Вавилонская библиотека Хорхе Луиса Борхеса

"Тихий и сдержанный, - писал о нем Кансинос-Ассенс, - он укрощал свой поэтический темперамент счастливой трезвостью рассудка; классическая культура греческих философов и восточных сказителей уводила его в прошлое, к тезаурусам и фолиантам, но он не забывал и о нынешних открытиях". Одной из самых характерных черт творчества "писателя-библиотекаря", как называл его Джон Апдайк, является обилие аннотаций, справок, "фрагментов", "цитат", комментариев к ненаписанному. Сам Борхес прекрасно прокомментировал эту свою особенность в Предисловии к сборнику "Сад расходящихся тропок": "Нелеп и расточителен кропотливый труд по созданию пухлых томов, труд по растягиванию на пятьсот страниц идей, которые с успехом можно изложить в двух словах в считанные минуты. Разумнее всего предположить, что эти книги уже существуют, и дать их резюме, краткое изложение".

В некоторых из рассказов-эссе Борхеса цитаты даже выполняют функцию персонажей. И тогда именно цитатами определяется ход рассказа, как ход шахматной игры – ходами шахматистов. Некоторые из этих "ходов" эрудиции имеют в тексте решающее значение и подобны завершающим молниеносным комбинациям в шахматной партии. Кстати, несомненное сходство между литературным творчеством и составлением шахматных задач видел и Набоков, с которым Борхеса нередко сравнивали.

Борхес, как и любой великий писатель, писал не книги, а Книгу. Его Книгой была и есть Книга обо всем несуществующем и фантастичном, или точнее обо всем ненаписанном: "Тлён, Укбар, Orbis Tertius" - примечание к несуществующей Энциклопедии, "Приближение к Альмутасиму" - примечание к несуществующему роману, наконец, рассказы "Пьер Менар, автор "Дон Кихота" и "Анализ творчества Герберта Куэйна" - комментарии к литературному наследию вымышленных писателей. Своего рода манифестом всего творчества аргентинца стал рассказ "Вавилонская библиотека", в котором заключена магия библиофильских интересов писателя, как он сам её представлял: "Всё: подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангилие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей собственной смерти, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита".

Сочинение "Пьер Менар, автор "Дон Кихота" сам Борхес определил как среднее между эссе и "настоящим рассказом". Вымышленный писатель Пьер Менар пытается сочинить "Дон-Кихота", но "не второго "Дон Кихота" хотел он сочинить, - писал Борхес, - это было бы нетрудно, - но именно "Дон Кихота". Излишне говорить, что он отнюдь не имел в виду механическое копирование, не намеревался переписывать роман. Его дерзновенный замысел состоял в том, чтобы создать несколько страниц, которые бы совпадали - слово в слово и строка в строку - с написанными Мигелем де Сервантесом". Метод был таким: "Хорошо изучить испанский, возродить в себе католическую веру, сражаться с маврами или турками, забыть историю Европы между 1602 и 1918 годами...". В конце концов, Менар все таки приходит к "Дон Кихоту", тексты совпадают дословно, но как утверждает Борхес, смыслы текстов Менара и Сервантеса совершенно различны. В этом рассказе Борхес предвосхитил одну из главных тем постмодернизма. В постмодернистском контексте рассказ посвящен тому, что новые тексты невозможны, так как их число строго ограничено. Книг так много, что писать новые просто нет смысла. Поэтому не писатель пишет книги, а уже готовые книги из Универсальной Библиотеки (и здесь снова приходит образ "Вавилонской библиотеке") пишут себя, а пишущий оказывается "повторителем", принципиальную возможность чего доказал пример Пьера Менара. "Мною, - говорит Пьер Менар, - руководит таинственный долг воспроизвести буквально его (Сервантеса) спонтанно созданный роман".

В заметке, посвящённой великому каталонскому средневековому мыслителю Рамону Льюлю, Борхес писал: "В качестве инструмента философского познания логическая машина абсурдна, чего не скажешь о ней же, как об инструменте литературном и поэтическом… Поэт подыскивающий эпитет к слову "тигр", в точности напоминает эту машину". То есть бесперебойное "переписывание" текстов, становление читателя – писателем, а писателя-читателем, по Борхесу является залогом бесконечности литературы.

Борхеса часто обвиняли в космополитизме и всеядности, "антикварности" интересов и пристрастий. "Глупо обвинять Борхеса в том, - писал мексиканский романист Фуэнтес, - что он "преклоняется перед иностранщиной" или что он "европеист": может ли быть что-нибудь более аргентинское, чем эта потребность словесно заполнить пустоты, прибегнуть ко всем библиотекам мира, чтобы заполнить пустую книгу Аргентины". Основу писательской индивидуальности Борхеса составила редкая открытость его духовного мира самым, казалось бы, взаимоисключающим ветрам из миров искусства. Она была заложена в детстве и юности, благодаря перемещениям с континента на континент, языковой восприимчивостью, позволявшей ему в оригинале читать англичан, французов, немцев, итальянцев и португальцев, а также особой предрасположенностью к игре фантазии, пристрастившей его к роскошным вымыслам Востока.

Первые рассказы (в духе Сервантеса) Борхес сочинил в шесть лет, а в девять у него уже состоялась первая публикация – перевод Оскара Уайльда, напечатанный в одной из буэнос-айресских газет. "С самого моего детства, - писал Борхес, - когда отца поразила слепота, у нас в семье молча подразумевалось, что мне надлежит осуществить в литературе то, чего обстоятельства не дали совершить моему отцу. Это считалось само собой разумеющимся (а подобное убеждение намного сильнее, чем просто высказанные пожелания). Ожидалось, что я буду писателем. Начал я писать в шесть или семь лет". Когда семья будущего писателя в 1914 году переехала в Европу и обосновалась в Женеве, Борхес занялся литературой более основательно и методично. Правда, ему пришлось вначале сделать выбор, на каком языке писать: английском или испанском. Семья английско-аргентинского происхождения была двуязычна, причем настолько, что маленький Борхес довольно, поздно осознал, что английский и испанский это разные языки.

В Буэнос-Айрес Борхес вернулся уже поэтом. К 1930 году он написал и опубликовал семь книг, основал три журнала и сотрудничал ещё в 12, а в конце 1920-х начал писать рассказы. "Период с 1921 до 1930 года был у меня насыщен бурной деятельностью, но пожалуй, по сути безрассудной и даже бесцельной", - писал он. Около 1937 года Борхес поступил на службу в библиотеку, где провёл "девять глубоко несчастливых лет". Но именно этот период стал для него одним из самых плодотворных: "Пьер Менар", "Тлен, Укбар, Орбис Терциус", "Лотерея в Вавилоне", "Вавилонская библиотека", "Сад расходящихся тропок" - все они были рождены в подвале Национальной библиотеки имени Мигеля Кане. "Всю свою библиотечную работу я выполнял в первый же час, а затем тихонько уходил в подвальное книгохранилище и оставшиеся пять часов читал или писал... Сотрудники-мужчины интересовались только конскими скачками, футбольными соревнованиями да сальными историями. Одна из читательниц была изнасилована, когда шла в женскую комнату. Все говорили, что это не могло не случиться, раз женская комната находится рядом с мужской".

В 1946 году к власти в Аргентине пришел Хуан Доминге Перрон. За антипероновские высказывания Борхеса «повысили» - из библиотекаря его сделали инспектором по дичи на городских рынках. В итоге, почти десять лет вплоть до революции 1955 года, свергнувшей режим, Борхес существовал в качестве безработного. Правда, в 1950 году его выбрали президентом Аргентинского общества писателей, которое было одним из немногих оплотов сопротивления диктатуре, но и это общество вскоре распустили. После смены режима его назначили директором Национальной библиотеки и профессором английской и американской литературы Буэнос-Айресского университета. Но было уже поздно. К 1955 году писатель окончательно потерял зрение. "Слава, как и слепота, пришла ко мне постепенно. Я её никогда не искал". В 1979 году Борхесу была присуждена премия Сервантеса – самая престижная в испаноязычных странах литературная награда.

Первые его книги в 1930-1940-е годы провалились, а "Историю вечности", вышедшую в 1936 году, за год купило 37 человек, и автор собирался всех покупателей обойти по домам, чтобы извиниться и сказать спасибо. В 1950-е годы Борхес стал всемирно известным, а в 1960-е уже считался классиком. Но несмотря на всеобщее признание, он так и не получил Нобелевской премии: социал-демократы не смогли простить великому аргентинцу его братание с чилийским диктатором Пиночетом, которому писатель симпатизировал из-за изгнания коммунистов. У писателя не было ни жены, ни детей, он тянулся к сестре Норе и матери, которая частично выполняла функции писательской жены: "Она всегда была моим товарищем во всем - особенно в последние годы, когда я начал слепнуть, - и понимающим, снисходительным другом. Многие годы, до самых последних лет, она исполняла для меня всю секретарскую работу... Именно она... спокойно и успешно способствовала моей литературной карьере".

Метафора, как утверждал Борхес ещё в начале 1920-х годов, увлекаясь "ультраистскими экспериментами", - основа и цель поэзии. Не этот ли принцип – лежит в основе его рассказов-эссе? Жанр новелл-эссе, - это синтез тех двух более привычных жанров, через которые он, как художник прошел до этого: интеллектуальной поэзии и литературного обзора в журнале. Для "тотального поэтического эффекта", которого, по его собственному признанию, он добивался, подходила лишь малая прозаическая форма, особенно самая малая – одна-две страницы. Создатель и непревзойденный мастер современного детектива Э. По в своей "философии творчества" писал, что любое произведение должно читаться "за один присест", Борхес в каком-то смысле пошел еще дальше, создав форму короткого предисловия, в которое может быть включено все, кроме самой книги. Разница между фантастикой Борхеса и научной фантастикой состоит в том, что согласно литературоведу И.Тертерян, "его машина времени" - книга, его "гиперпространство" - история культуры, его "пришельцы" - художественные метафоры, философские гипотезы, вековые образы".

Борхес не просто познал, но и трансформировал в творческую материю свою нелегкую судьбу. Ощущение себя "завершающим", порождало у писателя трагизм мироощущения и неиссякаемую тягу к собиранию антологии мировой мысли и культуры. Отсюда и проистекает фундаментальная особенность Борхеса, которой он заразил мировую литературу 1970-х: свободная игра с культурными отложениями. Борхес являл собой уникальный случай: многие его образные модели стали аналогами научных моделей ХХ века и даже предвосхитили их. Например, для культуролога М. Фуко, придуманная Борхесом классификация из "одной китайской энциклопедии" послужила толчком для создания "археологии знания". "Отец структурализма" К. Леви-Стросс также мог найти в произведениях аргентинца прообразы своей теории мифа, а определение "сюжетного пространства", данное Ю. Лотманом в 1988 году, как будто прямо вытекает из борхесовских идей о восполнении реальных книг виртуальными.

Игровой принцип, который Борхес заново утвердил в литературе ХХ века, прошёл сквозь всё его творчество, приведя к тому, что понятия смерть, жизнь, пространство, время, число превратились в символы, с которыми можно обращаться так же свободно, как с литературными образами. Слепота автора, как некий шаг на пути к смерти давала ему не только ощущение замкнутости в мире образов, в мире культуры, но и явную свободу в обращении с концептом небытия. "Задачи литературы, - говорил Борхес, - покрыты тайной. Если это иначе, литература становится просто словесной игрой. А мы превращаемся... ну, скажем, в Грасиана. Это плохо. Но если чувствуешь, что задачи литературы таинственны, что они зависят от тебя, что ты по временам записываешь за Святым Духом, ты можешь надеяться на многое такое, что не зависит от тебя. Ты просто пытаешься выполнять приказы - приказы, произнесенные Кем-то и Чем-то. Я говорю эти слова с большой буквы".

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

5 лучших книг Хорхе Луиса Борхеса