Вера Павлова: Поэзия – прекрасный способ изменить прошлое…

Вера, скажите, как у вас это началось?

Первые симптомы?

Да!

На этот вопрос я уже отвечала столько раз, что от повторения мне это стало казаться враньем, хотя все так и было. Я начала писать стихи в возрасте двадцати лет, в роддоме, после рождения первой дочери, Натальи, а печататься — после рождения второй дочери.

Помню ваше двустишие: «Дочки её — точки над ё». Наверное, поэту нелегко заниматься насущными проблемами… Добычей денег, например…

Я никогда этим не занималась.

В своей жизни я работала только шесть месяцев. Экскурсоводом в Музее Шаляпина. С каждым месяцем я была все больше и больше беременной и мечтала только об одном: чтобы мой ребенок не родился 13 февраля, в день рождения Шаляпина. И что вы думаете? Так и случилось. Это была потеха всему музею.

Простите за нескромный вопрос, а на что же вы живете?

Не на писательские гонорары.

Это уж точно. Меня муж обеспечивает.

Повезло. А говорят, что поэты пишут тогда, когда у них что-нибудь не слава богу. Денег нет, мужа нет, есть нечего…

Знаете, такой подход — «сначала состояние, потом стихи» — справедлив только для графомана. Для поэта все переворачивается. Если поэт пишет, он счастлив. А о чем он пишет, о грустном или о веселом — неважно. Для меня счастье или несчастье зависят не от жизненных обстоятельств, а от того, могу я писать или не могу.

В вашей поэзии женщина присутствует в различных ипостасях: женщина-мать, женщина-любовница, женщина-поэтесса. Но женщины-домохозяйки нет, хотя почва благодатная…

Действительно нет? Вы меня удивили. А я, между прочим, люблю готовить. Я грибной суп варю как никто. Украинский борщ — как бабушка, то есть тоже как никто. Ну и так далее, 20–30 очень вкусных блюд делаю. Нужно написать стихотворение про это…

Вот вы пишете по стихотворению в день, каждый год издаете по книге. Не боитесь, что иссякнете?

Бывают такие неприятные моменты, когда мне начинает казаться, что я исписалась. В один день просыпаешься и думаешь: нет, новые стихи лучше старых — и живешь веселенькая, а в другой день думаешь: нет, старые лучше новых — и живешь грустненькая. Однажды я пыталась расправиться со старыми и плохими стихами. Я сложила из листов кораблики, вставила в них свечки и пошла на реку. Думала, что подожгу все это и красиво расстанусь с прошлым. Пришла. Зажгла. Пустила на воду.

А на реке ни течения, ни ветра.

Свечки догорели, прожгли дырки, пошли на дно, а кораблики остались стоять. Я их отловила, развернула и поняла, что рукописи не горят. Черное пятно прогрызло дырку в середине, а по бокам остались тексты нетронутые. Так у меня и хранится книга с черными дырками.

Что бы вы поменяли в жизни, если бы прожили жизнь по-новому?

Я могу это очень легко сделать.

Поэзия — прекрасный способ менять прошлое. Я его переписываю. Оно становится таким, каким я его переписала. Хочу написать цикл. Может быть, это будет проза, может быть, белые стихи. Я перепишу самые обидные моменты в жизни, когда я не нашлась, что сказать.

Вам прекрасно удаются верлибры — свободные стихи. Из последней книжки очень понравилось стихотворение: продается родина/пианино/черное потертое/две педали/ только что настроено/строй не держит/сто рублей Измайлово/самовывоз.

Между прочим, я это стихотворение сама полностью придумала, ни с какого объявления не списывала…

Я, собственно, хочу спросить, не планируете ли вы вовсе отказаться от рифмы в стихах?

Ой, нет. До этого я еще не созрела и, думаю, не созрею никогда. Только рифмованная поэзия дает иллюзию нерукотворности.

Иллюзию? А ваши стихи рукотворны?

Две строчки, от которых я отталкиваюсь, — точно нет. Они приходят откуда-то сверху.

А остальные шесть — уже рукотворные. Они вытекают из этих двух, объясняют их.

Однажды вы обмолвились, что сочиняете стихи, лежа в горячей ванне. Вы продолжаете это делать?

Продолжаю ли я мыться? Конечно!

Считаете ли вы, что поэзия «унисекс»?

Нет, поэзия не «унисекс» и не может быть таковой. Настоящая поэзия имеет свой пол.

Другое дело, что внутри поэта пол может проявлять себя по-разному. Женщина-поэт может быть в сущности мужчиной и писать мужские стихи. А мужчина-поэт может быть очень женственен, как Пастернак.

Не могли бы вы назвать несколько современных поэтов, которые вам нравятся.

Могу, но не хочу!

Очень хочется вас поблагодарить за интересный разговор, поздравить с выходом новой книги!

Вот уж спасибо за поздравление… Никогда не забуду, как однажды подруга решила меня поздравить! Она взяла своего мальчика трехлетнего, ангельской внешности. Поставила его перед камерой. Мальчик спел «хеппи бездей, диа Вера». Потом она ему говорит: ну а теперь, Андрюша, скажи Вере какое-нибудь еще доброе слово. И мальчик вдруг в камеру говорит так: «КАКАШКА!»