Профессия: диктатор

[i]Артист – как дрова:куда его привезут,там он гореть и обязан.[/i][b]Виктор Станицын, корифей МХАТа[/b]Сценическая жизнь – всегда борьба, а победитель в ней — режиссер Их объявляют диктаторами – рано или поздно, но непременно. Стоит им только создать сильный театр или снять талантливый фильм. Считается, что «демократ» и «либерал» не может быть режиссером и вообще – главой художественного производства.«Главы» сами подливают масла в огонь – Марк Захаров, например, лукаво замечает: «Для меня совершенно очевиден режиссерский талант Иосифа Сталина». О них рассказывают страшные истории: они измываются над актерами, чтобы добиться нужного градуса эмоций; они расправляются с техническими работниками сцены за малейшую оплошность; они уничтожают многообещающих конкурентов.Так ли это? Быть может, просто они – диктаторы — лучшие и сильнейшие? О Неронах и Александрах Великих нашей культуры – этот текст. [b]Родненькие мои![/b]Конечно, они совсем даже не звери. Причины режиссерского «самодурства» могут быть самыми разными и самыми уважительными. Одним из смягчающих обстоятельств нередко служит влюбленность режиссера в актрису. Хороший режиссер в этом случае нет, не пылинки сдувает с «предмета», а ведет себя, как школьник пятого класса, который дергает свою любовь за косички и обзывается. Например, Лидия Смирнова вспоминала, как неистово кричал на нее на съемках Константин Воинов (с которым они, кстати, прожили много лет), – от этого у героини «Дядюшкиного сна» в кадре все время испуганные и едва ли не заплаканные глаза.Попадаются среди прославленных мэтров и приятные исключения: некоторых режиссеров никогда не обвиняют в «зверствах». Звание самого человечного человека среди режиссеров безоговорочно присуждается знатоку русской любви и прочих национальных достоинств Евгению Матвееву. Взять хотя бы фильм о войне «Особо важное задание», который снимался в глуши под Воронежем. «Измученные многочасовой репетицией взрослые и дети были на пределе. Казалось, они вот-вот выкрикнут: «Идите вы к черту с вашим кино!» – и уйдут в город. Я понимал: если сегодня не снимем, завтра из двух тысяч мы не соберем и двух десятков.— Миленькие! Родненькие мои! Еще чуток потерпите… Скоро воду подвезут, а может, и квас, — хрипел я в мегафон», — вспоминает Матвеев.Матвеев – не единственный либерал. Например, Петр Фоменко – очень странный «диктатор». Его воспитанников иначе как «фоменками» не называют, но вот что удивительно: впечатления «выдрессированных» отнюдь не производят. Вениамин Смехов очень точно определил различие между методами работы Юрия Любимова и Петра Фоменко (когда-то благородный Атос сам был фоменковским учеником): «Специфическая задача любимовской режиссуры: «Раздражаясь самому – раздражать других». Сверхзадача фоменковской режиссуры: «Наслаждаясь самому – наслаждать других».Но режиссеры-гуманисты – все-таки исключение. Теперь о правилах.[b]Плохо, Донатас![/b]Самое трудное для актера – научиться определять, когда руководитель разгневан всерьез, а когда – проводит «профилактику» и «создает эффект». Для режиссера же главное – сделать так, чтобы актер об этом никогда не догадался.Марк Захаров колоритно описал один из способов разыграть из себя «великого и ужасного»: «Во время репетиций «Гамлета» Глеб Панфилов сообщил мне, что не может работать с артистом Сократом Абдукадыровым, который ведет себя нагло, публично демонстрируя свое нежелание участвовать в массовых сценах. Я собрал коллектив в зрительном зале, сделал нейтрально-миролюбивое лицо и очень тихим голосом сказал, что иногда в театре даже очень хорошим артистам приходится играть вспомогательные роли. Но, еще миролюбивее произнес я, у нас есть люди, которые свои личные настроения ставят выше общих творческих интересов. Вероятно, таким людям лучше уйти из нашего театра, причем чем скорее они это сделают, тем лучше». Далее я погрузился в меланхолию, чтобы никто не подумал, что я могу действовать агрессивно. «Сократ Абдукадыров, встаньте, пожалуйста». Когда Абдукадыров встал, я резким движением вскинул руку: «Вот дверь. Через нее вам надо уйти, и прямо сейчас». Артист был растерян, как-то неуверенно вышел в проход партера, и я ему помог, рявкнув: «Вон!» Я почувствовал, что эта акция произвела весьма полезное, я бы сказал, даже целебное воздействие на рабочее настроение коллектива».Марк Анатольевич (которого коллеги, кстати, давно прозвали Мрак Анатольевич) охотно делится опытом: «В «борьбе за лидерство» важно понизить статус партнера. Разумеется, я не хочу представить нашу жизнь как сплошную драку, но жизнь сценическая может быть только борьбой.В качестве смертельного удара крик, как правило, не годится, даже яростный. Если кричишь – значит можешь простить».Кричать очень любил Андрей Гончаров. Он кричал громко. Часто. Разве что недавно ушедшая из жизни «Терра» – Нина Тер-Осипян, старейшая актриса театра – не подвергалась шумовым атакам. Многие пугались. Не выдерживали. Кто привыкал – оставался навсегда «гончаровским».Прекрасный актер Донатас Банионис некогда вкусил на своем веку прелестей тяжелой режиссерской руки: «Режиссеры, с которыми я сделал свои самые хорошие фильмы, были очень жестокими. И прежде всего Жалакявичюс.Какой у него был характер! Ужас! Сильная личность. Он почти никогда не принимал то, что я делал.Говорил: «Нет! Плохо, Донатас!» Разве мы могли с ним спорить? Он моментально ставил на место.Слова поперек не скажешь — уходи из театра, и все. Но именно это нас сформировало».[b]Что, бабуля, тяжело?[/b]Андрей Тарковский умел, когда надо, быть жестким. Николай Бурляев, которого Тарковский нашел для «Иванова детства», вспоминал, что никак не мог расплакаться для нужной сцены. Он ходил по съемочной площадке и переживал – маленький худенький мальчик. Тарковский не обращал на него ни малейшего внимания. Все остальные тоже. Как будто его нет. От мысли, что ничего не получится и Андрей Арсенич возьмет «другого», он готов был упасть в обморок. С каждой секундой «Ивану» становилось все хуже и хуже.Тут Тарковский вдруг обернулся: «Ай, Колечка! Да что ж ты тут! Бедный мальчик! Переживаешь? Устал? Не нужно расстраиваться, все хорошо! Не будем сегодня тебя мучить! Сейчас, сейчас мы все отменим!» – и от неожиданности (пожалели!) Бурляев горько, подетски отчаянно расплакался.«Мотор», — сказал Тарковский.А Нонна Мордюкова вспоминает про подобный эпизод, случившийся на съемках «Родни»: «Никите (Михалкову) нужно было снять мое лицо с наитрагичнейшим выражением... Уселся, лапочка моя, на кран вместе с камерой и стал истошно орать – командовать огромным количеством новобранцев и выстраивать в толпе мою мизансцену. Я на миг уловила, что ему трудно. Вдруг слышу недобрую, нетворческую злость в мой адрес:— Ну что, народная артистка, тяжело? Тяжело! Подложите-ка ей камней в чемодан побольше, чтоб едва поднимала.…Снова, снова и снова дубли…— Ну что, бабуля, тяжело? А? Подложить, может, еще?— Мне не тяжело! – срывая связки, ору ему в небо. – Снимай!— Нонна Викторовна!Делаю картину я. Могу слезть и показать, как нести тяжесть и искать своего мужа. Вы видите его, народная артистка? Или вам уже застило? Да, трудно бабушкам играть такое».Мордюкова поставила тяжеленные вещи и устремилась к вагончику.— Нет! Уезжаю в Москву!С этим козлом я больше не знакома! Уговорил Мордюкову «встать в кадр» оператор Павел Лебешев. А Михалков пришел к актрисе извиняться: «Вижу красное, мокрое, в слезах лицо, тянет ко мне ладони, зовет к себе. Так и стоим – он ни с места и я. «Нонночка», — заплакал. Ох, негодный, таки добился!». Стоит ли говорить, что эпизод фильма получился прекрасно? А на съемках «Сибирского цирюльника», например, все «юнкера» жили (чтобы почувствовать «аромат подлинности») несколько недель в настоящей казарме с распорядком александровского времени. Не стал исключением и суперзвездный Олег Меньшиков.[b]Отгоняйте лед от берега![/b]Юрий Богатырев рассказывал еще одну «михалковскую» историю — про знаменитый прыжок в воду на съемках фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Место показалось достаточно удобным, дно промерили веревочкой – вроде глубоко…Прыгнули. Оказалось, глубина речки была едва ли не несколько сантиметров – просто веревочку-лот относило течением. Актера спасло неумение плавать – упал плашмя, не ушел под воду, на камни… Дублей, кажется, делать не стали.А тот же Бурляев прыгал в «Андрее Рублеве» с обрыва (его герой искал нужную глину) и скользил по мокрому склону несколько метров. Дело было в стужу, на Бурляеве была тоненькая рубашка… Отсняли немыслимое число дублей.С холодным душем вообще связано едва ли не рекордное число актерских «ужастиков».Причем везет на «карбышевские» испытания чаще именно молодым актерам. В ледяной реке, изображая беззаботное летнее купание, плавала Ксения Качалина на съемках «Праздника» у Гарика Сукачева. Плавала долго, пока Сукачев не сказал: «Ну ладно». А очаровательной Лене Кориковой, по ее собственному признанию, после съемок у Юрия Грымова в «Му-му» (там Корикова разгуливала в сарафанчике при нулевой температуре) уже ничто не страшно.Мужество наших актрис, которые умудряются еще и детей рожать, невзирая на зверские условия контрактов, вообще ни с чем не сравнимо. Та же Корикова вышла на съемочную площадку в роли Лизы Муромской буквально через несколько дней после родов. А Татьяна Догилева играла Электру на пятом месяце беременности (так, что зал рыдал над тоненькой страстной девочкой).А режиссеров мудрые актрисы вообще склонны прощать и оправдывать: «Раньше я относилась к режиссеру как к человеку, который только навязывает актеру свою точку зрения. Да он тысячу раз прав! Потому что актер или актриса думает только о собственной роли, а режиссер о всей постановке в целом», — говорит Догилева. Сергей Маковецкий тоже утверждает: «Люблю режиссеров-диктаторов, ибо диктатор знает, чего хочет».[b]Нечего рассиживаться![/b]Про то, что настоящему актеру и в голову не придет сказать «Я заболел» накануне спектакля (вот и Андрей Миронов на тех, последних, гастролях не сказал), можно и не упоминать. Он хочет только одного – сочувствия к своему мужеству! Вениамин Смехов до сих пор с обидой вспоминает, как «накануне фестиваля в Югославии я впервые попал в больницу. Десять дней на койке, десять дней дома, потом еле приполз в театр. Любимов сурово шлифует Гамлета к фестивалю. Все вокруг меня жалеют: человек двенадцать лет пашет без передыху, никакие температуры ни разу его не удержали дома, а тут – свалился… Любимов мрачно оглядел актеров (меня, кажется, не заметил), дает указания к репетиции: «Вчера была опять работа кое-как. Не пойму, где у вас совесть, – являетесь несобранные, неготовые. Какой Шекспир, какой фестиваль – черт-те что у вас в головах. А вы, Смехов, долго отсутствовали, потрудитесь узнать, что я говорил о вашей роли, пока вас не было, мне повторяться времени нету. И нечего рассиживаться, ступайте все на сцену. И не ходите с утра, как коровы недоеные!» Сам Любимов однажды признался в интервью: «Когда мои комедианты видят меня в зале, они лучше играют. Нечто вроде собак и хозяина. Мой театр нуждается в диктатуре», — чем весьма обидел многих своих подчиненных.Юрий Петрович Любимов («атаман») вообще как никто другой любит и умеет командовать. Однако Семен Фарада, например, относится к этому с пониманием: «Актеры — краски, Любимов — художник. Юрий Петрович красит нами свои полотна… В спектакле «Обмен» я играл роль маклера. Глядя на мою игру, Юрий Петрович был не вполне доволен.— Юрий Петрович, — сказал я, — может, сами покажете, чего вы добиваетесь?Юрий Петрович взлетел на сцену, разбежался и на полной скорости врезался в стену, потом еще раз и… в результате ему вызывали скорую помощь. Вскоре он, правда, пришел в себя и эпизод отменил».Так что настоящие режиссеры умеют жертвовать собой. «Я руководитель и отвечаю за целый коллектив, и это уже интересно – делать, чтобы все были довольны, чтобы не было бунтов, когда группа живет на леднике в палатках. Кроме того, мужества требовали и фильмы, которые я снимал. Ну например, я выполнял все альпинистские трюки на «Вертикали», — это Станислав Говорухин.[b]Это мой зверинец [/b]Анатолия Эфроса считали сторонником «стихийной режиссуры». А Михаил Козаков сказал о нем: «Все потрясающие режиссерские достоинства Эфроса не исключали его страстной необъективности, умения обидеть. Однажды он на встрече с одним замечательным английским режиссером полушутя-полусерьезно сказал, показывая на нас, актеров Театра на Малой Бронной: «Это мой зверинец».В свою очередь, Анатолий Равикович жаловался, что на съемках «Покровских ворот» сам Михаил Козаков тоже диктаторствовал – импровизация пресекалась в корне, и в итоге артисты долго еще потом разговаривали интонациями Козакова.Галина Волчек относится к проблеме диктаторства философски: «Естественно, в большом коллективе есть и зависть, и недовольство, и что-то еще.Ведь ни один артист не подумает про себя, что он хуже Марины Нееловой или Чулпан Хаматовой. А он думает: «Этому повезло, она (то есть я) его любит, а меня — не любит». Во-первых, я никого не люблю. А любимчиком моим становится тот, кто имеет внутренние приоритеты, которые я ценю. Нет артиста, который не хотел бы сниматься в кино, на телевидении. Но, повторяю, для меня важен внутренний приоритет! Возьмите Яковлеву. Она не слезает, так сказать, с экрана, но я как бы этого не знаю, потому что она никогда не делает это в ущерб театру. Вот и все».Зато Олег Ефремов был категоричен: да, диктатор. Очевидцы вспоминали, что у главы «Современника» в кабинете висел ужасающий рекламный плакат к кинофильму «Рудин»: мокроволосый Олег Ефремов стоит под дождем и пристально смотрит в глаза зрителю (как дрессировщик в глаза тигру), а по лицу его струятся огромные капли. Если вошедшие шарахались и интересовались, что значит это чудовище, Ефремов отвечал: «Это портрет главного режиссера».А вот режиссер «Бедной Саши» Тигран Кеосаян говорит прямо: «На площадке может быть только один режиссер. Со мной обсуждать что-то могут лишь двое – оператор и режиссерпостановщик. Для остальных – иерархия существует. «Тиграш, ты…» — это до свиданья».