Как валет стал целой колодой

[b]На выставке молодой живописи 1911 года посетителей встретила шокирующая сенсация. Огромное полотно, которое устроители – группа независимых художников «Бубновый валет» – повесили прямо при входе, изображало двух мускулистых мужиков в костюме цирковых атлетов, то есть почти голых – черные носки и спортивные короткие трусы. У их ног валялись маленькая штанга и две внушительного размера черные гири. А они спокойно сидели на стульях в обычной московской комнатке, с раскрытым пианино в углу и книжной полкой под низеньким потолком, и держали в руках – один, южного типа, скрипочку, а другой, типично русский бородатый богатырь, – ноты… испанского фанданго.[/b]От картины Ильи Машкова «Автопортрет и портрет Петра Кончаловского» веяло таким несокрушимым и насмешливым здоровьем и бодростью духа, что публика, привыкшая к томным декадентам и хрупким красавицам, была возмущена. Причем публика солидная, критики умные. Например, талантливейший искусствовед и писатель Павел Муратов (известный нынешним интеллектуалам-туристам по толстенной и увлекательной книге «Образы Италии») так и написал: «Достаточно сказать, г. Машкову принадлежат самые нелепые вещи на выставке».А господин Машков – на картине «атлет» южного типа – был одним из самых ярких живописцев недавно объединившегося сообщества художников, провокационно назвавших себя «Бубновый валет». И вызов «декадентам» бросал сознательно – даже при входе в свое жилище повесил объявление: «В моей мастерской место здоровым и сильным!» После посещения выставки «Бубновый валет», открывшейся сейчас в Третьяковской галерее на Крымском Валу после триумфа в Монако и Санкт-Петербурге, хочется добавить: «Краскам!» Потому что здоровые и сильные краски – основное качество всех без исключения живописцев объединения, родившегося «в пику» и реалистам, и декадентам – как отрицание предыдущей культуры живописи, отвердевших художественных догм.Этих художников – Илью Машкова, Петра Кончаловского, Александра Куприна, Роберта Фалька – выгнали из Училища живописи «за неповиновение начальству». Куда ж им было объединяться, если не в «Бубновый валет» – а этими словами традиционно характеризовали плута, мошенника, насмешливого издевателя? Впрочем, плута-эстета, плута во французском стиле, насмешника с тросточкой в руке и розочкой в петличке. Правда, уже потом, когда их картины завоюют-таки известность, критики напишут, что «бубновый валет» – масть, похожая на нарисованное дамской помадой сердечко – это совсем не про мошенников, а всего лишь обозначает «молодую и горячую кровь».Не хочется растекаться мыслью по древу. Не хочется расписывать очевидные истины вроде тех, что – долго не выставляли… замалчивали при советской власти… и вот наконец возвращается старая культура… наше достояние… Все так.Но – это то самое, что лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Такой выставки, доставляющей удовольствие столь неподдельное и захватывающее, заставляющей вспомнить древнее, нутряное значение двухкоренного старорусского слова «живопись», не было давно. С тех, далеких и уже почти мифических, пор никто из современных живописцев так и не смог увидеть столько поэзии и уюта в тихом провинциальном русском городке с его приземистыми разноцветными домиками, его тощей, запряженной в телегу лошаденкой, раскаленными от полуденной жары желтыми дорогами и даже телеграфным столбом, как Роберт Фальк в «Старой Рузе» и Петр Кончаловский в «Чайной в Хотькове».Уникально и море, увиденное Михаилом Ларионовым темновишневым. Ни у кого не было больше таких великолепных по цвету и экзотике натюрмортов, как у «бубнововалетцев». Даже ядовито-изумрудной зелени тропической агавы в горшочке показалось недостаточно Петру Кончаловскому, и вокруг цветка он разбросал сплошные яркие предметы: синий с золотой отделкой, изящный подстаканник, трубку, пачку испанского табаку. Ведь Испания была такой его любовью, что он написал целую серию «Бой быков»… А ироничный и нежный атлет Илья Машков отдал дань всем жанрам – и натюрморту, где соединял яркость красок с изяществом фактуры, и «обнаженке», в которой «бубнововалетцы» сумели добиться удивительного эффекта «плывучести» воздуха. Но особенно хорош его автопортрет в роли крупного судовладельца. Облаченный в дорогую шубу с богатым белым воротником, на зрителя на фоне корабельной верфи глядит мрачноватый, грузный темноглазый барин… Но не забудьте – это тот самый голый усатикатлет с черными короткими усиками с автопортрета, потрясшего первых зрителей «Бубнового валета»! Если забудете – ирония и озорство этой работы от вас ускользнут…И Москву никто – ни до, ни после – не сумел увидеть такой кубистически декоративной и праздничной, как Аристарх Лентулов. «У Иверской» и «Собор Василия Блаженного» – в этих работах ни следа нездоровой богомольной истовости, никакой религиозной мистики. Не свойственна она была этим молодым и смелым артистам, порвавшим с «папенькиными» традициями (а «папеньками»-то были тоже люди достойные – Серов да Коровин…) Да простит меня бог эстетов, но и знаменитый «Мир искусства» по сравнению с «Бубновым валетом» выглядит как изящная фарфоровая игрушка рядом с чем-то бесконечно искристым и дышащим жизнью.И, конечно, группа «Бубновый валет» не просто российское национальное достояние. Стоит лишь посмотреть на адреса мастерских и выставочных залов художников: Малая Никитская, Малый Харитоньевский, Воздвиженка, чтобы понять: она – достояние истории московской, элемент большого московского мифа. Часть той крупной мозаики, в которую складывается многоликая Москва Серебряного века и Владимира Гиляровского.