«Трасса «Череповец — Рыбинск» — воплощение в жизнь президентской программы «Федеральные дороги России»!» — такой громкий лозунг укреплен на обочине у въезда в село Мякса. Не знаю, что думают на сей счет местные жители, а вообще Мякса — глубокая провинция. Объявления в магазине: «Товарищи жители! Фотографии на паспорт готовы. Их можно получить в администрации. Оплатите на почте». И, как контрольный выстрел, бумажка у прилавка: «Продукты в долг не отпускаются! Кто должен деньги, заплатите в кассу».[b]Отшельник [/b]Не знаю, берет ли продукты в долг Александр Владимирович Турбин — улыбчивый, бородатый, загорелый. Одетый в выгоревшую на солнце хэбэшку и кирзачи, он подгоняет моторку к берегу Рыбинского водохранилища и берет нас на борт. Час пути по воде — и мы мочим ноги уже на противоположном берегу. Над золотыми в закатном солнце соснами кружит орлан-белохвост, а с обрыва, оглашая жизнерадостным мяуканьем пустынные окрестности, к хозяину с задранным хвостом несется полугодовая кошка Засада. «Чем не Канары?!» — риторически вопрошает Турбин.Александр родом из Брянска. В молодости охранял лесные угодья в Мытищинском районе Подмосковья. Потом, став дипломированным биологом-охотоведом, порядочно поколесил по стране.Последние годы перекладывал бумажки в Ярославской Госкомэкологии.— После ликвидации нашего ведомства пошли в местных подразделениях сокращения, реформы, — рассказывает Александр. — Надоело мне под новую метлу подстраиваться. Я и попросился сюда лесничим. С одним только условием — чтобы на самый дальний кордон.В конторе заповедника на Турбина посмотрели как на сумасшедшего. Пока не передумал, быстро выделили моторку «Казанка-5» 1991 года выпуска (новее техники в заповеднике все равно нет) и назначили в Горловское лесничество старшим государственным инспектором (так теперь по-новому зовется бывший лесничий).Впервые в жизни управляя лодкой, у которой отсутствовало рулевое управление, зато было шесть дырок в корпусе, Саша прибыл к месту службы. Там его ждали пара заколоченных домов, покинутых 10 лет назад предшественником, завалившаяся линия полевого телефона и медвежья тропа посреди заброшенного огорода. Саша посмотрел на это «имение» и взялся за инструменты.— В девяностые годы эти угодья охранял лесник, но на кордоне никто постоянно не жил, — рассказывает Александр после ужина, когда мы идем по песчаному берегу водохранилища. — Естественно, народ просек, что охрана ослабла, и принялся щелкать живность практически безнаказанно. Теперь крупного зверя здесь нет: с началом сезона уходит в глубь леса, в болота. Браконьеров я задерживаю много. Но предпочитаю профилактику, потому что если после такой долгой вольницы на людей сразу начать давить — ничего хорошего не получится.Личный рекорд эффективности Александр установил в прошлом году: одному дорожному рабочему щука, выловленная в заповедных границах, обошлась в четыре с половиной тысячи плюс год условно.— Порядок у нас такой: при задержании с поличным браконьеру выписывается штраф на тройную сумму ущерба, — продолжает Турбин. — Такса на щуку — 250 рублей. Я ему говорю: окажи спонсорскую помощь заповеднику, привези бензина на полный бак. Он согласился и… обманул. Пришлось дать ход протоколу. А он отказывается платить! Ну, суд со всеми издержками уже побольше насчитал…Распространенный в России договорной метод «профилактики по-хорошему» Саша практикует все от той же бедности. Деньги на топливо в конторе заповедника приходится выбивать с боями. А на свою тысячерублевую зарплату много ли напатрулируешь? В Горловском лесничестве с трех сторон вокруг — вода, с четвертой — болота, по которым можно пройти лишь зимой на «Буране». Снегоход — тоже, кстати, советских времен — стоит разобранный возле избы: только на замену подшипников надо искать 2,5 тыс.руб. А до ближайшего к Турбину жилья — деревни Веретье, где на зиму, не считая подчиненного Турбину лесника с женой, остается десять старух — семь километров по водохранилищу… [b]Следопыт[/b]— Болеть мне здесь нельзя, это верно, — рассуждает лесничий. — На местных мужиков рассчитывать нечего: пьют по-черному. Чем моложе, тем сильнее. Выдали тут мне мобильный телефон. Электричества-то у меня на кордоне нет, поэтому я отдал его на подзарядку молодому леснику. Он куда-то его подевал — и с концами… Среди зимы одна печка отказала, по весне — вторая. Теперь до морозов надо успеть обе заново выложить.Спонсоры у Дарвинского заповедника есть. Для облета лесных угодий они дважды в неделю выделяют вертолет. Вертушка помогла доставить на кордон кошку — преданную подругу, делящую с лесничим тяготы уединения и с упоением уничтожающую местных мышей, ящериц и кузнечиков. На экстренный случай Александр уже расчистил вертолетную площадку. Но в повседневной жизни воздушный транспорт помогает мало. Правда, заезжают иногда состоятельные персоны.— Вот сидишь тут и слушаешь: да мы! тебе! Одних дизель-генераторных электростанций обещали уже столько, что я на них по льду мог бы дорогу до Мяксы осветить! — в сердцах бросает лесничий. — А как уедут — только их и видели. Но ты не подумай, я не жалуюсь. Мне всего хватает.Мы идем границей прибоя. Из-за летней засухи уровень воды резко упал, и вода сильно отступила от обрывистого берега. На мокром песке — чьи-то голые кости, кирпичи, металлические пояса от деревенских дверей.— Здесь до 1937 года заливные луга были, — говорит Турбин. — Старики рассказывают, как насильно выселяли жителей. Зэков пригоняли в деревню, подводили к дому, где семья чай пьет, и заставляли разламывать крышу. Я тут находил детали церковных подсвечников, подковы, топоры… Чуть в стороне под воду ушло село Леушино с монастырем. Колокольня там еще в семидесятые годы над водой возвышалась. Потом рухнула: кирпичи размыло.В песке повсюду — рыхлые ямы.— Кабаны, — приглядевшись к следам, замечает Александр. — Две свиньи и два детеныша. Ночью корни разрывали. Как бы их на огород к себе заманить, чтобы землю обработали? [b]Философ[/b]На рассвете Турбин задержал еще двух нарушителей. Лесничему те объяснили, что ночью заблудились на лодке, пристали к берегу и развели костер, чтобы согреться. Протокол Саша все-таки составил.Потом мы садимся в лодку и идем к соседям в Веретье. Деревня, объявленная в советское время бесперспективной, встречает нас заброшенной конюшней, несколькими дачниками и большой лохматой собакой по кличке Чан, страшно не любящей чужаков.Прикрикнув на Чана, его хозяин — местный лесник Васильич — приглашает нас в дом. Супруга Васильича наливает нам по кружке свежего молока и ставит на стол собственноручно испеченный хлеб.— Золота мира не хватит, чтобы поставить памятник русской женщине! — тянет на философию Турбина. — Моя, когда я разговор о дальнем кордоне завел, сказала: «Мешать не буду, но с меня твоей романтики довольно». Знакомые на нас глядят непонимающе: вроде не разводились, жена мужа не прогоняла, он ее не бросал — а взял и укатил куда-то… Вот когда я жалею о том, что здесь женщины нет — это в августе. Грибы поспевают, ягоды — а на зиму заготовить не успеваю!— А русалки у вас тут водятся? — слегка подкалываю я, когда мы возвращаемся на кордон к Турбину.— Сейчас у меня наяд больше, — серьезно отвечает лесничий. — Вода-то сошла! А наяды на деревьях живут. Кошка их по ночам боится.— А где, Владимирыч, у тебя веранда для наблюдения ночной луны?— Будет, все будет — и веранда, и японский сад. Только срок дайте! Я тут в прошлом году нашел огромный старый гвоздь. Решил каждый год 2 июня, в годовщину моего приезда сюда, забивать по сантиметру в бревно. Когда разметил мелом, оказалось: длина гвоздя — примерно 20 сантиметров. Не знаю, сколько мне Бог отмерил, но надеюсь дожить.[b]Вологодская обл.[/b][i]За содействие в подготовке материала авторы благодарят журналиста ГТРК «Ярославия» Ю. Маслова и г-на Г.Седова[/i]