Инга Оболдина: Родители восприняли мое желание стать актрисой без особого оптимизма

Инга Оболдина — разножанровая актриса. И, видимо, очень смелая, поскольку решилась сняться в ремейке фильма «Подкидыш», в котором когда-то сыграла великая Фаина Раневская. Корреспондент «Вечерней Москвы» расспросил Ингу, как проходили съемки новой комедии.

— Сразу хочется спросить: а произносили ли вы знаменитую фразу Раневской: «Муля, не нервируй меня»?

— Увы. Впрочем, кино выйдет в конце сентября, и все сможете увидеть сами. Очень жду премьеры, хочется увидеть, что у нас получилось. Ведь сюжет нового фильма несколько другой. Это «сегодняшняя» история, в ней новые персонажи, одного из них играет Сергей Маковецкий.

— Инга, вы родились на Урале. Удается ли бывать на малой родине?

— Кыштым — маленький, красивейший городок в Челябинской области. Не более сорока тысяч жителей, а в моем детстве было раза в два меньше. Когда я училась в школе, мы вместе с нашим классным руководителем Людмилой Федоровной Кривцовой ходили в горы — на Сугомак и Егозу, залезали даже в пещеры. Палатки, уха на костре, печеная картошка в золе... Каждый год бываю в Кыштыме — у родителей и в дорогих мне местах.

— Как получилось, что вы стали актрисой?

— С детства нравилось слушать пластинки. Помню тот волшебный миг, когда родители купили проигрыватель! Ко мне приходили подруги, и мы слушали сказки, пытаясь потом их инсценировать. Тогда я еще не знала слова «режиссер», но уже была им, по наитию. А когда подросла, поступила в Челябинский государственный институт культуры (ЧГИК) на факультет театральной режиссуры.

— Родители одобрили ваш выбор? Они ведь инженеры...

— Без особого оптимизма. Мое желание уехать из маленького Кыштыма в Москву воспринималось как запредельная глупость. Папа говорил: «Тебя в этом чужом городе никто не ждет». Это было начало девяностых: путч, голод, разруха, стрельба на московских улицах, потом расстрел Белого дома... И все-таки последнее слово осталось за мной. Я уехала.

— У вас есть младшая сестра, Екатерина. Тоже любит искусство, театр?

— Она, как и я, поступила в Институт культуры. Правда, у нее несколько иная стезя — Катя училась на режиссера массовых праздников и представлений. Потом работала в школе, была завучем, психологом. Но для меня очень важно ее мнение о моих работах.

— Вы не пожалели, что уехали в Москву 90-х?

— Ну что вы! Увидеть спектакли Марка Захарова, тогда еще молодого Леонида Трушкина, других замечательных режиссеров... Хотелось жить, учиться и работать в Москве. Я поступила в школу-студию МХАТ ко Льву Константиновичу Дурову, но, отучившись год, заново, с нуля, поступила в ГИТИС на режиссерско-актерский курс великого Петра Наумовича Фоменко. Мастер с большой буквы! У него я проучилась четыре года — жаль, что так мало.

— 90-е — трудные годы. Вы тогда подрабатывали?

— Да, работала в школе-интернате № 24 для детей-сирот на Каховке, там же жила и питалась. В 90-е это было существенно. До сих пор я очень благодарна директору интерната Людмиле Романовне Масляковой за то, что она помогла мне выжить и заняться любимым делом.

— Сложно было преподавать в интернате?

— Да, особенно точные дисциплины. Математика многим ребятам казалась предметом скучным, неинтересным, и надо было постараться, чтобы их как-то заинтересовать. Но они с большим энтузиазмом занимались в моей театральной студии. Мы ставили по два полноценных спектакля в год.

— С кем-нибудь из тех воспитанников сегодня поддерживаете отношения?

— У меня есть крестница — Олеся Лариошкина, у нее уже взрослая дочь. Мы встречаемся, хотя и не так часто, как хотелось бы. Но я стараюсь быть рядом и когда ей трудно, и когда радостно.

— В спектакле «Сахалинская жена» вы сыграли роль «гилячки Марины». А что это за слово такое — «гилячка», поясните, пожалуйста?

— Это старое название северного народа, вроде чукчей. Роль в спектакле «Сахалинская жена» была моей первой актерской работой, которую заметили и зрители, и театральные критики. Лет двадцать играла. И хотя спектакль был востребован, все-таки решила: пора здесь ставить точку. И браться за новое.

Читайте также:

Геннадий Шапошников: Когда про театр говорили, что он не в кризисе? Я таких времен не помню