Донатас Банионис: «Печально, что люди моего возраста – последние, кто ее ощущает связь с русской культурой»

Обозреватель "Вечерней Москвы" пообщался со знаменитым актером четыре года назад, во время его короткого приезда в российскую столицу.

- У вас же какая-то совершенно фантастическая история о том, как вы стали стали актером - вы чуть ли не из дома в театр сбежали под проклятия родителей. Это правда?

- Все-таки без такой драматичности обошлось, но мой отец действительно был против. Понимаете, я родом из простой рабочей семьи. Моим родителям не чуждо было творческое начало - в 30-е годы в Литве они участвовали в самодеятельности, организовывали какие-то постановки с друзьями. Но все это было в свободной время. И папа считал, что я в первую очередь должен овладеть какой-то реальной профессией. По его настоянию я выучился на гончара. Кажется, у меня даже неплохо получалось создавать керамические изделия - так что если бы не стал актером, с голода бы точно не умер. Но во время обучения в гончарной мастерской я уже был одержим театром.

Мне было 14 лет, со мной учился Вацлавас Бледис, он был на четыре года старше меня. И мы с ним чуть ли не в мастерской организовывали театральные постановки. Шел 1938 год. Главная культурная новость Литвы тех времен - возвращение на родину из Парижа Юозоса Мильтиниса, который считался лучшим литовским театральным режиссером своего поколения. Мильтинис в Каунасе создавал свой театр, набирал труппу. Бледис пошел к нему пробоваться, прихватил меня с собой. Его взяли, меня нет. Но в следующие три года я все время отирался где-то рядом с театром.

- И в труппу вас приняли накануне Великой Отечественной войны?

- Еще до немецкой оккупации Литвы советская власть решила создать новый театр, который отражал бы ее представления о прекрасном. И та труппа, в которую меня не приняли, стала основой этого театра. Но базировался он в городе Паневежис - потому что в Каунасе и Вильнюсе уже были свои советские театры. Меня туда опять притащил Бледис. Мильтинис на этот раз взять согласился. Это случилось 1 июня 1941 года, ровно за три недели до начала войны.

- У Мильтиниса была репутация одного из самых тираничных режиссеров Советского Союза. На себе это ощутили?

- Когда он нас принял, мы были кучкой непрофессионалов, которые если чем и отличались, то большой самонадеянностью и наглостью. И у него не было другого выхода, кроме как усмирять нас. Иногда, впрочем, его методы сложно было назвать гуманными. Из театра в Паневежисе актер мог вылететь в одну минуту, если режиссер в нем разочаровался. Разочароваться при этом для Мильтиниса труда большого не составляло. Он был настоящим фанатиком своего дела и не терпел, когда что-то идет не так, как он замыслил.

Мы, понятно, не претендовали на его творческие замыслы - это было бы просто глупо. Но он, к примеру, не делал никаких различий между театром и личной жизнью артистов. Мы все были молодые 18-20-летние девушки и парни. Он не допускал и мысли о том, что в его труппе могут быть романы. Они, конечно, случались, потому что ни в одном молодом коллективе без этого не обходится. Но все скрывали их даже от своих коллег.

Однажды одна пара решила пожениться. Мильтинис тут же созвал собрание труппы, на котором объявил об их увольнении. Он говорил, что не потерпит в своем театре семейственности и кумовства - потому что жена всегда будет заступаться за мужа, а муж за жену. Это уже была, по его мнению, такая маленькая группировка, которая претендует на власть в театре. Такого он потерпеть не мог.

- Вся страна узнала вас после роли в картине "Никто не хотел умирать", которая случилась больше чем через 20 лет после начала вашей актерской карьеры в театре. Почему путь в кино оказался таким долгим?

- "Никто не хотел умирать" - мой четвертый фильм, но предыдущие три мне вспоминать неловко. Во время их съемок мне казалось, что я все делаю неправильно - говорю, держу голову, двигаюсь. Казалось не только мне - режиссеры не стеснялись делать мне очень жесткие замечания. И я первое время думал, что не создан для кино.

Знаете, бывает ведь, что актер хорош только на театральной сцене, а в кадре ему лучше не появляться. Но я, во-первых, всегда был самонадеянным. А, во-вторых, вспомнил, что и в театре первые несколько лет были сплошным ученичеством, когда у меня многое не получалось. Поэтому я дал себе слово, что научусь играть в кино. И вот на съемках "Никто не хотел умирать" вдруг понял, что у меня более-менее получается. Правда, у меня не было никакого ощущения, что это мой успех. После премьеры открыл газету, а там написано: "Банионис - главный провал картины". Расстроился, конечно. Зато потом все пошло удивительно хорошо - призы на фестивалях, миллионы зрителей. Это придало уверенности. Думаю, без этого фильма у меня не было бы ролей ни в "Берегись автомобиля", ни в "Солярисе".

- Интересно, как теперь воспринимают эту роль Баниониса в независимой Литве? Ваш персонаж там на стороне советской власти, а те годы в нынешних литовских учебниках истории прямо называют "советской оккупацией".

- Меня не предали остракизму, если вы об этом. Конечно, я ассоциируюсь у большинства зрителей с советским кино, но не только - были ведь у меня заметные роли и в немецких фильмах. После того, как Литва объявила о независимости, я стал меньше сниматься, однако это связано исключительно с возрастом. Меня периодически зовут сыграть небольшие роли в литовских фильмах, я иногда соглашаюсь. Так что все в порядке. Я ведь всегда был довольно аполитичным человеком. И если я сыграл какую-то роль, то совершенно необязательно я разделял убеждения своего персонажа. Многие люди во времена СССР понимали, что советская власть - это не навсегда. Пусть не при нашей жизни, но когда-нибудь будет по-другому. Но вот видите, все изменилось уже на нашем веку.

- Вы знали, что существует устойчивый миф, что Путин пошел в разведчики, посмотрев "Мертвый сезон" с вами в роли разведчика Ладейникова?

- (Улыбается) Мне рассказывали, но о достоверности судить не берусь. Такие же истории я слышал и об "Адъютанте его превосходительства", и о других классических советских картинах о разведчиках. Мне кажется, он все их видел - и все они так или иначе могли на него повлиять. Как-то раз меня пригласили в Кремль. Путин тогда подошел ко мне и сказал: "Вы - мой крестный отец". Трактуйте как хотите.

- Если выбирать список ваших любимых ролей, то Ладейников там окажется?

- Да, это хорошая работа. Мне вообще кажется, что у любого активно снимающегося актера из, условно говоря, ста картин хороших будет 10-11. Вернее, если 10-11 наберется, то он может считать, что карьера сложилась. Просто актер еще помнит, как его утверждали и как ему работалось на съемочной площадки. Меня ведь в "Мертвый сезон" брать не хотели - считали, что типаж для разведчика неподходящий. И нервов было потрачено много. Отстали от меня только после того, как Михаил Ромм попросил вмешаться в дело настоящего разведчика Конона Молодого, который был прототипом Ладейникова. Он, в общем, тоже не вписывался в представления начальников советского кино о своем образе, но тут уж ничего поделать не могли.

- "Солярис" Тарковского стал для вас особенным опытом?

- С Тарковским было тяжело - ничуть не легче, чем с Мильтинисом. И это, наверное, не станет ни для кого новостью, но актеры зачастую не понимали, чего он от них хочет. Хорошо, пусть будет так - я не понимал. Но тут нужно было полностью довериться ему и следовать указаниям, никакой отсебятины. И это оказалось залогом успеха - меня результат полностью устроил.

- Были же какие-то прямо анекдотические истории про письма возмущенных зрителей, которые после "Соляриса" шли вам мешками...

- А, это было, да. Сейчас смешно вспоминать. "Мы пошли на фильм, потому что на афише было ваше имя. Как вы могли сыграть в такой ерунде". Я сначала злился очень на такую реакцию и такие письма сразу же выкидывал в мусорное ведро. Теперь бы не выкинул - вот она, живая реакция публики, попавшей не на свой фильм.

- Вы замечательно говорите по-русски. Вас никогда не обижало, что ваши персонажи в советском кино говорили преимущественно голосом Александра Демьяненко?

- Таковы были правила - акценты в то время не приветствовались, а я все-таки от легкого акцента так до сих пор и не смог избавиться. Но мне кажется, что нужно быть совсем уж тщеславным человеком, чтобы всерьез переживать по этому поводу.

- Вы сейчас чувствуете свою связь с русской культурой?

- Конечно. Печально лишь то, что люди моего возраста - последние, кто ее ощущает. Сейчас в Литве много молодых людей говорит по-русски - короткий период, когда русский язык был не в моде, прошел. Но учат русский язык они для деловых связей, каких-то партнерских отношений. К сожалению, это не подразумевает глубокого изучения литературы, кино, театра. Но такова жизнь, с этим ничего не поделаешь.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Донатас Банионис. Никто не хотел умирать

… Разведчик, герой-любовник, бесстрашный ковбой и знаменитый художник, глава тайного ордена… Он всегда играл роли людей, на которых он совершенно не был похож внутренне.

Недавно ему исполнилось 90. После распада Союза литовский актер на какое-то время исчез из поля зрения наших зрителей и поклонников. Но забыть его не смогли. И вот теперь – переживаем потерю…

Его жизнь началась странно и тяжело. Отец-портной, фанатичный большевик, бросил на время семью, чтобы «устраивать в Бразилии революцию». Она там не задалась, портной издавал подпольную газету, но был раскрыт и выслан из страны. Он вернулся в Литву, где было холодно и серо, через два года. Но мама Донатаса его уже не приняла – его место занял другой мужчина. Вечной голодный пацан с огромными глазами именно тогда начал мечтать о театре – актеры казались ему жителями волшебной сказки (далее).