]— Ваша семья пострадала во времена культа личности Сталина?[/b]И вообще каково ваше отношение к тому произволу, который происходил в тридцатые годы в стране, к расстрелам и ссылкам в лагеря миллионов безвинных людей?— К счастью, нет, моя семья не пострадала в те годы. Но, конечно же, не думайте, что я непоколебимый сталинист. Я никак не могу простить Сталину репрессий, которые были в годы его нахождения у власти. Да, погибло много людей, невинных, честно служивших стране и партии, но скажу прямо — инициатором репрессий он не был в той мере, в какой содействовали и подталкивали Сталина к ним Берия и Каганович. Он многого явно не знал. Я в этом убежден. Сваливать все на Сталина не стал бы. А во всем остальном Сталин, конечно же, был выдающимся деятелем нашего государства. Скажу только одно (как хозяйственник, как плановик): таких высоких темпов развития народного хозяйства, какие были при Сталине, а именно 10—15% прироста в год, не было, да и сейчас нет ни в одной стране мира. Сталин умел организовать людей на успехи, на победу. Он умел работать сам и не давал продыху всем, кто был рядом с ним. Он вникал во все тонкости любого дела и требовал начатое доводить до конца. А уже при Хрущеве начались эти самые долгострои, которые стали бельмом на глазу у всех. [b]— Николай Константинович, не могу не задать вам, быть может, такого странного вопроса: в нынешнем президенте России, в чертах характера, в манере управления государством не видятся ли вам хоть какие-то аллюзии по отношению к его давнишнему предшественнику на посту главы нашей державы?[/b]— С деловыми качествами Сталина трудно кого-то сравнивать. Лично я очень ценил Косыгина. С нынешним президентом мне трудно сравнивать кого-либо. Во-первых, он еще мало побыл у власти, во-вторых, я не знаю, текущая экономическая политика — это его, Путина, политика или правительства. Мне трудно судить о прогнозах президента на будущее, о его конкретных планах. А план для меня, как вы понимаете, — это главное. [b]— Какие ощущения были у вас в дни похорон вождя народов?[/b]— Помню самое основное ощущение — встревоженность, тревога за будущее. Что будет с нами, что будет со страной?[b]— Дорогой Николай Константинович, хотя тема нашей беседы — Сталин, не могу в этот день 6 марта, не поздравить вас с 92-летием. Богатырского, наркомовского вам здоровья. Новых правнуков и новых рюмашек любимой вами русской водки![/b]
Общество
МИХАИЛ БОЯРСКИЙ: С ПУТИНЫМ И СОБЧАКОММЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ В МОЕМ ДОМЕ
[i]Говорят, что нестареющий плейбой-красавец Михаил Боярский, любимец всей женской половины бывшего Советского Союза и нынешней России, ко всем своим добродетелям еще и интеллигентный начитанный петербуржец. Дескать, хлебом его не корми, только поговори с ним о родном граде на Неве. Иные москвичи тоже не лыком шиты, и я (как один из «иных») решил прямо с гостеприимного порога «боярского» дома задать Михаилу Сергеевичу несколько каверзных вопросов. [/i][b]— А ну-ка-сь, Михаил Сергеевич, на каком пятачке петроградской водной акватории бросилась с моста жена поэта Федора Сологуба Чеботаревская?[/b]— Не знаю, но где-то здесь, — не моргнув глазом ответствовал допрашиваемый. [b]— По какому адресу судья Савельева осудила на пятилетнюю ссылку будущего великого Иосифа Бродского? Кстати, вы были знакомы?[/b]— К сожалению, не имел чести, Бродский много старше меня. А вот с Александром Розенбаумом, скажем, весьма близок. [b]— Не жаль заново отстроенной гостиницы «Англетер», где ушел с этого света на тот Сергей Есенин?До встречи с вами я успел там побывать и разочарован: мемориального номера, где он повесился, уже не существует. [/b]— Жаль, конечно, но что поделаешь, Петербург во многом сегодня видится иным. Правда, старый дух его интерьеров все-таки пытаются сохранить. [b]— По-вашему, и знаменитая решетка на Зимнем — та самая, подлинная, на которую взбирались, судя по эйзенштейновскому фильму, полупьяные матросы, чтобы прежде всего завладеть винными подвалами царского дворца?[/b]— Думаю, что Эйзенштейн снимал именно эту решетку. Слишком уж соблазнительно это было в первые послереволюционные годы. Кстати, я тоже снимался в батальных исторических сценах на фоне Зимнего дворца. Кто только не снимал эту площадь — американцы, англичане, Сергей Бондарчук, Евгений Матвеев… Чего только не происходило на моих глазах — гибель людей, падающие в Неву танки, пожары, расстрелы. Когда я служил в армии, то сам с барабаном ходил по Дворцовой площади. Кстати, нынче я живу рядом с ней, и, надо сказать, моя планида не так легка, как может показаться. Этот петербургский пятачок всегда запружен людьми, туристами со всего света. Особенно это заметно сейчас, когда город потихоньку превращается во вторую (то есть снова в первую) столицу. С ума можно сойти, когда в ста метрах от моей квартиры выступает какая-нибудь эстрадная группа, особенно Шевчук или «Скорпионс». Площадь живет своей жизнью, а я сижу как будто внутри декорации. Особенно «весело» бывает в пивные праздники, когда десятки тысяч людей утоляются пивом, и весь этот мемориальный район, мягко говоря, пропитывается мочой! Тут наша жутчайшая доля выдерживает мощнейшее испытание — дежурим ночами, закрыв все дворы и проходы. А о необходимом количестве передвижных туалетов приходится только мечтать. Помните, как почти по этому поводу шутил профессор Преображенский?[b]— А как же вы оказались, простите за тавтологию, прописанным в этом самом почетном районе Северной столицы?[/b]— Совершенно случайно. Как-то я снимался на Зимней Канавке, и мне понадобился туалет. Все происходило в пылу съемок, и мне проще было зайти в любой дом, нежели куда-то мчаться. Вот я и зашел в первую попавшуюся квартиру на первом этаже. Она оказалась коммуналкой. Я познакомился с хозяевами, поблагодарил за помощь, и мы расстались. Спустя какое-то время я узнал, что жильцы этой квартиры хотят расселиться, а я к тому времени, наоборот, стремился улучшить свои жилищные условия, вот мы и договорились об обмене больших квадратных метров на мои меньшие. Помещение это было ужасным, запущенным, но я все привел в надлежащий вид. В порядке шутки могу похвастаться, что мне надо дать медаль за благоустройство Петербурга — куда бы я ни переезжал, всюду приводил свою новую обитель в добропорядочный вид. [b]— Скромничаете, Михаил Сергеевич, живете-то едва ли не в самом знаменитом петербургском подъезде, который зовется собчаковским… [/b]— Анатолий Александрович переехал сюда, на четвертый этаж, уже после меня, когда стал мэром. Но дом действительно прозвали собчаковским. С его вселением наш подъезд получил совершенно цивилизованный вид, появилась охрана. [b]— Вроде бы неудобно спрашивать вас о человеке, который был вашим добрым соседом и который ушел из жизни, но все-таки: как вы относились к и по сей день муссируемым слухам о каких-то там манипуляциях мэра Петербурга с квартирами? Мне из Москвы кажется, что Анатолий Александрович был честным и чистым человеком. [/b]— Во власти ничего чистого и честного быть не может. Но по тому образу жизни, который вел Собчак, я не верю, что он был нечист на руку. Что касается близкого с ним знакомства, то, знаете ли, чем ближе человек к власти, тем труднее быть с ним в личных отношениях. По крайней мере я всегда ощущал дистанцию. Помните: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»?[b]— Но говорят, что вы близки и с Владимиром Путиным?[/b]— Да, это тот человек, который при Анатолии Александровиче, будучи его замом, неоднократно бывал в этой квартире. Здесь бывали практически все, кто нынче находится рядом с президентом России. Но не стану утверждать, что в то время я был очень уж близок с Владимиром Владимировичем. Конечно, когда меня зовут на какое-то торжество или событие с его участием, я с удовольствием прихожу. Мне это лестно. Скажем, по приглашению Путина я летал с ним в Гудермес, и эта поездка надолго останется в моей памяти. [b]— Если кто-то из друзей обратится к вам с просьбой помочь в чем-то смертельно необходимом? Обратитесь к кремлевскому властелину?[/b]— Такую ситуацию представляю с трудом. Конечно, всегда найдутся друзья, которым нужны квартиры, гаражи, протекции. Но это не ко мне, не по адресу. За себя я ни разу не просил ни у Путина, ни у Собчака. Скорее, наоборот, регулярно попадал в драматически-комические коллизии. Поскольку я живу на первом этаже, иные просители почему-то всегда шли сразу ко мне и просили передать мэру Петербурга то «письмецо в конверте», то устную просьбу о личном приеме. Я выполнял поручения до тех пор, пока не почувствовал в интонациях Анатолия Александровича, что веду себя не совсем тактично. Но, повторяю, сам за себя ни разу ни о чем его не просил. И это освобождало меня от угодливости или какой-либо вины перед ним. [b]— Вы живете прямо напротив квартиры Александра Сергеевича Пушкина — той самой, на Мойке, где он скончался после ранения на дуэли. Что навевает вам это соседство, какие эмоции? Все время, изо дня в день, видеть те самые ворота, ту самую дверь, в которую внесли великого человека. . . Мне кажется, это беспредельно тягостно. [/b]— Возможно, вы правы, но только я ничего не вижу, я всегда погружен в себя, интравертен, я не знаю, куда еду, где нахожусь, не смотрю по сторонам, не вижу людей, все время думаю о чем-то своем. Вы не думайте, я не красуюсь. Так уж, видно, устроена, говоря актерским языком, лента моего внутреннего видения. Я не реагирую даже на погоду. [b]— Когда вы приезжаете в Москву. . . Ваше любимое место в столице: ресторан, театр, улица?[/b]— Раньше это были мастерские художников, чердаки, где двери не закрывались. Мы пили вино, общались с женщинами, песни любимые пели. Потом люди стали богатеть, и многое стало иным. Я очень любил ресторан Дома актера. Кругом сидели друзья, ресторан давал в долг. Отсутствие денег, как ни странно, делало свободным. Нынче же из-за денег общество расслоилось и разделилось, в том числе и наша интеллигентная актерская среда. Сейчас я чаще останавливаюсь в гостинице «Минск». Это удобно, все знают, что, если я в Москве, меня можно найти именно там. Особо сумасшедших мест в Москве я не знаю, да и вообще мало с ней знаком, пешком не хожу, меня возят на машине по «рабочим точкам». Проезжаю мимо шеренг проституток от «Аэропорта» до центра — и если бы я не знал Москву другой, то подумал бы, что она вся такая. [b]— Кстати, как вы относитесь к предложению легализовать проституцию?[/b]— Чем больше цивилизации в Москве, тем она изысканнее и богаче. А когда появляются язвы, их надо лечить общими усилиями, открывать публичные дома, издавать законы, вводить для проституток профсоюз, обеспечивать медицинский контроль. Это тоже достоинства цивилизации — хорошо это или плохо, не знаю. Но эти женщины могут «подарить» клиенту плохую болезнь. Это пугает и меня, отчасти влияя на мои пристрастия и связи. Я и в самом деле не хочу всяких осложнений на этом фронте, испытываю настоящий страх. [b]— А в Петербурге есть свои «пляс Пигали»?[/b]— Да, есть, и я знаю все экзотические места, можете не беспокоиться. ([i]Загадочно смеется[/i]. ) [b]— Недавно одна из центральных газет поведала о том, что вы, Михаил Сергеевич (тьфу-тьфутьфу!), серьезно больны. Еще раз извините, но читатели меня не поймут, если я вас об этом не спрошу. Или это беспочвенные слухи?[/b]— К сожалению, это правда. Некогда излишнее употребление алкоголя спровоцировало болезнь — панкреатит. Началось все лет семнадцать назад, когда я впервые ощутил острые боли в области поджелудочной железы. Несмотря на старания врачей, болезнь и впрямь не отступает. Правда, «профессиональным» больным я быть не собираюсь и борюсь как могу. Я не могу допустить, чтобы моя болезнь была сильнее меня. [b]— Вы книгочей и, наверное, к жизни и смерти относитесь, как говорится… [/b]— Вот именно — философски. И давайте не будем на эту тему. [b]Петербург—Москва [/b]
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Сергей Лесков 
Сергей Лесков 

Русский Нострадамус: в чем феномен Жириновского

Никита Миронов
Никита Миронов

России не нужны никакие братья

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Трудная судьба «снежинки»: психологи бьют тревогу из-за современных детей

Екатерина Скулкина
Екатерина Скулкина

У нас очень вкусно: что посмотреть в Йошкар-Оле

Ольга Кузьмина  
Ольга Кузьмина  

И на седьмом десятке — молода!

Митрополит Калужский и Боровский Климент 
Митрополит Калужский и Боровский Климент 

Встречный поезд: «враг», заслуживший любовь

Александр Лосото
Александр Лосото

Сколько будут жить наши внуки

Все мнения
О проекте
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.