И хиппи, и милиционер

[b]Артур Аристакисян – едва ли не самый «трудный» человек в отечественном кино. С одной стороны, знаменитость (его работы отмечала отечественная «Ника» и Берлинский МКФ). С другой стороны, почти персона нонграта: дескать, фильмы у него маргинальные. То, что на их показах люди падали в обморок, – чистая правда.[/b]Герои «Ладоней» и «Места на Земле» (поначалу фильм назывался «Мария») – реальные нищие (обитатели города Кишинева и московского «булгаковского» дома на Садовой, который функционировал как сквот, аналог коммуны хиппи, достаточно долго). Мухи, гнездящиеся в одежде; детские трупики на мусорных кучах. И люди, которые выламываются и выпадают из Системы – только затем, чтобы попасть в новую, в которой нет денег и собственности, но есть все те же болезни, все та же милиция и все та же толпа.Работы Аристакисяна ктото считает «бессмысленнымзловонным откровениемпровокатора-хиппи», кто-то – необходимой прививкой от «комнатного» европейского гуманизма. Наиболее частый эпитет, прилагаемый к творчеству Аристакисяна, -«другой». У Аристакисяна демоническая внешность.Обитает во вполне буржуазной квартире на Чистых прудах – даже слишком благопристойной для человека, который десять лет жил в сквоте. Но на «перебесившегося» и «остепенившегося» не похож.– Твой диктофон хорошо записывает? Я вот тоже диктофоны люблю – хожу по улицам (на окраины почти никогда не езжу, там убить могут), записываю шумы, сам бормочу что-нибудь. Хотя голос свой я не люблю – он лживый какой-то.[b]– Как на тебя, такого волосатого и бормочущего, менты реагируют?[/b]– А что? Нормально. Когда у меня не было регистрации, приходилось изворачиваться. Изображал из себя гомосексуалиста, трансвестита – к ним спокойнее относятся: что с таких взять?..[b]– Ты часто мелькаешь в тусовках?[/b]– Плохо, если так кажется. Просто знакомых заводить надо. Богатых. И только.[b]– Ты легко забываешь людей?[/b]– Уже да. Мне понадобилось тридцать три года, чтобы стать циником.[b]– Почему ты восемь лет поступал во ВГИК?[/b]– Институт действительно один, других не было. Тогда места были заняты детьми режиссеров и актеров, хорошо если были два свободных места на мастерскую. Так что одержимостью это назвать трудно. Ну поступал и поступал. Просто знал, что буду заниматься режиссурой. Для меня в этом была жизнь. Ну как для филателиста она в марках, так для меня она была в пленке, в картинке.[b]– Как ты жил в детстве?[/b]– Старался держаться подальше от сверстников. Я от них никакой информации не получал.[b]– Ты все время говоришь «получал». А отдавать?[/b]– Человек не думает о том, чтобы отдать. Он думает, как получить. И любят для того, чтобы получать. С любовью к своему ребенку – то же самое. Нельзя ведь любить чужого, правда? [b]– У тебя дети есть?[/b]– Нет. Не люблю детей. А впрочем, может, и люблю. Меня всегда тянуло их потискать, поиграть с ними, как с куклами. Мне очень нравятся цыганские дети – те, которые еще не начали работать (в пять лет они уже взрослые), совсем маленькие. Они, как щенки, как котята. Впрочем, животных я тоже не люблю. Я изучаю людей.[b]– Ты подаешь нищим?[/b]– Я наблюдаю за ними, и они это чувствуют. Иногда я сам прошу у них деньги. Чаще дают.[b]– Ты говоришь, что боль связана с удовольствием?[/b]– Один мой знакомый страшно избивает свою жену, а она от этого получает удовольствие. Они любят-ненавидят друг друга. Это ведь одно чувство, только с разных точек зрения. А творческие люди всегда используют боль как источник энергии. Художник только болью и может оживлять «спящую красавицу». Душу. Если человек боится своих страхов, своих патологий, боится показаться «низким» перед своими близкими – то какой из него художник? А никакой. Режиссер обязан над собой и над близкими экспериментировать. Например, принимать наркотики.[b]– Наркотический опыт тебе много дал?[/b]– Нет. Мне вообще опыты давали не слишком много. Я теперь знаю, что люди невежественны, грубы и необразованны – за редким исключением. Я не работаю ни для тех, ни для других. По большому счету, мне это не нужно.[b]– Ты легко идешь на конфликт?[/b]– Нет. Очень боюсь. Любой незначительный конфликт у меня может перерасти в катастрофу. Стараюсь «сглаживать».[b]– Но ты же пошел на конфликт из-за «Марии»?[/b]– Только когда продюсер стал вмешиваться в работу. Мой продюсер Борис Айрапетян решил «сократить» фильм до 90 минут (материала было на 140). Фонд «Новое кино» дал мне 50 тысяч долларов, чтобы спасти фильм. Теперь он все-таки существует в моей версии.[b]– Как у тебя сейчас с деньгами?[/b]– Немного денег у меня есть – от продажи «Ладоней». На еду. Фильм сейчас существует в двух копиях – а больше и незачем. Кинотеатрам эти фильмы не нужны. Актеров я уговаривал сниматься бесплатно.[b]– Прообраз у героя был?[/b]– Был.[b]– Ты сам?[/b]– Причем здесь я? Просто человек населен очень разными персонажами: в нем есть и хиппи, и милиционер. Полицейский, охранник. Надо наблюдать за ним, знать, когда он приходит на работу. Многие хотят «сделать себя лучше». Это бесполезно. Все равно что победить дьявола. За людьми можно только наблюдать.