- Война застала нашу семью в Ленинграде. Но я свое детство практически не помню. Говорят, что с годами детство вроде бы придвигается ближе, а у меня не так, не получается, чтобы оно приближалось. Сама блокаду не помню. Хотя какие-то картины вроде бы стоят перед глазами, но, возможно, это не столько собственные воспоминания, сколько по рассказам близких, может быть, даже что-то по военным фильмам. Ведь, когда блокада началась, мне всего три года было. Но потом очень много рассказывала мама, а я в себя это приняла, и даже иногда кажется, будто сама помню. А что уж точно из собственной памяти – это время эвакуации в Ленинск-Кузнецком. Туда мы попали, когда нас после прорыва блокады вывезли из Ленинграда. Там, в Кузбассе, мы прожили около года. Маленький был городок, теперь разросся. Лет пять назад я там была, просила показать мне мой детский садик, но его там давно нет. Нет и мясокомбината, на котором мама работала. Из того времени остался только вокзал. Город сильно изменился – а тогда, в 44-м, фактически это была большая деревня. И сейчас перед глазами тот детский садик и как мы прыгали там с крыши в снег, еще помню собаку-лайку и шикарного пушистого сибирского кота… Жили мы в землянке, а рядом с ней росли большие черные ягоды. Еще навсегда запомнилось, как на концерте в мясокомбинате я читала стихи Твардовского «Рассказ танкиста», а директриса мясокомбината наградила меня жареной котлетой. Необыкновенный вкус этой котлеты до сих пор ощущаю. Ведь до эвакуации я ничего подобного, казалось, не ела. Во время блокады мама работала одна, папа лежал больной. Анатолий Иванович Лужин был штурманом дальнего плавания, до войны ходил в загранку, бывал в Америке. Поэтому мы до войны хорошо жили, мама очень нарядно одевалась. И нас с сестрой Люсей хорошо одевали. С того времени запомнилась красивая синяя банка с золотыми звездочками – кажется, в ней когда-то было какао. Когда началась война, папа остался в Ленинграде, ополченцем защищал кронштадский форт «Серая лошадь» на Балтике. Его там ранили. Рана, видимо, была не тяжелая, и его привезли домой. Но кормить раненого было фактически нечем - ведь на маминых плечах были еще бабушка и мы с Люсей. Вероятнее всего, отец умер от истощения. Когда после его кончины мама перебирала постель, нашла там под подушкой засушенные кусочки хлеба, которые папа не съедал, а прятал для меня. К тому времени Люся уже умерла от голода, а бабушку убило осколком бомбы. Мы тогда втроем пошли за дровами, а когда началась бомбежка, все упали на землю. Налет кончился, мама поднялась, подняла меня, а бабушка не встала. Как ни страшно звучит, в каком-то смысле это было облегчением для мамы: не стало двух ртов. Ведь мама одна работала на заводе «Красный треугольник». Звали маму Евгения Адольфовна. Она долго избегала называть свое отчество: сами понимаете, во время войны оно звучало не очень располагающе, и мама его стеснялась и боялась.

- А откуда такое экзотическое отчество?

- Родом мама из Эстонии дедушка мой – Адольф Густав Треер, его брат – Карл Густав Треер, бабушка – Катарина Амалия Петерсберг… По материнской линии у меня шведские корни, но жили мамины родственники в Эстонии…

Никогда не забуду и как мы приехали в эвакуацию в Кузбасс – совсем без вещей, без одежды, в прямом смысле надеть было нечего Нас высадили на платформе – человек пятнадцать женщин с детьми. И мы стояли, ждали, когда нас разберут местные жители. Поскольку брать таких квартирантов обязывали, естественно, все старались взять кого-то покрепче - чтобы могли помогать по хозяйству. Рабочие руки были очень нужны, ведь почти у всех мужья и сыновья воевали, у многих уже погибли. И всех разобрали, только мы с мамой вдвоем остались стоять на платформе, пока нас не пожалела тетя Наташа. Потом она говорила, что ее тронула маленькая девчонка с глазами, полными слез. Она взяла нас к себе, отдала мне какую-то тужурку своей дочки Нади…

- И долго вы там пробыли?

- Не очень, что-то около года. После Победы мы сразу поехали в Ленинград. Возвращались в теплушках, целый месяц сидели и спали на полу, на который была набросана солома. Но когда подъезжали к Ленинграду, вдруг открылась дверь, и молоденький военный закричал: «Бабоньки, осталось тридцать километров до Ленинграда!» Все бросились того парня обнимать, целовать – еле вырвался. И тут же женщина заволновались, стали искать в своих узелках вещи покрасивее, чтобы переодеться для встречи со своим городом. И на перрон все вышли похорошевшие, в цветных крепдешиновых платьях, с подкрашенными губами…

Но оказалось, что жить нам в нашем городе негде: наше жилье заняли другие люди, тогда многие эвакуированные не сохранили своих квартир. Ведь документов никаких не осталось, доказывать что-то было бессмысленно., не выселишь же новых жильцов. Дядя, мамин брат, позвал нас к себе в Таллин, и мы отправились на родину мамы в Эстонию.

ПРАЗДНИЧНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ В МОСКВЕ В ДЕНЬ ПОБЕДЫ

ИСТОРИЯ ПРАЗДНИКА 9 МАЯ

ЛУЧШИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ О ВОЙНЕ И ПОБЕДЕ

ГЛАВНЫЕ ПЕСНИ О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ