Хроники танцующего императора

С «Калигулой» на столичной сцене все, конечно, совсем не просто. С одной стороны, ставший уже классикой сюжет Альбера Камю, рассказывающий об истории безумства и гибели знаменитого императора, не сильно-таки обласкан вниманием режиссеров. Если что тут и приходит в голову, так это московские постановки Валерия Беляковича в Театре на Юго-Западе, да Эймунтаса Някрошюса в Театре Наций.

С другой же, именно Театр Наций поставил тут такую жирную точку, после которой, казалось, любые последующие попытки осмыслить известный сюжет вряд ли станут хоть каким-то откровением.

Някрошюс разыграл все по полной программе: достаточно сухую и рациональную драматургию Камю он превратил в удивительно театральное зрелище, в котором заставил играть все и всех: и исполняющего главную роль Евгения Миронова, сомнений в котором, впрочем, ни у кого не возникало, и Марию Миронову, которой досталась роль его супруги, и даже бесконечные куски шифера, трансформирующиеся в разнообразные декорации, а по сути так же представляющие из себя живой организм.

Калигула-Миронов уже в первые десять минут выступил со всеми своими программными заявлениями: мол, любовь – это милость, люди несчастны, потому что умирают, жить нужно по правде, а смысл власти – дать человеку шанс достичь невозможного. Ну, а дальше на глазах у зрителей некогда тишайший и милейший император постепенно превращается в сущего монстра, буквально таки подталкивающий окружение, не понимающее, что причина безумства – в страдании, к собственному убийству.

Поставивший «Калигулу» в Губернском Сергей Землянский пошел, однако, совершенно другим путем.
Стоит сразу отметить: путь этот, безусловно, вполне предсказуем – особенно для тех, кто помнит, что в 2012 году Сергей сделал спектакль «Материнское поле» в Московском театре им. Пушкина, ставший пионером в направлении «новая пластическая драма». Жанр, созданный на стыке драматического спектакля, танцевального театра и пантомимы, перекочевал и в новый спектакль Землянского.

Итак, здесь не произносится ни слова. Молчит играющий Калигулу Илья Малаков (а в смену с ним - актер Театра им. Моссовета Станислав Бондаренко). Молчит исполняющая роль императрицы Цезонии прима Большого театра Мария Александрова (или, в зависимости от дня постановки, Равшана Куркова). Молчит в роли Друзиллы Катерина Шпица, ставшая в «Калигуле» настоящим открытием, ибо подобной пластики ожидать от нее как-то не приходило в голову. Молчат все прочие.

На сцене, трансформирующейся то в дворцовые покои, то в комнату для утех дедушки героя – императора Тиберия, то в пиршественный зал, то в храм, не проронив ни единого звука, актеры разыгрывают всем знакомую историю. Однако именно эта бессловесность и заставляет воспринимать постановку Землянского исключительно через пластику, чувственность и визуальные эффекты, при помощи которых тут - на глазах у зрителя - разворачиваются и детские годы Калигулы, и его любовь к собственной сестре, и отчаяние после ее смерти, и свержение богов ради собственного величия и собственной правды.

Здесь, конечно, все – условность. От сценографии и костюмов, за которые отвечает Максим Обрезков (они тут, к слову, удивительно гармоничны и оригинальны) до весьма непростой музыки Павла Акимкина, успевшего уже, несмотря на вполне юный возраст, поработать и с Театром Ермоловой, и с Театром имени Пушкина.

Но в этой условности конкретика вполне объемна, страшна и временами провокационна – особенно для зрителей предпенсионного возраста, не привыкших к подобному щекотанию нервов. Но от этого, надо сказать, не менее впечатляюща: из истории, в конце концов, лишнего не выкинешь.