Марк Захаров. Мы оценили красоту игры

Умер художественный руководитель «Ленкома» народный артист СССР Марк Захаров. Об этом нашему обозревателю только что сообщили из театра. Огромная невосполнимая потеря для всего мирового театра, которую пока трудно даже осмыслить. Ушла эпоха. «Умер последний из могикан», — сказал директор театра Марк Варшавер.

Марк Анатольевич часто говорил, что, для того чтобы быть услышанным во вселенной, надо уметь подать свой собственный голос. А чтобы подать его, надо хорошо знать, какой он — этот твой собственный голос. Захаров этим знанием владел в совершенстве.

Какие спектакли он ставил? Иногда гениальные, иногда супергениальные, иногда просто аншлаговые. Ниже этого определения он, думается, не опускался никогда… «Мне думается» — это было, кстати, любимым словосочетанием Марка Анатольевича: «Человек, который всерьез и многозначительно говорит о себе: «Мне думается», вызывает у окружающих ироническое к себе отношение». Ему нравилось выглядеть несерьезной личностью, постоянно сознательно усиливая некую комедийность, свойственную нашей действительности.

С чего начинался театр Марка Захарова? При всей несхожести ленкомовских постановок его театр всегда начинался с выстраивания устойчивого энергетического моста между актерами, руководимыми железной режиссерской волей, и зрительным залом.

Фото: Игорь Иванко / АГН «Москва»

В наш век информационного взрыва достучаться до людей, сидящих в зале, было ох как непросто! Какими только немыслимыми путями не вламывался Маэстро за последние 40 лет в тщательно оберегаемые «ворота» зрительского подсознания! Подхваченный «буйным» и «неотвратимым» дионисическим вдохновением Марк Анатольевич бился о железный занавес головой вместе со своим «мудрецом» Глумовым. Он «подталкивал плечиком створки зрительского подсознания», хулигански круша стекла московских окон, вместе с Каем в арбузовских «Жестоких играх». Обрушивал на нас децибелы колокольных ударов, отправляя графа Резанова на шхунах «Юнона» и «Авось» к берегам Нового Света. Наконец, плача слезами Палача, палил из автомата «из-за такта по спящим зрительским мозгам».

Мало кто, наблюдая за работой неизменно элегантного, стремительного и ироничного Захаровым, догадывался, насколько на самом деле была тяжела ноша художественного руководителя репертуарного театра. «Главный режиссер постоянно живет под пристальным наблюдением общественности, каждый его шаг обсуждается всесторонне, вокруг его реальных и несуществующих поступков, идей, намерений бушует бурное море театральных и околотеатральных рассуждений, зачастую вздорных, глупых и клеветнических, — рассказывал Захаров. — Выстоять в этой атмосфере бывает непросто». Но он выстаивал.

И уж совсем мало кто знал, что самым большим творческим наслаждением «железного» лидера столичного «Ленкома» являлось вовсе не упоение собственной властью, а полузабытые воспоминания о тех прекрасных годах юности, когда лишенный бремени ответственности за судьбы мира и собственного театра, с лицом, перемазанным ваксой, он «с удовольствием и отдачей», толпился среди массовки, изображая подневольного негра в спектакле «Дороги свободы» в Театре имени Владимира Маяковского. В отличие от нынешних молодых артистов Захаров когда-то был готов еще и приплачивать из собственного кармана за это удовольствие.

Отдавая дань уважения всем своим учителям, Марк Захаров давно сам стал для окружающих Учителем и той «питательной средой», которая вечно обновляется, потому что открыта как Небу, так и вполне земной стихии древних вакхических безумств. Помню, как на одной из посиделок, он задумчиво рассуждал о том, что у грудничков в детстве связь с Космосом осуществляет родничок. И как кто-то на тех посиделках пошутил, что если у обычных грудных детей родничок, которым младенец связан с Космосом, зарастает к году, то у Захарова он, видимо, счастливым образом не затянется вовсе. Мастер и вправду жил, включив внутри себя все хрустальные люстры, но при этом работая надзвездно.

Процесс этот особенно сильно проявился в последних его постановках. Форма в спектаклях Захарова «вздыбилась и разнуздалась» окончательно. Например, в «Шуте Балакиреве», когда на зрителей, ощетинившись стульями, в последнем акте грозила опрокинуться сцена. Пока мир, потерявший точки опоры, сходил с ума, Захаров со своей шутовской командой легко гулял по образовавшемуся «коридору» между потусторонним небесным и этим земным миром, перемещаясь то на эту сторону бытия, то на ту… На ту самую, куда, увы, уже ушло немало его друзей и соратников: Григорий Горин, Татьяна Пельтцер, Евгений Леонов, Александр Абдулов, Олег Шейнцис, Всеволод Ларионов, Олег Янковский, Николай Караченцов… Но ведь не зря же Захаров обучал свою команду ставить паруса! «Мертвые остаются с нами, — утверждал вслед за Гоголем Захаров, — и постоянно вмешиваются в наши дела». Он в это верил самым искренним образом, считая сами стены родного театра намоленными и помогающими.

Долгие годы, исследуя тему шутовства на Руси, Марк Анатольевич вырастил и воспитал целую плеяду великих ленкомовских Шутов, для которых дурацкий колпак на голове стал главным символом свободы.

Фото: Анна Иванцова, «Вечерняя Москва»

Этот колпак в разные времена примеряли Евгений Павлович Леонов («наш королек» из «Обыкновенного чуда»), Николай Караченцов (в «Тиле»), Александр Абдулов (в своем фильме «Бременские музыканты и Ко»). Незримый колпак украшал голову Олега Янковского (в «Том самом Мюнхгаузене») и чело несравненной Якобины Инны Чуриковой, когда она, вытаращив глаза, серьезно уверяла, что «последние два путешествия на Луну совершила вместе с мужем». А в последнем спектакле его весьма удачно примерил Фальстаф-Степанченко… Благодаря фильмам Захарова в нашей персональной «формуле любви» незаметно появилось новое слагаемое — образ скоморохов, акробатов, клоунов, мимов, заставляющих «оценить красоту игры». Шутов в древности хоронили в белых одеждах, и неслучайно скоморохи и по сей день изображены на хорах древнего Софийского собора в центре Киева.

Промывая от мусора мозги соотечественников, захаровский творческий родник все эти десятилетия «иногда бил, а иногда струился». Партийная цензура понимала, что в «данном случае лучше было бы, чтобы он струился». Но, прибегая к эзопову языку, мастер упрямо ориентировался на живой звук Времени, создав театру славу «политического». Это он, сострадая разбойнику Хоакину Мурьете, понимал, что, выбрав путь кровавой мести, «парень ошибся тропою». Это он подарил нам «безбашенного» Тиля — «внепартийного» героя нового времени, столь далекого от «правильных» героев 70-х. Во времена наглухо заколоченных храмов, он додумался материализовать идею «Театр — храм», и с подмостков «Ленкома» зазвучали православные молитвы. Кто знает, может быть, именно коллективное: «Сохрани нас под покровом своим» дало возможность сыграть «Юнону» и «Авось» почти 2000 раз?! Какое еще рок-произведение живет столь же долго?

В конце восьмидесятых, когда страна затрещала по швам, Захаров поставил «Диктатуру совести», преобразуя пространство спектакля в первые митинги, выпуская Олега Янковского со свободным микрофоном в зрительный зал. Когда же народ кинулся оборонять «белые пятна», Захаров неожиданно поставил «Поминальную молитву», где сцены еврейских погромов и «проклятый еврейский вопрос» в контексте событий начала девяностых стали самым что ни на есть «русским вопросом». Когда же фонтанирующая идеями перестройка постепенно исчерпала себя и мы оказались в новой стране в состоянии безвременья и низложенных «истин», он, по-пастернаковски «впав в простоту, как в неслыханную ересь», снова кинул нам спасительную веревочную лестницу. И обратил взоры своего зрителя к классике, предлагая, найти новые духовные точки опоры в великой русской культуре.

Один за другим на ленкомовской сцене в то время появились несколько блистательных классических спектаклей. А в последние годы на новом витке истории он постоянно пытался заглянуть в туманное будущее России, создавая сценические фантазии то на тему произведений любимого своего автора философа Сорокина («День опричника»), то не менее любимого Уильяма нашего Шекспира («Фальстаф и принц Уэльский»).

Все эти годы мощь Захаровского интеллекта и его режиссерский гений вводили в изумление лучшие умы России и мира: его театр с триумфом объехал весь земной шар. Иронично подводя черту, Марк Захаров определил в конце концов режиссуру как «систему созидания того, чего не знает Бог». Недосягаемая нота, Маэстро! Браво! Мы оценили красоту игры!