Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Дарья Акимова
Борис Моисеев: Мне нравится везде, где я нравлюсь
Садовое кольцо, оливкового цвета дом с башенками.«Вы к кому?» – «К Борису Моисееву».В доме живут «большие люди», и секьюрити бдят.В подъезде – наряженная елочка.У нужной двери на стене от руки написано: «Б.М.» Вновь пришедшие (журналист «ВМ», фотографы и специалист по паблик рилейшнз) опоздали, поэтому преувеличенно радуются, когда дверь открывают.За порогом на полу — медвежья шкура.Выдают тапочки.Хозяин в халате встает с дивана, садится к столу, и его начинают гримировать для большой фотосъемки.Это значит — можно задавать вопросы. — Так! (включаясь в работу, стилистам) Какой мы дадим образ: вальяжный, собранный? Может быть, попробовать красную гамму? — Вы какую одежду любите? — Я люблю одежду разную. Главное – чтобы была красивая и свободная.— Вы машину водите? — Что значит – «вожу»? Водитель возит.— Марка? — «Мерседес».— Автомобиль выбирали сами? — Водитель выбирал. Представительно и удобно.— Я вижу, в углу стоит ваш скульптурный бюст.— Да, очень красивый. Ему уже десять лет.— Кто автор? — Очень известный скульптор.— Неужели Эрнст Неизвестный? — Не скажу.— Я знаю, что вы не любите негатив….— Ненавижу! (закуривает) Страшно, что в людях прогрессируют злость, ненависть, озлобленность по отношению друг к другу. Хотелось бы, чтобы этого было меньше. Нужно простить все – обиды, ошибки, но нельзя никому прощать знаете, что? Индивидуальный терроризм. Никто не должен погибать во время футбольного матча! Никто не должен погибать во время профессиональной работы.И естественно, никто не должен приходить в храм искусства с мыслью: «Не дай бог, со мной что-то случится». От этого страдают прежде всего зрители: артист – на своем посту, даже если что-то с ним случится, он к этому готов. Знаете, во время концертов к нам иногда подходят секьюрити и говорят: «В зале заложена бомба». Чаще всего это чья-то «шутка», но если так действительно произойдет, мне страшно не будет. Однако я очень переживаю за тех, кто пришел ко мне, – за собственные деньги! – и вынужден рисковать своей жизнью, которую не купишь ни за какие миллионы долларов. Лучше убивайте и расстреливайте меня, но не мучьте моих зрителей! — Вы фаталист? — Да! Да! Да! Совершенно.— Почему за последние полгода вас стало меньше на тусовках и на телеэкране? — На экране? Не думаю. Про тусовки – правда: очень много работы. Я езжу по стране, даю больше двадцати представлений в месяц.— В Иркутске власти хотели запретить ваши концерты за «безнравственность». Вы обижаетесь? Или на Жириновского, допустим (Жириновский и украинские националисты особенно не любят Б. М.)? — Ни в коем случае! Я, естественно, переживаю, но обиды я не могу себе позволить. У меня с политиками нет никаких отношений. Их попытки мной интересоваться грустны и смешны. Думаю, у политиков есть о чем беспокоиться – помимо меня. Хотя я своей властью доволен. И я никогда не шел против закона государства, города, дома, подъезда. Я просто не имею права агрессивно настраиваться по отношению к людям. Тогда я не смогу выйти на сцену с чистым глазом и сказать: «Здравствуйте!» Невозможно настроить себя на шоу, если думаешь о каком-то дураке и подонке. У спортсменов есть правило: не зацикливаться на травмах. Актеров это тоже касается. Мы никогда себе не говорим: «Я болею, я устал, мне грустно, я не хочу». («Вверх посмотрите теперь», — это продолжают работать над гримом. Б. М. смотрит).Надо идти дальше. Все равно на каком-то перекрестке встретишь и тепло, и любовь, и радость.—Таких капризных людей, как актеры, еще поискать.— Не знаю. Значит, я не актер. Значит, я профессор своей жизни. Я вообще по жизни теоретик, хотя свою теорию отношения к жизни, к коллегам стараюсь протолкнуть в практику. Я и на самом деле не озлоблен.— Вы вообще никаких отрицательных эмоций не можете себе позволить? — Почему? Внутри – пожалуйста. Озвучивать не буду никогда. Но и перекладывать решение этих проблем на своих помощников я не буду. (Зловеще-меланхолично). Я стараюсь сам решать свои проблемы.— А вы знаете, что ваши помощники вас зовут «маэстро»? — Кто? Где? Да? В глаза не говорят.Очень приятный комплимент. Просто люди понимают, что я очень хорошо владею этой профессией. Красивое слово.Очень доброе. Правильное, правильное! — Вы как-то сказали про «тухлое, закомплексованное в совдепии» наше прошлое.Что-то хорошее у вас тогда было? — Ну, конечно, было! И осталось. Внутренняя дисциплина. Она существует у меня в коллективе. (Жестко) У меня пятиминутное опоздание… — Карается репрессиями? — Конечно.— Вычитаете из зарплаты? — Да.— Вы часто говорите, что публика – это ваша семья. Но публика капризна и переменчива.— Ничего! Не страшно. Зато у меня есть шанс в чем-то ее изменить, может быть, воспитать. Иначе я бы не работал.— Кто ваши близкие? Свою семью никогда не хотелось иметь? — У меня есть родственники – правда, они живут за границей. Близких нет.— Вам что-нибудь осталось от мамы? — Все! Лицо, характер, мозги.— Как праздники отмечаете? — Как все люди. (С энтузиазмом) Вот приготовил открытку – сегодня вы мне обязательно напишете пожелания! (увы, написать не пришлось: к концу разговора об открытке забылось.) Первое пожелание я сам себе написал: «Желаю тебе любви».— Расскажите про свою учебу в Париже.— Факультет изящных искусств в Сорбонне. Балет, вокал, живопись, история изобразительного искусства, история театра. Учусь заочно — готовлюсь к сессии, приезжаю сдавать. Я ведь не могу себе позволить там жить и учиться.— Вам в Париже нравится? — Мне нравится. Мне нравится везде, где я нравлюсь. Я знаю французский язык, итальянский, литовский, польский. На английском говорю немножко. Так что мне – свободно. У меня, правда, есть «мой» город – Москва. Это город теплый. Это город живой. В нем – жизнь! И еще здесь всегда воздух пропитан экстримом. Здесь надо очень собраться, надо быть мужественным и очень серьезным по отношению к себе. Этот город поощряет ритм, темп, уверенность, образованность. Это хорошо.— Вас не шокируют нищие на улицах? — Нищета есть везде, во всем мире.В этом природа человека: без плохого ты не ощущаешь хорошего.— Есть люди – априори «удачники»? — Есть. Но, с другой стороны, иногда эти фантастические удачники падают на землю – и разбиваются.Актер, правда, обладает повышенной выживаемостью. Мы знаем, как вылезти, выскочить из плохого состояния, из проблем: надо думать про завтра, а не про вчера. (Б. М. сам заканчивает процесс гримирования и внимательно оценивает результат в зеркале) Я иногда придаюсь воспоминаниям – когда хорошо на душе, вспоминаю хорошее. Самое хорошее знаете что? То, что я могу проснуться и сказать: «Доброе утро».— Вы по-прежнему не отдыхаете? — И не желаю. Пока я нужен – буду работать.— У вас конкуренты есть? — Я себе сам конкурент.— Вы не устали от скандальности? — Я не устал от скандальности. Я не понимаю этого слова. Я что, специально скандалю? Я просто живу своей жизнью.Жизнью свободного человека в свободном государстве. Я хочу есть мороженое – я ем мороженое. Я хочу иметь этот… как его? пост! – и я пощусь. Не захочу – не буду.Моя профессия – путник. А вы знаете, по божьему закону путнику не обязательно придерживаться поста.— А кстати, своя диета у вас есть? — А как же. Стараюсь не нажираться как свинья. Слежу за собой. Правда, курю.— Не боитесь?..— Не боюсь.— Вы бранной лексикой злоупотребляете? — «Зло» – нет. Просто употребляю.— Вы по-прежнему думаете: чтобы добиться славы, обязательно идти туда, куда не хочешь, и целоваться с теми, кто тебе неприятен? — Думаю, да. Но я давно уже могу выбирать, кому улыбаться. А впрочем, я всегда улыбаюсь людям. Я об этом не думаю специально, просто так получается. Моя улыбка – шаг в продвижении меня на рынке.— Сказали вы… и удрученно вздохнули.— Я тридцать лет в профессии. У меня уже все перемешалось: и смех, и слезы, и улыбки, и оскал, и просто демонстрация красивых зубов.— И никаких депрессий? — А зачем? (устало) Мы идем вперед.Все ближе к Богу.
Общество
Лариса Долина: «Жизнь меня ломала и крутила очень серьезно. Понемногу моя взяла»
Лариса Долина ни в коей мере не считает себя бизнес-леди («Ну нет, я человек творческий»).При этом у нее есть офис в престижном районе Москвы (Лариса Долина – руководитель собственной студии («LD – studio»), на ее столе одновременно звонят пять телефонов, ее жизнь расписана по секундам и ей очень идет строгий брючный костюм. Домой в Москву прилетела на пару дней: гастроли.Она собрана и корректна в ответах – ничего не скажешь: «профи», но при этом искренна и внимательна – редкость для эстрадных звезд.Она умеет быть разной.Не так давно она заставляла рыдать чувствительных отечественных домохозяек над своей «Погодой в доме». Только что выпустила первый за двадцать лет джазовый альбом. [b]Я пойду к машинистам![/b] — Этот диск – запись концерта, который мы сделали с оркестром Игоря Бутмана. Там есть и «О, дарлинг», и «Нью-Йорк, Нью-Йорк».Я считаю, что правильно сделала, что отошла от джаза на эти годы. Я теперь гораздо лучше понимаю его.— Джазовая программа будет существовать дальше? —Если найдутся спонсоры. Это дорогая программа. Одно дело возить с собой на гастроли группу и совсем другое – оркестр из тридцати человек, каждый из которых имеет право на хороший заработок.— Джаз не приносит дохода? — Никогда не приносил. При том, что джаз любят везде! Мы показали нашу программу в Петербурге, в Витебске, в Риге и даже ездили на гастроли в Израиль. Там мы собрали трехтысячный зал. Мало того — за билетами у касс чуть не дрались. Люди сидели на лавочках и стояли в проходах – то, чего вообще нельзя делать в Израиле! Там по технике безопасности не разрешается во время концертов «торчать» в проходах.— К слову, о технике безопасности. Говорят, вы нарушили график движения поездов под Днепропетровском? — Был очень тяжелый гастрольный тур, поезд из Днепропетровска уходил через полчаса после завершения моего концерта и приходил в Москву в четыре. На пять у нас были запланированы съемки на НТВ, а в семь мы должны были вылететь в Сургут. На перроне я оказалась за три минуты до отправления поезда, вбежала в вагон, и тут же позвонил мой администратор: «Лариса Александровна, у нас проблема!» Сломался электрокар, на котором перевозили багаж. Ехать без багажа мы не можем: это костюмы, аппаратура! Вообще-то удача в таких случаях предпочитает от меня отворачиваться, но тут повезло: весь экипаж поезда был одесский, и как раз возле моего вагона стоял главный проверяющий, тоже одессит! Я начала его уговаривать: давайте я пойду к машинистам! А он мне: «Спокойно.Земляки должны помогать землякам». И все проводники встали у своих вагонов и держали поднятые флажки (это значит, что нельзя отправляться). Прошло пять минут: «Лариса Александровна, я не имею права дольше задерживать поезд». – «Давайте я на стоп-кран нажму!» — говорю я. «Давайте я нажму сам». И нажал. Через несколько минут мои ребята с грузом появились, я написала этим проверяющим бумагу с благодарностями, а они мне в ответ: «Это вам спасибо, что вы сели в наш поезд».[b]Главное – это гигиена![/b] — Говорят, вы стали советником президента? — Моя должность называется не советник! Я член президентского совета по вопросам культуры и искусства! А политика – это не для меня. Я могу порассуждать на темы искусства, но в политику я не пойду.— Вон тот портрет на стене меня немного смущает… — Путин? Почему? Напрасно.Двенадцатого декабря я имела честь познакомиться с ним, когда он меня пригласил в числе других гостей на празднование Дня конституции в Кремль. Уверяю вас, что я и раньше относилась к нему с огромным уважением. А тут увидела еще и невероятно обаятельного человека. Я никакой дистанции не почувствовала вообще. У нас получилась такая милая беседа, что все, кто стоял рядом, потихонечку разошлись.— Вы ведь общались и с первым президентом? — Много лет знакомы. Он мне вручал диплом и поздравлял со званием народной артистки России.Что меня тогда заставило это сказать, я не знаю, но он меня так к себе расположил, что я заявила: «Из всей этой встречи мне больше всего запомнилось, как мы с вами целовались». По-моему, эта моя фраза все газеты обошла.— Сколько времени вам надо, чтобы очаровать собеседника? — Ой, не считала.— Каким оружием чаще пользуетесь – напором или «слабостью настоящей женщины»? — Нужно просто быть собой.Не надо «выпячиваться».Надо обладать некоторой образованностью. И очень важно не переборщить. Я противница «пере» во всем.— Хороший вкус – это врожденное? — Нет, благоприобретенное. Я свою дочь этому учила.И сейчас она вполне может мне советовать.Когда специалисты обращают внимание на какую-нибудь деталь моего костюма и спрашивают: «А кто вам посоветовал?», я отвечаю: «Это я сама». – «Ну нет, это не ваше. Скажите честно». – «Дочь».— А почему – ее «пришлось учить»? Она ведь, к примеру, как ее сверстники, нос не прокалывала? — Прокалывала. Я ничего ей не запрещала. Только говорила все время: «Лина, главное – это гигиена! Прокалывай, но в хорошем салоне. Пройдет несколько лет – сама будешь над собой смеяться». Сегодня у нее уже нет пирсинга. А было всякое: и платформы, и браслеты с шипами. Каждому возрасту – свое.Я сама, правда, никакой любовью к экстремальности не отличалась.Хиппи я очень не любила. Просто потому, что я Дева по знаку зодиака и до противности люблю чистоту и порядок.— Сейчас ведь ваш год наступил? — Да. Год козы, год творческих людей.— Вы увлекаетесь гороскопами? — Ни в коем случае! Лучше хорошую книжку прочитать.— Ваши любимые литературные героини – это… — Таис Афинская и булгаковская Маргарита.— В детстве кем мечтали стать? — Я не склонна к феерическим мечтаниям. Я очень земной человек и в облаках никогда не витала. Я хожу по земле и отчетливо понимаю, что мне нужно от жизни. Мне нравилась музыка. Всегда. У родителей не было денег, чтобы покупать дорогую аппаратуру, у меня не было даже такой роскоши, как катушечный магнитофон, поэтому я ходила к подружкам, чтобы музыку послушать. А вот певицей стать не мечтала. Разумеется, я покупала фотографии артистов – знаете, тогда продавались в киосках «Союзпечати» (Ален Делон, Софи Лорен, наши звезды) – и вешала у себя над кроватью. Мама их все время срывала: «Ты портишь мне обои!», а я опять вешала. Я человек упорный, и понемногу моя взяла.— Когда вы надеваете новый наряд, ваше самоощущение меняется? — Оно меняется, даже когда меняется высота каблуков. И стиль, и походка, и взгляд. Хотя я могу надеть и панковскую одежду, и классическое платье.— Панковскую? — Я участвовала в концерте, посвященном «Норд-Осту», и выступала в таком образе: нечто среднее между львицей и панком.— Это правильно, что будут возрождать «НордОст»? — А как же иначе? — Вы смогли бы прийти зрителем в тот зал? — Я только что разговаривала с Сашей Цекало, он сказал, что в конце января будет закончен ремонт. Я обещала, что мы с Илюшей (супруг. – Д. А.) обязательно придем на первые же спектакли.[b]Я не имею права расслабляться [/b]— У вас друзья – только музыканты? — Ну нет! Наоборот. Есть врачи, есть психоаналитики, есть милиционеры, есть спортсмены.Большой друг нашей семьи — Слава Фетисов. Таких людей, как он, я вообще редко в жизни встречала.— Кто-нибудь из ваших партнеров по сцене вас когда-нибудь чем-нибудь поражал? — Евгений Федорович Светланов. Когда он пригласил меня выступить с ним в одной программе, то начал с того, что признался мне в многолетней любви. А потом поинтересовался, каким я представляю свой концертный костюм. Я, естественно, не предполагала, что это его заинтересует, поэтому когда он спросил: «А в чем вы собираетесь сегодня петь?», я растерянно ответила: «Ну, вот у меня есть такое длинное закрытое черное платье, очень строгое…» – «Ни в коем случае! Чтобы было сексуальное и открытое!» Я просто потеряла дар речи! Честно говоря, я превзошла его ожидания, даже при том, что он был готов к «откровенным» нарядам.После концерта Евгений Федорович зашел ко мне в гримерку, поблагодарил за выступление и сказал: «Между прочим, платье было потрясающее».— Насколько вы жесткий руководитель? — Я жесткий руководитель.— У вас люди долго работают? — Я противница того, чтобы часто менять состав. Даже если человек меня подвел – все равно для меня очень болезненно расставаться с людьми. Но жалеть о принятых решениях не буду. Мне кажется, это еще одна ошибка – жалеть об ошибках.— Вы всегда такая принципиальная? — Я не имею права расслабляться. Этот панцирь меня уберегает – от сглаза, от тех, кто желает мне зла. К сожалению, с каждым годом таких людей становится все больше. Но у меня очень сильное биополе. Если я выхожу на сцену и чувствую, что есть в зале какойто злой и агрессивно настроенный человек, мне немедленно становится дискомфортно. Я просто ощущаю, как он мне мешает! Но знаете, я собираюсь, концентрируюсь на нем и непременно его «прибираю к рукам». Просто даю ему понять, что со мной этот номер не пройдет и свои коготки он должен выпускать где-нибудь в другом месте. Не в зале.— Вы на концертах больше отдаете, чем получаете? — Я вообще не ставлю перед собой задачи «получать». Это как в любви: не жди, что тебе отдадут больше. Всегда отдавай сама.— Вы с поклонниками дистанцию держите? — Дистанция необходима. «Звезда» в том смысле, в каком это слово используют у нас, — это не совсем «звезда». Мои поклонники знают, что могут подойти ко мне после концерта и попросить автограф, но никто и никогда не может подойти и положить мне руку на плечо. И фотографироваться с собой я позволяю ну в особенных случаях.— Вы себя не любите на фотографиях? — Нет! Поэтому никогда на них не смотрю. Посмотрела один раз, никому ничего не сказала – и ушла в другую комнату. Второй раз я буду на эти снимки смотреть только под страхом смерти.— Вы каждый день просыпаетесь с ожиданием радости?— Есть люди, которые к хорошему не го-то-вы! Есть люди, которые не готовы к плохому. Да, я просыпаюсь с ощущением счастья. Вопервых, потому что я просыпаюсь рядом с любимым человеком. Вовторых, я знаю, что у меня есть дела – вы понимаете, как много людей в жизни не состоялись?! Жалко, что не каждый из нас выдерживает трудности. Как жалко, что не каждый артист выносит славу – многие, очень многие просто ломаются. Потому что подняться на высоту – это одно, а удержаться на ней – это совсем, совсем другое. Да, я оптимист.И мне это очень помогает, потому что жизнь меня ломала и крутила очень серьезно. Главное – нельзя останавливаться. Главное – нельзя страшной, тяжелой ситуации придавать статус вечной. У меня бывало так, что черная полоса не заканчивалась и не заканчивалась. И если бы не мысль о том, что «это все закончится», я не знаю, что бы со мной было.— «Счастье» – не опасное слово? — Очень опасное. Бог его знает, правильно ли я делаю, что говорю об этом? А с другой стороны: может быть, я даю людям какую-то надежду?[b]Досье «ВМ» [/b]Лариса Александровна Долина, певица. День рождения – 10 сентября. Родилась в Баку, но «родной, самый близкий» город – Одесса. Карьеру начала в московском оркестре «Современник» под руководством Анатолия Кролла.Училась в Гнесинке. В 1997 году стала народной артисткой России. Дочери Лине девятнадцать лет.
Общество
Без экстрима
В Академии художеств на Пречистенке (галерея искусств Зураба Церетели) открылась выставка, посвященная 45-летию журнала «Декоративное искусство»«ДИ» долго время оставался главным и едва ли не единственным у нас в стране серьезным и главное – либеральным, неофициозным и просто свободным изданием об искусстве (между прочим, слово «дизайн» на русском языке впервые прозвучало в «ДИ»). Периодически случающиеся выставочные проекты из серии «Художники круга «ДИ» (например, большая выставка, прошедшая в 2001 году в той же академии) доказывают, что этот самый «круг «ДИ» («о ком», «вместе с кем», но не только «для кого» журнал делается) объединяет не самых плохих художников этих сорока пяти лет.На сей раз показана почти исключительно живопись, причем имеются в виду авторы достаточно консервативного толка: никаких экстремалов. И то сказать – умение держать кисть (резец и т. д.) в руках сегодня дорогого стоит. Выставка на третьем этаже академии – это сумрачные и призрачные лики персонажей Олега Ланга, это Николай Наседкин со своими размашистым черным холстом, это Ольга Победова со своей как всегда сияющей скульптурой из оптического стекла, это романтическая Татьяна Ян. Список авторов можно продолжить.
Развлечения
Рублев, да не тот
Она четко разделена на два зала: в первом – неопримитивизм начала 30-х (в том числе и очень известное теперь полотно со Сталиным, который читает «Правду», свернувшись крендельком в плетеном кресле). Во втором – работы главным образом послевоенные, реалистические. В первом зале – Рублев, которого до недавнего времени не знали, во втором – Рублев, который известен как один из многочисленных отечественных монументалистов.Про первого, 30-х годов, Рублева никто ничего внятного сказать не может. Просто потому, что приличные искусствоведы стесняются задать один-единственный вопрос, который в данном случае имеет значение. Вопрос действительно очень неофитский: «Он это серьезно?» Когда что-нибудь подобное спрашиваешь, всегда есть риск уподобиться тому товарищу, который интересовался у полотна Шагала: «А сколько лет было мальчику-автору?» Но в случае с Рублевым не отвертишься.Когда смотришь на его красно-зеленую лубочную бабу с надписью-репликой-названием «Вступаю в колхоз» (1929), непонятно: действительно Рублев за колхоз агитировал или это он так изощренно издевался над ужасами коллективизации? Когда смотришь на эскизы к портрету Сталина (1932), неясно: в самом деле художник вел агитацию за вождя, доступную пониманию народа, или так протестовал против зарождающегося культа? Когда он писал «Призывной пункт» с усатым портретом на стене – он этот призывной пункт ненавидел или просто любовался обнаженными телами новобранцев? Если «да, любовался», то получается картина удивительная.Через …надцать лет после Михаила Ларионова с его псевдолубочными трагическими персонажами Георгий Рублев упорно отстаивал прежнюю свободную эстетику. А значит, полагал (как и все художники авангарда двумя десятилетиями раньше), что она может служить обновлению общества. Это в тот момент, когда и про общество, и про обновление писатели и художники многое успели понять, а Маяковский так даже успел уйти из жизни.Если «нет, это ирония», то тогда его ирония не просто не выявлена, но замаскирована под абсурд. Впрочем, тот факт, что рублевские работы 30-х годов долгие десятилетия нигде не показывались, уже достаточно красноречив.
Общество
Сын Инголтфа одинок и в миру
[b]В Московском доме фотографии (вдогонку выставке исландской живописи в ГТГ) открыта выставка исландских фотографов – современных и «исторических». Главный вывод: когда «у нас» только-только начинали «баловаться» фотографией, «у них» уже работали мощные мастера, переплюнуть которых нынешним исландским фотохудожникам не удается.[/b]Иногда даже начинает казаться, что у исландских фотографов «все в прошлом». «Пионер» Сигфус Эймундссон (1837–1911: это он первым в Исландии стал зарабатывать на жизнь снимками) с его мечтательной и тревожной «Гаванью» – гораздо лучше, чем «глянцевые» братья Снорри, которые не так давно работали с культовой исландской певицей и актрисой Бьорк.А давние снимки Магнуса Олафсона – это едва ли не интереснее, чем работы Рагнара Аксельссона, чей «Фермер на берегу» (1996) стал эмблемой выставки (его героическая «таежная» романтика похожа на романтику фотографий, которые наши геологи 50-х привозили из суровых сибирских краев).Исландия, конечно, страна совершенно отдельная, где до сих пор зовут не по фамилиям, а по отчествам (мрачный фотограф Орри Йонссон, допустим, значит – «Орри, сын Йонса», а та же Бьорк – Гудмундсдоттер, то есть дочка Гудмундса). Там дует упорный ветер, жители поют длинные песни и с гор низвергаются водопады. Там мхи расцветают сладостным «васнецовским» многоцветием снимков Сигурейра Сигурионссона.Это все правда. Однако если исландский романтический колорит отбросить и оставить обычную, в фотографиях иногда явленную, исландскую обывательскую жизнь, станет скучно.Исландские бытописатели (такие тоже есть) фотографируют все больше коньки невыразительных крыш, серое небо и передвижные рекламы кока-колы. И – полное безлюдье. Симпатяга Эйнар Фалюр Ингольфсон от эдакой тишины и безмолвия удрал «в мир», но и там остался наедине с собой: его серия «20 месяцев» изображает автора на фоне различных пейзажей (от Европы до Бали).Автор кажется одиноким.
Развлечения
Графини спасают художников
[b]Выставка «Новая жизнь рисунков старых мастеров», которая проходит сейчас в Третьяковке в залах графики, посвящена не Брюллову, Кипренскому, Кустодиеву, etc., работы которых на выставке демонстрируются, а сотрудницам двух отделов ГТГ: графики и ее реставрации.[/b]Их называют «графинями». У графинь, правда, сейчас есть один граф – реставратор Владислав Нефедов, но вообще-то восстановление сангин, пастелей, карандашей и прочая, и прочая – традиционно женское дело: нужны осторожность, нежность и хорошая интуиция. Эти качества передаются по наследству. Буквально.Отдел реставрации графики ГТГ основала Елена Дивова (1906–1981), ученица одного из самых именитых отечественных реставраторов Елизаветы Костиковой. А теперь отдел возглавляет Алина Тейс, дочь Костиковой. В ее отделе – семь сотрудников.Что им приходится делать? Например, надо брать микробиологические пробы – на наличие грибка, который может «сожрать» работу.Надо дублировать поврежденную работу на новую бумагу – причем особую, бескислотную. Нужно учитывать, что пергамент хранит «память о покоробленности» (то есть даже тщательно разглаженный и зареставрированный, он может при малейшей перемене влажности и температуры опять «поползти» и собраться в гармошку). Иногда следует проверять работу подкрахмаленной бумагой – на отсутствие хлора. Наконец, надо просто бережно укреплять «красочный слой»: те же рисунки пастелью при малейших сотрясениях «пылят» и осыпаются, а доморощенные способы пастель сохранить-зафиксировать остаются довольно варварскими (отечественные художники, например, до сих пор любят распылять на пастель… женский лак для волос, от чего работа, разумеется, фиксируется и осыпаться перестает, но безнадежно темнеет).О результатах героической борьбы реставраторов с тленом можно судить тут же, на выставке. Увы, сравнить состояние работ «до» и состояние «после» довольно затруднительно: чтобы оценить, допустим, подвиг молодой реставраторши Анны Исайкиной, которая спасла из небытия рисунок Бромирского, нужно бегать от стеклянной витрины в центре зала к стене и обратно.Впрочем, полюбоваться на выставке стоит не только на то, как здорово очищена от мушиных экскрементов старинная бумага, но и на сами рисунки. Александр Иванов в набросках – свободный и непринужденный. Василий Суриков в эскизе к неосуществленной картине «Клеопатра» – неистовый романтик. Даже работавший в России в 80-х годах XVIII века портретист Иоганн Барду (широко известные пастельные портреты московской аристократии начала XIX века, кстати сказать, принадлежат не ему, а его родственнику Карлу Вильгельму), художник холодноватый, кажется нежным влюбленным и тонким знатоком «загадочной русской души».Еще в залах графики можно найти Марка Шагала и Михаила Ларионова, Павла Федотова и Михаила Врубеля.
Развлечения
Ему бы понравилось
[b]Почему Сальвадор Дали – и вдруг в Музее революции, то бишь современной истории России, никто так и не понял. Организаторы-немцы объяснили примерно так: а где еще у вас, если исключить Пушкинский?[/b]Впрочем, сам Дали наверняка пришел бы в восторг от такого вполне сюрреалистического сочетания: его эротичнейшие литографированные обнаженные – в непосредственной близости к витрине с «Искрой» (которую отечественные революционеры некогда провозили через границу, замаскировав ее литографией с картины сладчайшего Мурильо).Факт остается фактом: в шести залах музея развернута экспозиция графики (плюс несколько скульптур, плюс кино- и фотодокументы) Дали из собрания Кунстгалериен Боттингерхаус города Бамберга, а точнее – из коллекции немецкого коллекционера Рихарда Майера. Некогда Майер был лично знаком с Дали и собрал внушительную коллекцию его графических иллюстраций к мировой классике.Данте, Овидий, Рабле, Кэролл, Мериме, Хемингуэй – это далеко не полный список «соавторов» Дали. На «Божественную комедию» в исполнении Дали (превращенную им в кошмарную фантасмагорию, в которой иногда все же проскальзывает слащавость «классических» иллюстраций Гюстава Доре) посмотреть очень даже стоит, а портрет Ронсара (рисунок и гравюра) – это, пожалуй, главная ценность выставки.Может быть, если прийти в Музей революции в тихий будний день, остальные экспонаты приведут вас в неменьший восторг. Но тем, кто пришел на открытие, не повезло: приходилось продираться через внушительную толпу страждущих и уворачиваться от полуголых девиц, которые почем зря опрыскивали эту самую толпу туалетной водой «Сальвадор Дали». В сочетании с «пришлыми» духами и одеколонами эффект получался умопомрачительно-аллергический. Однако, опять-таки: Дали бы понравилось. Только остановишься возле «Кровавой слезы» (одна из его иллюстраций к Зигмунду Фрейду), тут же приходится удирать от пульверизаторов. И непременно натыкаешься взглядом на листы со «слониками» на тонких ножках: эту свою «эмблему» Дали тиражировал почем зря, и на выставке она представлена в нескольких вариантах – в основном 70-х годов.Дали, как любой порядочный гений, был неописуемо плодовит – особенно это касается его графики. Его печатная графика имеется теперь едва ли не во всех «приличных домах Европы». Он работал с цветной литографией и гравюрой, проводил бесконечные эксперименты с фактурой бумаги, с тканью и пергаментом.На выставку можно водить художников-студентов: изучать технологию гения.Однако полное представление о величии этого самого гения в Музее революции получить трудновато – несмотря на то, что на ней представлено больше 500 экспонатов. Дали – художник, традиционно и давно обожаемый в России, на выставке явлен ровно таким, каким его и без того знают: не слишком глубоким, не слишком величественным, зато ярким, сексуальным, понятным и привлекательным. Ну не было у нас грандиозной выставки про «Революсьон сюрреалист», какая случилась недавно в Париже, что ж поделать. И вряд ли будет. Поэтому в Музей революции сходить надо.
Развлечения
Илья Ильф фотографировал без соавтора
[b]«Было у меня на книжке восемьсот рублей, и был чудный соавтор, — жаловался Евгений Петров. – Я одолжил ему мои восемьсот рублей на покупку фотоаппарата. И что же? Нет у меня больше ни денег, ни соавтора. Он только и делает, что снимает, проявляет и печатает. Печатает, проявляет и снимает».[/b]Напасть эдакая приключилась с одним из двух отцов Остапа Бендера в конце 1929 года, и наснимать он успел довольно много: портреты, пейзажи, уличные сценки, Москва и Нью-Йорк.Некоторые его фотоработы хранились в семье. Как и положено – стопочкой, перетянутые резинкой. На них-то и построена экспозиция. Некоторые из отпечатков, потемневших и очень маленьких, — авторские, большинство – свежие, обработанные «цифрой». Работы Ильфа дополнены «классическими» ныне кадрами – фотопортретами героя, сделанными Виктором Иваницким и Елизаром Лангманом.Увлечение фотографией в 1910–1930-е было модным среди литераторов: им «грешили», например, Леонид Андреев и Илья Эренбург. Ильф, разумеется, не гениальный фотограф. И – не новатор, хотя конструктивисты во главе с Родченко должное влияние на Ильфа-фотографа оказали. Зато у него фотография искусством не притворяется. Это просто дневник или, если хотите, песня народов Крайнего Севера («что вижу, то пою»). А поскольку время предоставляло видения грандиозные, а Ильф смотреть умел, то музыка получалась совсем даже неплохой. Иногда это нежная серенада (многочисленные портреты любимой жены Марии). Иногда – трагическая кантата (хроника разрушения храма Христа Спасителя; Ильф прямо из окна своей квартиры смотрел и снимал, как «ровно в 12 часов дня раздался первый взрыв; рухнул один из 4 пилонов, на которых держался большой купол здания», — так писала «Вечерняя Москва» 6 декабря 1931 года). Еще он сфотографировал похороны Маяковского — одна из его работ, сделанных 17 апреля 30-го, была опубликована только в 80-х годах после тщательных изысканий: а Ильф ли автор?Снимавших в тот день было много, но теперь каждый из кадров – редкость: у того же Родченко тогда что-то случилось с камерой, и пленка оказалась загублена.
Развлечения
Церетели выставил свое добро, и едва ли не вся Москва пришла на него посмотреть
[b]В Академии художеств на Пречистенке – прибавление. К внушительным выставочным площадям РАХ наконец присоединился свежеотделанный атриум – внутренний двор, перекрытый стеклянной крышей. В нем выставлена монументальная скульптурная композиция «Познание добра и зла» Зураба Церетели. В «старых» залах представлены другие новые работы (скульптурные и живописные) президента академии, который устроил перед открытием экскурсию для толпы журналистов по своей экспозиции.[/b]«Добром и злом» публику манили уже давно. Работа представляет собой пятнадцатиметровое яблоко (которое установлено в центре дворика) плюс горельефы на стенах усадьбы, изображающие библейские сцены. По размаху эта работа Церетели вряд ли, конечно, поспорит с Петром, но камерной ее назвать трудно. Однако любовно помещать ее под крышу атриума – идея вовсе не праздная. Если бы не единое пространство, созданное стенами усадьбы (на них смонтированы «Сотворение неба и земли», «Крещение», «Рождество Христово» и другие горельефы, окружающие яблоко), от «добра» ничего не осталось бы, потому что ядро композиции – это самое яблоко – оно про зло. И оно — вполне отдельное произведение, которое недвусмысленно заявляет, что вначале был соблазн, а все остальное, в том числе и Библия, пришло потом. Получается ли у горельефов на равных противостоять «яблоку», а не просто его «обрамлять» — большой вопрос.В соблазн все желающие могут войти: яблоко с «дыркой». Внутри – деревянные скамьи, как в готическом соборе, музыка настраивает на возвышенное, посередине стоят вполне натуралистичные бронзовые Ева и Адам, а на стенах изображаются сцены из Камасутры. Яблоко напоминает не то непонятно чей храм, устроенный в подземелье, не то вполне мирное «яйцо» Христофора Колумба (одна из самых «громких» работ Церетели).Словом, зло у него получилось не очень страшное. А живописные работы, помещенные во внутренних залах РАХ, почти все – про добро. От портрета мамы и Чарли Чаплина до шелкографий с «Чудаками» и «Птичницами». От фантазий на темы Пиросмани до скульптурных портретов выдающихся современников. К созданным ранее Бродскому и Ахматовой в этом году присоединились супруга мэра Москвы Елена Батурина, Юрий Башмет и Иосиф Кобзон, а также сам автор (автопортрет с атлетическим обнаженным торсом). А новый скульптурный портрет Юрия Михайловича Лужкова изображает столичного градоначальника с метлой в руке.
Развлечения
Боярыня Морозова сделала свое дело
Сегодня в Москву возвращаются пять картин из Третьяковской галереи, в том числе и «Боярыня Морозова», которые в течение четырех дней демонстрировались… под открытым небом на российских дорогах.Жители нескольких городов «Золотого кольца» России увидели шедевры из собрания «старой» Третьяковки, не тратя денег на билет в музей. Правда, бесплатные шедевры были не совсем настоящие: их репродуцировали на огромных «совтрансавтовских» фурах. Сегодня вечером гуманитарная акция «Передвижная выставка» завершится возвращением в столицу, а через несколько дней грузовики с репродукциями отправятся по своим обычным маршрутам по Европе, Азии и России.Маршрут «передвижников» был внушительным: колонна длиной 150 метров стартовала с Лубянской площади днем в субботу и объехала Сергиев Посад, Ростов Великий, Ярославль, Кострому, Суздаль, Владимир. «Передвижную выставку» придумали буквально за несколько дней, слайды для репродукций отобрали вместе с искусствоведами из ГТГ практически без колебаний. На фурах демонстрируются пять полотен отечественных живописцев – Сурикова, Васнецова, Куинджи, Рериха и Хруцкого.— Вы знаете, к нам приходит очень много экскурсий, в том числе и школьники! Нас везде принимают хорошо, городские администрации помогали, особенно в Суздале. Нам даже выделили милицейское сопровождение – машины ГИБДД, – рассказал нам по телефону из Владимира Игорь Капнин, один из организаторов акции.
Развлечения
Парижские ангелы спланировали на Неглинную
[b]Чуть больше тридцати работ Марка Шагала (1887–1985), ни одна из которых ранее не показывалась в России, выставлены сейчас в Московском центре искусств на Неглинной. Для публики экспозиция (любую работу можно при желании приобрести) будет работать с завтрашнего дня и только до конца недели.[/b]Почти все картины — позднего периода, конца шестидесятых – начала восьмидесятых годов. Для Шагала, который прожил долгую-долгую жизнь, это не срок. Его биография, которой хватило почти на сто лет (и каких!), началась и закончилась романтически: родился во время грандиозного пожара Витебска (по легенде, 16-летнюю роженицу перетаскивали от огня из дома в дом) и умер однажды утром, поднимаясь в свою парижскую мастерскую (во Францию он съездил в 1910-м, а навсегда покинул Россию в 1922).«Программных» вещей на выставке нет, но зато «программная тема» витебско-парижского мечтателя представлена во всей полноте: летающие цветы, любовники и ангелы в небе Парижа, художник перед мольбертом и маленький скрипач на глубоком и грустном синем фоне. Еще – несколько библейских сцен и маленький розовый «Царь Давид» (1963). Недостаток «главного» и «того самого» полотна, на который как на гвоздь можно повесить всю экспозицию, на выставке ощущается: его роль мог бы выполнить разве что гобелен «Давид и Вирсавия» (1960) – не потому, что большой, а потому что у него «лица необщее выражение».Однако этот недостаток ни в коей мере не умаляет самого факта существования выставки. Дело в том, что этот проект, созданный стараниями известного московского галериста Айдан Салаховой, – выставка-продажа. К нам в Россию очень редко везут произведения искусства, чтобы тут их продать (пошлины на ввоз фантастические, а цены – сами понимаете, ниже европейских). В создании этой выставки поучаствовали берлинский партнер галереи «Айдан» – Фолькер Диль, хозяин одноименной галереи, и нью-йоркский – Макс Ланг. Все работы (сертифицированные французским Комитетом Шагала, без свидетельства которого картины одного из самых «подделываемых» художников ХХ века стоят во много раз дешевле, чем сертифицированные) — из трех частных зарубежных собраний, большинство – американские. Как много работ будет продано, конечно, неизвестно («Это же не картошка! Но, впрочем, даже и с картошкой на рынке неясно, всю ли ты ее продашь…», —говорит Айдан). Однако буквально через день после того, как работы появились на стенах МЦИ, четыре из них уже обрели своего покупателя.Интересно, будет ли продана единственная ранняя работа – «Ферма дедушки», написанная (с едва заметным уклоном в кубизм) в 1914 году, которая «классического» Шагала, автора «Любовников», не напоминает ничем: золотисто-охристые тона, экономно наложенная краска и «бытовой» сюжет — мрачноватая чересполосица заборов.
Развлечения
Все не так, ребята
[b]Это первая большая экспозиция в России признанного патриарха неофициальной живописи 60-х. У нас он прославился в первую очередь как автор художественных объектов, ставших картинами.[/b]Например, он придумал «Дверь» (вполне себе настоящую, только выкрашенную в красный цвет), которая висит сейчас на стене зала в Третьяковке. Рогинский настаивает на том, что эти его работы – ни в коей мере не «рэди-мэйды» (то есть не готовые предметы, которые стали произведением). По сути, эти его работы – «скульптокартины».Однако о нем говорят, что он – «настоящий русский Сезанн» и «живописный Платонов».Русский Сезанн с 78-го года живет в Париже и пишет советскую Россию: ту же самую, с которой он полемизировал «тогда». Его псевдосуровостильные работы (с главенствовавшим тогда и ставшим синонимом слова «конформизм» суровым стилем живописи он спорит через его частичное воспроизведение) – про массу, про толпу. Про очереди в гардероб и про беспросветно серый гардероб сограждан и согражданок. Про то, что «Трамваи редко ходят» (название одной из работ). Про то, что мы не живем, а прозябаем, и наш менталитет не исправить и совковость нашу не вытравить. Рогинский говорит, что в России ничего не меняется: здесь все как было. Во-первых, вывески «Соки-воды». Во-вторых, шершавые унылые здания. А в-третьих и в-главных – безликие люди.На его многофигурных полотнах нет ни одного «героя». Даже персонажи «Семейной прозы», даже сценки в разнообразных «учреждениях» (задуманные как архаичные групповые портреты) – лишь иллюстрация авторского утверждения: люди разучились «быть», и нет им ни страха, ни боли, ни радости.Настоящими героями картин Рогинского становятся вещи, наделенные теплом и жизнью, – примус, или чайник, или коробок спичек. Их он писал в 60-е годы. Рогинский иногда почему-то оправдывается и говорит, что никакой это не социальный жест, никакой не протест против убогой «действительности» и ничего сверхрадикального он в виду не имел («Просто красивые они, нравятся мне, я от живописи кайф ловлю, понимаете?»). И ведь не лукавит: теперь они кажутся не более радикальными, чем натюрморты француза Шардена, на которых медные тазы восемнадцатого века обретают характер и душу. «Спички» Михаила Рогинского никак не выглядят соцартовским произведением, цель которого – ирония и еще раз ирония и в основатели которого записывают Рогинского. Скорее соц-артовская злость и лубочный вздох-надпись в картине: «Да, все получилось не так, как задумали» появляется в работах 90-х годов.«Пешеходная зона» построена на противопоставлении: в верхней части зала – Рогинский шестидесятых годов, внизу – Рогинский новый. Никакой банальной ретроспективы. Еще одна небольшая его выставка откроется в конце октября в галерее «Сэм Брук» при культурном центре Высоцкого.
Развлечения
«Всадник» Пикассо доскакал до Москвы
[b]От импрессионистов и символистов до классического авангарда Франции – это новая выставка, которую в ГМИИ им. Пушкина представил Белградский национальный музей.[/b]Белградская экспозиция (ее только что показали в Вене; после Москвы картины отправятся домой) никоим образом не может быть названа провинциальной. Она интересна уже тем, что собиралась, в отличие от более ранней московской коллекции Щукина и Морозова, в основном в 20-е годы.Главный сербский меценат князь Павле Карагеоргиевич (он, кстати, изучал историю искусств в Оксфорде) покупал произведения уже признанных мэтров импрессионизма.Один из крупных сербских собирателей Эрих Шломович жил в Париже, был дружен со знаменитым коллекционером Амбруазом Волларом; в 43-м году Шломовича казнили нацисты, а принадлежавшие ему работы его мать завещала Белграду. Вообще в случае с Белградским национальным музеем можно без преувеличения сказать, что создание его коллекции было делом национальной важности: в 20-е годы художественная коллекция стала предметом патриотической гордости.Во французском собрании музея – как звезды (от Ренуара, Моне и Писсарро до Василия Кандинского, Ван Гога и Пабло Пикассо), так и художники «второго ряда» (в том числе несколько иностранцев). Например, Серж Шаршун, который прожил очень долгую жизнь, увлекался едва ли не самым эпатажным художественным направлением в истории искусств (дадаизмом), а в 20-е годы занялся вполне чопорным «орнаментальным кубизмом». Или Сюзанна Валадон, мать Мориса Утрилло, со своей уютной графикой, навеянной работами Дега (эта красивая, импульсивная и талантливая дама побывала натурщицей и у него, и у других героев выставки – Пюви де Шаванна, Тулуз-Лотрека, Ренуара).Кстати, графика – едва ли не самая яркая часть белградской экспозиции. И если даже кто-то придет на выставку привлеченный исключительно именем Пикассо и увидит только два его небольших листа, разочарован не будет, потому что «два листа» – это роскошный «Всадник» (напоминающий и о «Польском всаднике» Рембрандта, и о «Рыцаре» самого Пикассо), и не менее роскошные «женщины» неоклассического периода. Вообще «неоклассика» в белградской экспозиции явно доминирует: «Обнаженная» Андре Лота и даже «Обнаженная» радикала и мастера «скульпто-живописи» Александра Архипенко – лишнее тому доказательство.
Развлечения
Непокоренных собрали вместе
[b]Выставка представляет работы из частных коллекций русских художников 20–30-х годов прошлого века, не вписавшихся в рамки официально одобренного искусства.[/b]Собственно, таковых было большинство – среди тех, кого и сегодня называют хорошими художниками. Например, Михаил Матюшин и его последователи Мария и Ксения Эндер (сестры были более талантливы, чем их братья Георгий и Борис, который возглавлял «матюшинскую» группу «Зорвед»). Антонина Софронова. Александр Тышлер. Леонид Чупятов. Вера Хлебникова.Дата смерти, конечно, далеко не у всех – 1937 (тогда были расстреляны Александр Древин, Роман Семашкевич). Был еще и 41-й (тогда умирали просто от голода, как Павел Филонов или Леонид Чупятов). Преследования свободомыслящих всерьез начались после легендарного постановления 1932 года «О перестройке художественных организаций» (организации были попросту закрыты, а многие художники вычеркнуты из жизни). Некоторые, как супруга Древина Надежда Удальцова, пережили самые страшные годы, но это была трудная жизнь.Объединение художников на выставке по биографическому принципу в отношении 30-х годов не кажется сомнительным.Судьбы «органиков», сюрреалистов, экспрессионистов (и т.д.) и их картины — действительно части одной большой судьбы: трагической.Однако на выставке думается не только об отечественной интеллигенции, но и о самих работах, потому что картины очень хорошие и выставка сделана на совесть. А что развеска, как в дограбаревской Третьяковке, — сплошняком, в несколько рядов, так это от недостатка места да еще, пожалуй, от немного кокетливой гордости: «НЭ» по сути – клуб частных коллекционеров, и внешней «эффектностью» экспозиции пренебрегает почти принципиально.[b]Вера Ефремовна Пестель (1886—1952), выпускница Строгановки и ученица парижского мэтра Метценже, член группы «Маковец», так и не стала членом Союза художников. Поэтому была лишена каких бы то ни было условий для работы.[/b]
Развлечения
Фонтенбло на Волхонке
[b]Вообще-то в ГМИИ сейчас сразу две «французские» выставки: вторая посвящена «новым» французам из собрания Белградского национального музея.[/b]В ГМИИ очень хотели «развести» выставки, потому что цели у них абсолютные разные (первая – о достоинстве отечественной реставраторской и искусствоведческой школы и приурочена к выходу большого «французского» каталога ГМИИ, вторая – просто о мало известных нам сокровищах зарубежного музея).Но это для специалистов. А для публики подобное стечение обстоятельств – большая удача: когда еще случится в Москве такой галльский пир духа и такое количество французов (в смысле – полотен) будет выставлено под одной крышей в дополнение к основной экспозиции? Картины французов XVII века из собрания Пушкинского, выставленные сейчас в Белом зале, — это достойные работы. Не в смысле – вершина человеческого гения (до художников Возрождения или Рембрандта далековато), но в смысле – хорошие, а иногда даже программные произведения художников, творивших в этот период во Франции.Можно спорить о том, стала эпоха Людовика XIV расцветом для живописи во Франции или не стала (слишком сильна была фламандская школа, слишком притягательным для художников был Рим). Однако XVII век – это «школа Фонтенбло», Клод Лоррен, Никола Пуссен. Антуан Ватто в Париж приехал (точнее, по бедности, — пришел пешком) после 1700 года, и поэтому в экспозицию не вписался, но его корни тоже там, в XVII веке. А что Пуссен долгие годы жил в Италии – так ведь он не перестал от этого быть самым знаменитым французским академиком-классицистом (в конце концов даже французского художника Ван Гога у голландцев не отнимают).Пуссен, о котором современники писали: «Он был достоин не только заниматься живописью, но и управлять государством, если бы уделил столько же внимания политике и финансам, сколько уделял своему искусству», был истинным воплощением своего времени. Времени, когда даже ужасающее должно было выглядеть «подобающим образом» (лорреновский пейзаж 1639 года: Марсий, с которого сдирает кожу разгневанный Аполлон, не перестал называться «лирическим»).Некоторые работы уже успели «засветиться» в основной экспозиции (Дюбуа). Некоторые незнакомы: анонимная «Сводня», например. На выставке можно пройти от малоизученного Жана де Труа и Элизабет Софи Шерон (она да еще Юдифь Лейстер из Гарлема – вот едва ли не все тогдашние дамы-художницы) к Себастьяну Брудону, Жану Франсуа Милле и Шарлю де ла Фоссу.
Развлечения
Она играет со звездами
[b]В Московском Доме фотографии открыта выставка проекта Екатерины Рождественской «Частная коллекция»: это портреты знаменитостей, примеривших на себя «облик» героев не менее знаменитых живописных полотен.— Ваш проект начинался с игры, в которой участвовали ваши подруги (например, Ирина Аллегрова). Теперь среди звезд есть те, кто слишком всерьез относится к своей роли?[/b]— Есть. Есть и те, кто капризничает. Все очень индивидуально, как в браке: иногда отношения складываются, иногда нет. Но в основном мои герои понимают, что это хоть и игра, но все же — очередная работа. Мне очень хорошо было работать с Людмилой Гурченко. Она удивительная! Легко было с Юлей Меньшовой, Александрой Захаровой. Для моих героев чаще бывает сюрпризом, кем они станут, – почему-то они сами редко просят им заранее об этом сказать. Доверяют, наверное. Вот Никаса Сафронова, которого я иногда на фотографиях видела не слишком одетым, мне показалось интересным представить как «Святого Франциска» Сурбарана – там у него только нос и видно...[b]— Вы никогда не были тусовочным человеком…[/b]— Теперь это, к сожалению, не так. Я хожу на тусовки — ищу там очередную «жертву» для новой фотографии.[b]— Вы по-прежнему не берете денег со своих героев?[/b]— По-прежнему, и никогда не буду. Зачем? Это моя основная работа, мне платят за нее гонорары в «Караване историй». Заработать я могу и на фотосессиях.[b]— Вашим детям нравится ваша известность?[/b]— Да, они даже статьи про меня читают! Но это не главное. Они в живописи стали разбираться. Вот это, мне кажется, здорово.[i]Екатерина Рождественская родилась 17 июля 1957 года в Москве.Дочь поэта Роберта Рождественского.Окончила МГИМО.Профессиональный переводчик художественной литературы с английского и французского языков. Переводила романы Дж. Стейнбека, Джона ле Карре, Сиднея Шелдона, Сомерсета Моэма и др.В 1999 году начала серию фоторабот в журнале «Караван историй» под названием «Частная коллекция».К концу 2001 года в проекте было снято более 200 человек, среди которых — известные российские политики, телеведущие, актеры, журналисты.Замужем, имеет троих детей.[/i]
Развлечения
Отец дизайна гостит у братьев Люмьер
[b]Выставка «Светотени авангарда» из цикла «Подлинники» открыта сейчас в «Галерее имени братьев Люмьер» в ЦДХ. На ней представлены уникальные фотоработы Эль Лисицкого и его единомышленников (Г. Клуциса, С. Сенькина, Г. Зимина ) из собрания Российского государственного архива литературы и искусства.[/b]Лисицкий остался в истории абсолютной «фигурой двадцатых» — времени, когда «важнейшим из искусств» стали прогрессивное кино и фотография, а главными богами – коллаж, монтаж и ракурс.Лазарь («Эль» он придумает в 1919 году) Лисицкий родился под Смоленском, учился в Германии, преподавал в Витебске, работал в Москве. Он – участник УНОВИСа («Утвердители нового искусства»). Изобретатель «проунов» («проект утверждения нового»: архитектор по образованию, Лисицкий придумал свою жесткую полуживопись-полуархитектуру). Поклонник супрематизма и соратник сначала Шагала, а потом Малевича по Витебскому художественно-практическому институту, Лисицкий — один из претендентов на звание «отец дизайна». Выставка в «Люмьер» доказывает: действительно отец.Проекты его оформления многочисленных международных выставок и его рекламные плакаты (представленные в галерее) доныне считаются революционными (оформление Всесоюзной полиграфической выставки 27-го года). Экспозиция в «Люмьер» построена на негласном соперничестве Лисицкого и другого столпа советского фотоискусства — Александра Родченко. Скажем, возле портрета «трехглазого» существа для каталога Русской выставки в Цюрихе (Лисицкий совместил на одном снимке два лица – юноши и девушки) вспоминаешь родченковский «Двойной портрет Варвары Степановой» (у нее на нем сразу два профиля). Возле фантастического «Бегуна» (который при помощи монтажа перепрыгивает через целый город) – многочисленных родченковских спортсменов.Лисицкий оформлял книжку Маяковского «Для голоса», Родченко – «Про это». Ну и так далее. Выигрывает в сравнении, как ни странно, Лисицкий.Лисицкий, безусловно, не столько художник, сколько изобретатель форм, даже из «заработка» делавший пусть маленькое, но «открытие». В 23-м году Эль Лисицкому нужны были деньги на лечение, и он придумал серию рекламных плакатов для фирмы «Пеликан». Оказалось, что изобрел «фотопись»: проекционный монтаж (то есть не тот, который осуществляется при помощи ножниц), многократная экспозиция плюс фотограмма («фотограммы», незадолго до того изобретенные американским художником Ман Реем, — это «фотография без аппарата»: непосредственное наложение предметов на светочувствительную бумагу).В 30-е годы романтику «формальных построений», безупречного «человека-машины» и прочих прелестей конструктивизма сменила романтика «строителя коммунизма» (тоже безупречно сконструированного) и Днепрогэс. Лисицкий по-прежнему создает плакаты, работает в журнале «СССР на стройке» (кстати сказать, фоторепортажи с великих строек там печатали грандиозные) и оформляет Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Однако это был не тот мир, о котором мечтали авангардисты. В 37-м был расстрелян «соратник» Лисицкого Густав Клуцис. Во время войны старший сын жены Лисицкого, немецкой художницы Софьи Кюпперс, остался в Германии. Младший, уехал с матерью в СССР.Сам Лисицкий умер в 1941 году в военной Москве от туберкулеза и недоедания.
Развлечения
Дом Волошина теперь в Трубниковском
[b]В Государственном литературном музее в Трубниковском переулке открылась выставка «Дом поэта», посвященная Максимилиану Волошину и его легендарному дому в Коктебеле.[/b]На выставке – акварели из частных коллекций (к большим музеям обращаться не стали). Солидных выставок волошинских акварелей не было у нас уже довольно давно, так что, по сути, экспозиция в Трубниковском – ликбез для тех, кто видел только репродукции-вкладыши к стихотворным сборникам поэта-художника (кем Волошин был в большей мере – живописцем или литератором, можно спорить до бесконечности).Фотоматериалы о жизни Волошина, представленные в отдельном зале, тоже уникальны.Художник Александр Гусев, коктебелец с солидным стажем, собрал огромный фотоархив: многие семьи, знавшие поэта, открыли для него свои альбомы, и он сделал копии самых любопытных фотографий. Большинство снимков, многие из которых сделаны самим Волошиным, и фотооблики самого Волошина впервые представлены публике (в экспозицию вошла едва ли десятая часть отобранного).Волошин-пан, Волошин-маг, Волошин-тень, мелькнувшая в кадре. Волошин в балахоне и Волошин в костюме. С женой Марией Степановной и с любимой статуей египетской царицы Таиах. С гостями и детьми гостей. Наконец, рядом с домом, в котором сейчас – музей поэта.
Развлечения
Пейзаж без картины
[b]Так уж устроен русский художник: ему и за модой хочется поспеть, и к живописной традиции душой привязан. Ему говорят: «картины писать не модно», а он слукавит: действительно, к холсту не подойдет, но все равно найдет способ самовыразиться через краски и кисточки.[/b]Работы Василия Павловского, Ирины Евстафьевой, Ирины Затуловской, Веры Хлебниковой, Александра Шевченко, Константина Сутягина, Иллариона Голицына и компании – это первые попавшиеся под руку неплохим художникам предметы (столы, одноразовые бумажные тарелки, стеклотара…), которые они превратили в рабочую поверхность для создания картины.Это не прикладное искусство вроде хохломской росписи. Это не ассамбляж. Это не наивизм вроде раскрашенных народными умельцами прялок-веялок.«Живопись без картин» можно рассматривать как знак ушедшего времени, отличительную примету конца советской эпохи, когда полузапрещенные авторы создавали работы, никак не похожие на официальное творчество, а принадлежащие другому «руслу» – свободному и свободному. Но с другой стороны, теперь «Живопись без картин» являет собой немного печальное зрелище. Смотреть на акварели на камнях, коллажи из обрезков бумаги и архитектурные сооружения из молочных пакетов (наш вариант итальянского «бедного искусства») и впрямь занимательно.Однако они оставляют горькое послевкусие: эпоха запретов кончилась, мода на картины, слава богу, вернулась. Может, и правда – ну их, эти пакеты?
Развлечения
Рукавишникова знают все
[b]Иулиан Рукавишников. Скульптор. Лицо целой эпохи в советском искусстве. Глава династии. Творец, обласканный властью. Создатель скульптурной «ленинианы». И – художник, парадоксальным образом оставшийся востребованным в иное, постсоветское время. В воскресенье ему исполнилось бы 80 лет. О своем деде рассказывает скульптор Филипп Рукавишников.[/b][i]Рукавишникова знают все. И это никакое не преувеличение, поскольку он – автор невероятного количества скульптурных лениных, которые живут в самых разных городах бывшего Союза. Его «лениниана» действительно огромна. Даже в Париже было целых два его ленина – в новом и старом зданиях нашего посольства. Конечно, мало кто из советских монументалистов избежал «ленинской темы», но Рукавишников ваял Ильича в течение целой эпохи. Работать над образом вождя ему нравилось. «Ленин сам говорил, что все мы разные, кривые, и отмечал, что у него два разных профиля. Даже утверждал, что, когда его фотографировали в полиции, он себя с одной стороны не узнавал. Конечно, у меня сложилось определенное представление об этом человеке – сволочизм в нем, бесспорно, присутствовал порядочный, хотя я не видел в нем какого-то беса».[/i][b]— Отношения Иулиана Митрофановича с властью были однозначно лучезарными?[/b]— Это была конформистская позиция, но он был в этом естествен. Он никогда власти не противостоял и этим не кичился. Однако ему было легко поставить себя в системе советского искусства так, как он сам этого хотел. Он был достойным представителем своего цеха и вместе с тем человеком масштабным и амбициозным. Поэтому он «там» вел себя довольно уверенно и барственно. Это срабатывало. Он был главой МОСХовского отделения скульптуры. Он просто приходил, скажем, на выставку и ставил все так, как ему было надо. От его вельможных жестов рыдали все тетеньки из выставкомов...Хотя как человек вменяемый он относился и к этой власти точно так же, как и все люди с человеческими мозгами. Но это его путь.[b]— Говорят, он умел быть безжалостным.[/b]— К коллегам? Тут ведь как. Он был безжалостным в том смысле, что требовал достойного отношения к делу. Тем не менее он был снисходителен и даже пожалеть мог: понимал, что иначе какой-нибудь совершенно беспомощный скульптор, который лепит, скажем, пионера (но не может его слепить, как Томский), просто умрет с голоду.Помню, покойная моя бабушка меня шестилетним ребенком брала на худсовет к одному из художников «третьего эшелона». Так члены худсовета, придя принимать у него работу, сами ему ее слепили! Дед умел к этому относиться философски, понимал, что все мы люди. Другое дело, что именно эта система снисходительной уравниловки привела нас к такому «парагваю» в области искусства.[i]Рукавишников снимал посмертную маску с Брежнева (о котором говорил: «доброжелательный и обаятельный мужик»). Бюсты Суслова и Брежнева у Кремлевской стены – тоже его рук дело. Однако ему самому (вместе с очень немногими из патриархов монументального искусства) удалось не остаться памятником политическому соцреализму. В 70-е годы он вдруг начинает заниматься – нет, не «буржуазной пропагандой» или «антисоветской деятельностью», но… абстракцией. Его знаменитый цикл «Природа. Эволюция и превращение» воспринимается как скульптуры странных живых существ, меняющих свои очертания (куколка бабочки, например), а на самом деле это просто абстрактные формы, которые случайно превратились в предмет.[/i]— Множество современных скульпторов из-за отсутствия «социального» заказа переключились на изготовление рыб, жуков и улиток. Жуки и пауки просто заполнили ЦДХ и новую Третьяковку – не говоря уже о магазинах, где эти позолоченные рыбы соседствуют с Купидонами и Барби. Но, надеюсь, разницу между ними и работами деда видно. Как-то раз я даже поссорился с тетей с телевидения, которая уговаривала деда принять участие в программе «В мире животных».У меня с ней был трагикомичный разговор, который закончился на повышенных тонах – не смог сдержаться. Она мне говорила: «Вы не понимаете! Там такая программа! Рубрика «Тропинка к сердцу»! И вот у вашего дедушки – у него тоже всякие рыбочки! Кузнечики! И он пусть расскажет!»[i]В 1988 году Иулиан и его сын Александр были в числе организаторов одной из первых негосударственных галерей — «М’Арс». Зал в Филях стал тогда одной из главных площадок для «неформальных» художников.Однако, как говорит Филипп, «дед никогда не притязал на авангардность». «Авангардность» можно было найти у сына Александра – в те же семидесятые годы он занимался соц-артом – так что можно считать, что лаконичный памятник Достоевскому у РГБ вырос из его пародийных разухабистых «Баб с лопатой».[/i][b]— Говорят, что сходство передается через поколение. Вы чувствуете, что похожи на деда?[/b]— Мы с дедом дружили, обожали друг друга, но подчас он меня воспринимал как инопланетянина: в наушниках, в проводах, в музыке, похожей на жужжание из унитаза, – такой чебурашка, словом. Я его сильно всем этим обескураживал. В детстве я его, честно говоря, немного побаивался. Что же касается моего искусства, то я ведь остаюсь сознательно довольно левым по убеждениям. Это мешает, конечно, следовать его заветам.[b]— Иулиан Митрофанович был открытым человеком?[/b]— Он был абсолютно в ладу с самим собой. Мы, художники, народ желчный и нервный. А дед был философ, и этим поражал и обескураживал. Скульптор Александр Бурганов, с которым у деда были очень хорошие отношения, очень здорово об этом написал: традиционное представление о художнике как о несчастном, чудаковатом и дурацком существе с семечками в бороде в отношении Рукавишникова не работало.Он держал себя очень просто. Никаких фанаберий. Многие, правда, развивают их в себе искусственно, и их можно понять – защитная реакция. Дед был по складу ума лишен разъедающего внутреннего монолога. Он осознанно все ненужное и лишнее от себя отодвигал.[b]— Это, видимо, свойственно тем, кто пережил войну?[/b]— Наверное. Что такое мороз и портянки, я понятия не имею.Наше поколение вообще тепличное: я с омерзением учился в школе, потом ходил в институт и все время слышал, что мои отец и дед – «главные по скульптуре», потом получил белый билет… А у него просто не было времени, чтобы лежать на диване и, поворачиваясь с боку на бок, предаваться обломовщине.При этом, разумеется, он был человеком со страстями и грехами. В молодости он был персонаж бесшабашный и «зажигал» так, как нам и не снилось. Гулять – так гулять! И он гулял. Есть фотография, на которой он в женском платье, с папиросой в зубах.Есть знаменитое портмоне, которое набито фотографиями девушек с мордочками, соответствовавшими эстетическим идеалам тех времен (губки – бантиком), и трогательными подписями «Любимому – дорогому – незабвенному». Их там невероятное количество. Настоящий мачо, словом.А потом он резко в себе что-то переключил и – повернулся к работе. В последние годы он вообще мало с кем общался– вот только с нами.[i]Вообще-то Иулиан Рукавишников хотел стать летчиком. В летной школе Рукавишников учился вместе с Василием Сталиным («Не то чтобы очень дружили, но по бабам вместе ходили», — говаривал он). Естественно, с началом войны записался добровольцем. В один из первых полетов отправился на неисправной машине: на то, что боевые самолеты будут летать долго, тогда никто не рассчитывал. Упал. Выжил, только двенадцать дней не разговаривал и не слышал. Естественно, летать дальше ему запретили. Он вернулся к отцу в мастерскую, работал трафаретчиком.Он будет падать и потом – как любой скульптор – с лесов.[/i]Однажды почти погиб, спасли его старые военные брюки — зацепились за гвоздь и задержали падение.[b]— Будут у вас дети – тоже будут скульпторами?[/b]— Посмотрим. Родители давно хотят внуков. Да я ведь и сам не забываю, как много для меня значили дед и бабушка (она всю жизнь была другом деда – у них были безумно трогательные отношения). Так что нежности и гордости за деда – у меня ровно пополам.[b]ДОСЬЕ «ВМ»[/b][i]Генеалогическое древо Рукавишниковых внушительно (например, им приходится дальним родственником Владимир Набоков). Происходят Рукавишниковы из нижегородских купцов (в Нижнем их предки некогда построили едва ли не половину самых красивых зданий исторического центра).Сергей Михайлович Рукавишников, почетный гражданин города, воспитал сыновей Ивана (известного поэта-имажиниста) и Митрофана (именитого скульптора, конструктивиста и одного из отцов социалистического реализма), в семье которого 29 сентября 1922 года родился сын Иулиан.Иулиан Митрофанович – выпускник Суриковки. В 50-х–70-х годах считался бесспорным классиком соцреализма.Создатель многочисленных образов Ленина. В 70-е создает псевдоанималистские абстрактные скульптуры. Автор барельефа «Воскресение» для храма Христа Спасителя. Его жена – ФилипповаРукавишникова – скульптор-анималист, ученица Матвеева. Умер в 2000 году.Его сын Александр – тоже суриковец, тоже скульптор. Внук Филипп – тоже суриковец, тоже скульптор, автор тв-программы «Арт-зона».[/i]
Развлечения
Они сфотографировали убийство
[b]Михаил Гутерман и Ирина Лаврина – знатные театральные фотографы, генералиссимусы своей профессии. В Фотоцентре на Гоголевском бульваре сегодня открылась новая их совместная выставка. Предыдущая была – про театральную эротику. Теперь Лаврина – про «Смерть на сцене», а Гутерман – про «Театр от экспрессии к агрессии».[/b]Что снимки завораживающие – понятно и так. Что на них – сцены из самых звездных спектаклей («Кухня» Олега Меньшикова, «Номер 13» Владимира Машкова, «Одна абсолютно счастливая деревня» Петра Фоменко, «Гамлет» Роберта Стуруа и «Гамлет» Питера Штайна…) – тоже ясно.Однако понятно также, что найдутся те, кто спросит: а зачем нам очередной заряд негатива? Между тем выставка – это как раз способ агрессию не смаковать, но – исследовать. По сути фотографы срежиссировали свой собственный спектакль, в котором действие развивается по нарастающей: от резких жестов до хладнокровного наведения пистолета на соперника, от разговоров с бедным Йориком до танцев в обнимку с трупами. Кажется, фотографы вознамерились исследовать: а действительно ли актеры умирают всерьез? Когда смотришь на фотографии Гутермана и Лавриной, веришь в то, что актеры по крайней мере могли бы сделать это. И если убитый Гамлет выходит на поклон, то не потому, что на сцене не умирают, а только потому, что на ней умеют и воскрешать. Фотографии Лавриной и Гутермана – это прежде всего безошибочный тест для их героев: смогут ли? настоящие ли?А впрочем, ответ известен заранее: «ненастоящих» Гутерман и Лаврина не фотографируют.
Развлечения
«Я – Бульонов! А я – Рахманинов!»
[b]Его друг и коллега Валерий Генде-Роте называл Рахманова «теплым каменным фотографом»: его страсть – архитектура. Он из «того поколения» советских фотографов, которое «умеет все». Еще бы, не уметь сделать репортаж, если ты работал в ТАССе, «Неделе», в престижном цветном журнале «РТ», который теперь стал библиографической редкостью (это, естественно, неполный список). Однако есть кое-что, чего Рахманов никогда не делал: официозных фотографий.[/b]– Однажды, когда работал в ТАССе, меня отправили в гостиницу «Советская» – снимать встречу Хрущева с китайским послом. Задание понятно: снять, как они за руку здороваются.Прихожу. Посол на месте. Хрущева нет. Проходит двадцать минут – Хрущева нет. Проходит полчаса – Хрущева нет! Вы представляете, что значит – опаздывает генсек? Наконец появляется. Свита суетится. Протягивают друг другу руки. Я снимаю. И в этот момент меня кто-то снизу вверх бьет по руке так, что я фотографирую не двух руководящих товарищей, а люстру. Поворачиваюсь медленно и говорю: «Вы понимаете, что вы мне съемку запороли?» В ответ: «Я – Бульонов!» – «А я – Рахманов!» – «Я – Бульонов!» – «Да хоть Борщев», – отвечаю.Скандалим. Мимо идут члены китайской делегации, и он шипит мне сквозь зубы: «Улыбайся!» Продолжаем ругаться еле слышно. В общем, дальше в зал он меня так и не пустил. Я плюю и возвращаюсь в ТАСС. «Знаете, что? Вы меня больше на этот официоз не отправляйте, понятно?» Они поняли, и я от визитов в Кремль был освобожден. Потом, кстати, оказалось, что как раз тогда у СССР началось охлаждение в отношениях с Китаем и была команда: рукопожатия и объятия не фотографировать. А Бульонов, начальник охраны Хрущева, за этим следил. И конец у этой истории очень смешной: спустя много лет выхожу я из здания АПН, а мне навстречу радостно: «Рахманов! Николай Николаевич!» Не узнаю. «Ну да, Рахманов. А вы?» – «А я Бульонов! Я теперь тут завхоз!» Вот такая карьера.Количество знакомых Рахманова исчислению не поддается: кажется, он мог бы рассказать анекдот о каждом жителе Москвы. Количество его снимков – тоже. Он начал фотографировать еще мальчишкой – отец-музыкант, долгие годы проработавший дирижером и заведующим музыкальной частью в Малом театре, сам был заядлым фотографом (в доме Рахманова до сих пор хранится аппарат 1905 года в полной боевой готовности) и как-то подарил маленькому сыну камеру. С тех пор и пошло: Рахманов-младший хоть и учился на дирижера (мог бы и петь – у него и теперь очень красивый голос), хоть и поступал на операторский во ВГИК, но от фотографии никуда не ушел.Он объездил с фотоаппаратом Европу (в Париже ходил три дня и только смотрел, смотрел – а потом едва не заболел от обилия впечатлений). Его даже в Северной столице признают: говорят, что «вы самый питерский из московских фотографов» (пригласили делать снимки для юбилейного издания к 300-летию города; один альбом про «Петербург – Петроград – Ленинград» у него уже есть). А Москву он знает вдоль и поперек, каждый кирпич и каждую улочку. Но его главная страсть – Кремль. Тот самый, куда «на мероприятия» ходить не любил. Он снимает другой Кремль – с потайными оконцами в куполе Ивана Великого, с белыми древними сводами и с разноцветными парадными залами дворца (в них Рахманову разрешили снимать ночью, чтобы никто не мешал; от этого его снимки кажутся фантастическими: на них за окнами стоит синь). Рахманов — автор фантастического альбома об истории московского «крома» (Кремля). Он фотографировал его с таких точек, которых в природе больше не существует: например, с лесов над Спасской башней и Василием Блаженным. Он снимал кабинет Ленина (теперь интерьер этой залы увезли в Горки) и иконостас Успенского собора. А в Архангельском соборе ему «отомстил» сам Иван Грозный.– Когда известный археолог и антрополог академик Михаил Герасимов (он создал метод, по которому по останкам черепа и костей можно восстановить облик человека) лепил свою скульптурную реконструкцию лица Ивана Грозного, я его сфотографировал с черепом Иоанна Васильевича в руках. С тех пор Грозный мне житья не дает. Когда я делал серию фотографий в Архангельском соборе, вообще еле остался в живых. В нескольких шагах от его гробницы у меня стояла мощнейшая лампа с толстым стеклом – очень надежная и очень тяжелая. Я приготовился сделать очередной кадр, накрылся тяжелой материей – и тут лампа взорвалась! Взрыв был такой силы, что осколки долетели до противоположной стены. Меня спасла только та самая тряпка, иначе я бы попал в Склиф.Рахманов – выдумщик и изобретатель. В Оружейной, например, он когда-то снимал с подсветкой из… шести автомобильных фар. А еще придумал, что бриллианты на снимках получатся живыми только в том случае, если на них бросать движущийся, дрожащий свет.Он и сам похож на вечный двигатель: все время куда-то едет, все время куда-то бежит.«А дедушки нет дома», – в очереднойраз вздыхает в телефонную трубку его внучка Лиза. Завтра Рахманова можно будет найти в «Известиях»: там открывается его персональная выставка «Москва—Петербург, далее везде», на которой будут представлены совсем новые работы художника.[b]Завтра Николаю Рахманову исполняется 70 лет. Поздравляем![/b]
Развлечения
Человек из подполья
Случай Додонова уникален: это едва ли не единственное настоящее художественное открытие, случившееся за последнее десятилетие.Его назвали теперь «тайным модернистом шестидесятых». Его имя было почти неизвестно, потому как был он «несоциализованным». В переводе на нормальный язык это значит, в частности, что в выставках не участвовал (в том числе и в тайных, квартирных; десять лет назад прошла одна, уже легальная – никто не заметил). Если был у нас среди многочисленных опальных художников «человек подполья», то это именно Додонов. Однако он много преподавал, и у него остались очень разные ученики. Некоторые из них стали даже знамениты, некоторые к тому же талантливы, а любимейший – Владимир Брайнин – среди тех, кто устроил выставку.Додонов – из того поколения, которое уже не успело начать жизнь «до октября» и уже опоздало — после. С 1941 по 1956-й был в лагере, потом ему не сразу разрешили жить с семьей. Мастерской у него не было, и вообще негде было работать – ни мольберта, ни стола. Он писал, выдвигая бумагу из-под кровати: лист лежал на полу, а он, сидя на этой же кровати, водил кистью, к черенку которой был привинчен еще один – чтобы длинный получился. Потом лист задвигался обратно. Холстов всего 11 штук, все остальное его наследие, хранившееся долгие годы в семье, – «многодельная» (сложная, требовавшая кропотливого труда) графика.Пространство у Додонова (которого настойчиво сравнивают с мрачным гением Павлом Филоновым) едва ли не зооморфно, то есть очень похоже на живое существо, которое разрастается за пределы работы, вываливается на зрителя или увлекает его внутрь – в какой-нибудь «Дом сумасшедших» или в «Кошмары». Зло у Додонова никогда не бывает персонифицировано, оно просто разливается вокруг.Однако осязаемые ужасы советского быта вытесняются у Додонова образами Пикассо, Гойи и Рембрандта: он писал реплики (работы-цитаты про своих любимых художников) — защищался ими от «Наваждений» коммунальной кухни. Но, как ни странно, у него получалось все равно не про Пикассо, а про себя и про нас. Такое «получалось» – признак большого художника.
Развлечения
Амазонка заходила с Дамы червей
[b]Мода на русских амазонок авангарда, захватившая столицу, кажется, переросла в страсть – большую и, разумеется, бескорыстную. «Символическое сходство. Гадание на картах Ольги Розановой» – выставка, которая открыта сейчас в Московском центре искусств (сезоном раньше, кстати, здесь уже рассматривали тему игры в полотнах русских художников).[/b]Ольга Розанова родилась во Владимирской губернии в 1886 году и была младшая (и не успевшая состариться: в искусстве она прожила восемь лет) из знаменитейших русских авангардисток начала ХХ века (Экстер, Гончарова, Попова, Степанова, Удальцова). Критику она пылко не любила («сволочинские газеты» – из письма к сестре). В начале 10-х написала серию живописных работ «Игральные карты». Каждая карта – более или менее символический портрет героев петербургской богемы того времени, некоторые из которых сохранились только в линогравюрах. Почти целый век «Карты» не показывались все вместе. Создатели выставки собирали их по всей России – некоторые находятся в музеях Астрахани, Краснодара и даже Слободского музейно-выставочного центра.Придумала «Карты» Розанова, видимо, раньше, чем традиционно считается. Хотя вся серия действительно была впервые показана публике в 1915 году на петроградской «Выставке левых течений» в салоне Добычиной (а все сделанное Розанова предъявляла публике немедленно), однако мода на примитив, лубок и городскую низовую и мещанскую культуру (следовательно, и символику карт) захватила авангард лет на пять раньше (вспомним художественное объединение «Бубновый валет», 1910). К тому же к середине 10-х годов Розанова уже стала «выдающимся колористом». А уж чем-чем, но вот чистотой цвета «Карты» не отличаются. Особенно «Валет червей», самая известная работа серии.Валет — это, разумеется, заумный поэт Алексей Крученых, с которым «Ольроз» (одно из нежных прозвищ, которым наградили Розанову) связывали отношения сложные и «перекрученные». Он на «карте» похож на себя: не буквально, разумеется, но уловить сходство можно, как и в остальных картах. К тому же на выставке помимо живописных работ и линогравюр-портретов представлены и фотографии тех, кто стал королями, валетами и дамами. Живописный пиковый король (местонахождение неизвестно) – это Василий Кандинский. Бубновый валет (тоже пропал) – Иосиф Школьник, теоретик питерского «Союза молодежи». И так далее.Гадать на картах Розанова умела и даже в живописи делала это по правилам. Поэтому дама червей (та, на которую гадают, главная героиня пасьянса, тоже изображенная у Розановой в три четверти, блондинка) – это, конечно, сама Розанова. Брюнетка Дама пик, которая «означает тайную недоброжелательность», — Наталья Гончарова.В МЦИ даже выстроили целую драму: тайное соперничество со старшей коллегой, трудное преодоление преклонения перед ней (к восторженному обожанию кумиров юная Розанова была вообще-то склонна)… Дама на портрете и впрямь недобра. Отношение Розановой ко всем остальным героям тоже можно прочесть по картам.Зато «Одновременное изображение четырех тузов» (беспредметное, в котором сошлись вполне супрематические формы карточных знаков: ромб, окружность, крест) можно воспринимать как отказ от портретной характеристики. Переход к новой Розановой, которая напишет в 1917 году: «Навязчивость реальности стесняла творчество художника… Почему не отбросить ее сразу?» То, что в текстах розановского кумира Малевича нарублено всерьез и с пафосом, у нее звучит девически невинно и дерзко. Эти же эпитеты подходят к «Игральным картам».
Развлечения
Конец пляшущих человечков
[b]Гор Чахал за последние два года окончательно превратился в любимейшего «актуального» художника всех романтичных столичных барышень. Он красив, он стихи волнующие пишет, а главное – его искусство можно назвать «фигуративным» (то есть не абстрактным). Что, с одной стороны, у концептуалистов не модно, а с другой – является признаком некоторой творческой независимости.[/b]Чахал лепит из глины серых шершавых человечков, которые то занимаются любовью, то танцуют, то еще что-нибудь делают, фотографирует их, а потом в компьютере накладывает на фото изображение бурлящей лавы или кипящего золота. Получаются огромные черно-золотые полотнища, которые могли бы быть привлекательны в качестве дизайнерского объекта, когда бы не были такими страшными. Потому что смотреть на героев Чахала тяжело: всем, кто это делает, кажется, что они не танцуют вовсе, а умирают.То есть работы Чахала – про смерть («про жизнь» он сделал только одну выставку – «Мои золотые»: это были портреты друзей и близких). На днях в Госцентре современного искусства на Зоологической он открыл выставку «Падшие»,формально посвященную 11 сентября прошлого года.На этот раз его герои падают в бездну («Я увидел людей, которые, взявшись за руки, бросались с верхних этажей Близнецов в бездну… этот поступок не был развязкой какой-либо романтической истории, просто эти люди, внезапно оказавшись в безвыходной ситуации, вдруг захотели прожить последние мгновения своей жизни вместе»).Между тем Чахала корят за то, что слишком много играет с сюжетом и слишком мало времени уделяет «формальным поискам». Словом, повторяется. И вообще – зачем выставки делать с такой пугающей регулярностью? Сам он по этому поводу говорит примерно следующее: «Любой художник, который не живет в культурном центре (а надо уже набраться мужества и признать, что Москва является глубочайшей культурной провинцией), может спасти свое творчество только одним способом – превратить его в процесс биологический». То бишь непрерывный. То есть работать и периодически публично анализировать наработанное. На вернисажах, впрочем, с анализами как-то не очень...Но все равно видно, что Чахал меняется и формально. Это потому, что он, кажется, стал очень жалеть своих героев. Они у него утратили свою телесность, но вместе с тем – стали больше напоминать собственно скульптуру. В том смысле, что для Чахала уже не столь важно их изменение во времени. Это уже не репортаж-хроника из жизни «пляшущих человечков». Каждое мгновение их жизни теперь самоценно. Возможно, потому, что этих мгновений осталось очень мало.
Развлечения
«Комар-в мармеладе» снова в России
[b]В Москву приехали Виталий Комар и Александр Меламид, известные художники конца ХХ века (самоопределение).[/b]Изобретатели соц-арта (это такое художественное направление, придуманное по аналогии с поп-артом, – только тот иронизировал над обществом потребления, а этот – над обществом распределения). Одни из первых художественных эмигрантов (в США они придумали компанию “Комар и Меламид Инк.” и торговали сертификатами на бессмертные души – купить им удалось в том числе и бессмертную душу главы поп-арта Энди Уорхола – непосредственно у Уорхола и за бесценок*), снискавшие себе славу за океаном (у нас о них, по свидетельству маститых арт-критиков, говорили на улице так: “Представляешь, есть художник по фамилии Комар-в-мармеладе”).Они развенчивали официоз неумолимо серьезной пародией (допустим, подписывали лозунги вроде “Слава труду” своими именами), но и к либералам-шестидесятникам особенной нежности не испытывали — разве что к иронии Ильи Кабакова. Только их ирония была направлена не против “совецкого”, а против всего “пафосного и многозначительного” вообще.Главным образом – против слова “творец”. О том, за что они его, т.е. “творца”, не любят, половина художественного дуэта в лице Виталия Комара (Меламид прилетел в Москву позже) рассказала на лекции в Третьяковке про соавторство в искусстве. На лекцию пришла, кажется, вся столичная богема. Ей Комар поведал про свое недоверие к единичному, уникальному, индивидуальному и, как следствие, тоталитарному (“творцу”). Из-за этой нелюбви, собственно, и были придуманы многие работы К&М. Например, сотрудничество с обезьянами (шимпанзе фотографировал Москву) и слонами (Рене и его собратья писали маслом на холстах). Или создание “самой желанной народом картины” в разных странах по результатам опросов общественного мнения.А еще К&М в очередной раз придумали не существовавшего художника (это вообще излюбленный прием концептуалистов). Новая их выставка, которая проходит сейчас в галерее Гельмана, посвящена сногсшибательному историческому открытию. К&М якобы нашли в архивах Исторической библиотеки следы “первого русского концептуалиста” Дмитрия Тверитинова, который смастерил во времена Петра икону из букв (на ней была вырезана заповедь “Не сотвори себе кумира”) и за то жестоко пострадал. К&М теперь икону “реконструировали” и выставили вместе с соответствующими “документами”: на больших развешанных по стенам листах представлены “копии” его допросов и прочих свидетельств существования концептуального иконоборца. В центре – само творение Комара-Меламида.Получилось красиво: почти черный квадрат с письменами. И лампада горит. По сравнению с давешними антицерковными акциями молодого поколения художников-акционистов (рубки икон Тер-Оганяном и обретения стигматов Олегом Мавроматти) выглядит безобидно и даже богобоязненно. Надпись на черном прямоугольнике благодаря хитростям славянской вязи можно прочитать как “Не сотвори себе Комара”. Так что вопрос, существовал ли на самом деле Тверитинов или нет, предполагает только один ответ.* [i]Говорят, Энди испугался, увидев одно из творений К&М: они искусственно “состарили” его знаменитое изображение банки супа “Кэмпбеллз”. На их холсте работа Уорхола предстала в руинах: они аккуратно скопировали на свое полотно его картину, но только представили ее якобы пережившей потоп, пожар, землетрясение и прочие катаклизмы.Уорхол был в ужасе, но принял “вандалов” ласково и душевно.[/i]
Развлечения
Острые углы Алены Кирцовой
Когда-то она писала стихи. Ее большие деревянные доски (1998) с выжженными на них разнообразными «глупостями» (дни рождения друзей и знакомых; расходы за апрель на молоко, вино и бумагу для принтера; наконец, похожие на жанровую картинку строчки «давидик спит неслышно бродят крысы дом деревянный желтый абажур») – это и постмодернистская «штучка», возводящая пустяк в абсолют, и едва ли не исследование потока сознания, но главное – это «скрижали наоборот». Отказ от поэтической проповеди. Отказ от себя-поэтессы. Отказ от трогательного дамского лиризма и прочих «чуйств».Примерно то же самое она сделала и в живописи: от вполне импрессионистского «Домика» (1972) и психоделической «Белой церкви» (1975), написанной в пору учебы у художника Василия Ситникова (великого мастера туманных далей), Кирцова ушла к геометрической абстракции. Чем дальше – тем суше. Почти монохром, почти черное и белое. Рельеф.И все. Правда, остается ностальгический вздох по «Горам», «Листве», «Лестницам», «Облакам» — словом, предмету. Но это уже далеко не восторженное девическое умиление перед миром и перед самой собой.А впрочем, человек, который родился на Шпицбергене (а именно там родилась Алена), наверное, не может долго пребывать в этом состоянии.Быть может, именно поэтому самые «кирцовские» работы – это ее «Ящики» и «Шкатулки», наполненные битым стеклом и черепками, из которых вырастают едва ли не татлиновские башни. Открываешь такой дамский ящичек-ассамбляж – и натыкаешься на колючие углы и разноцветные острые срезы.
Развлечения
Император наскандалил в галерее «С-Арт»
[b]В последней скандальной галерее «С-Арт» (остальные уже успешно остепенились) открылась выставка человека, известного под именем Император Вава (в миру Владимир Александров). Выставка называется «Флора и фауна» и тоже, понятно, скандальная.[/b]Благопристойности Ваве, конечно, не хватает. На выставке представлены большие черные холсты, на которых в графичной манере изображены различные органы женского тела. Органы цинично сопоставляются с различными образцами отечественной флоры: с кочанами капусты, морковкой-редиской-укропом.Зрелище получается не для слабонервных. Непосредственный и наивный зритель еще долго после рассмотрения Вавиных картинок не будет находить в женском теле ничего сексуально привлекательного.Хотя за нравственность недозрелых подростков можно не опасаться: на выставку они пойдут вряд ли. Там надо тексты-комментарии читать, это скучно, а нарисовать вагину они и сами не хуже Вавы могут.А главное – «женская» тема для Вавы глубокого значения («по Фрейду») не имеет. По большому счету, вообще совершенно неважно, чем именно он занимается: устраивает свой традиционный ежемесячный перформанс 12-го числа на станции «Комсомольская», открывает выставку картин, зашивает себе рот нитками или играет голыми руками в горящие шахматы. Главное (как всегда у постмодернистов) – не картинки и не действия, а комментарии к ним.Именно богатый комментарий отличает «Флору и фауну» от рисунков на заборе и приближает ее к высокому искусству. Сам комментарий же почти непременно сводится к рассуждениям о будущности постмодернизма. Смысл их таков: будущность этого художественного направления туманна.
Развлечения
Первый русский граф вернулся в Москву
[b]В усадьбе «Кусково» открыта уникальная выставка, посвященная «Шереметеву Первому» — Борису Петровичу (это его сын Петр создал знаменитый театр, а внук Николай ныне окружен романтическим ореолом из-за своей женитьбы на крепостной актрисе Прасковье Жемчуговой).[/b]Борис Петрович (1652 – 1719) же славен своими ратными и дипломатическими подвигами: соратник Петра Первого, первый русский кавалер Мальтийского ордена (1698), первый русский фельдмаршал (звание он получил в 1701-м за блестящие победы над шведами), первый русский граф (в 1706 году Шереметев подавлял восстание в Астрахани и был жалован титулом).Участник Первого Азовского похода, Полтавской битвы… едва ли всех важнейших сражений эпохи, он был и нашим представителем в Европе, куда Петр послал его с дипломатической миссией в 90-е годы.Однако и у него без романтики не обошлось: Борис Петрович был женат дважды, детей имел шестеро (младшая Катерина родилась в 1718-м).По семейной легенде, в свою первую жену Авдотью будущий фельдмаршал был без памяти влюблен (они обвенчались, когда Шереметеву было семнадцать лет – знатные юноши в ту пору очень редко вступали в брак так рано). Его вторая жена, Анна Петровна Нарышкина, была изумительной красавицей, а вот сам Шереметев красавцем не был. Если, конечно, живописец Иван Аргунов (крепостной Шереметевых и их мажордом) дерзко сказал правду: мол, нехорош – и все тут. Борис Петрович на картинах, как правило, властен, надменен и закован в латы.Другой образ Шереметева («Портрет в русской одежде») с его привычным обликом европеизированного вельможи и ратника согласовывается меньше.Шереметевских лат на выставке, правда, не найти, а ордена (коих у графа было предостаточно) представлены в современных копиях. Самая впечатляющая часть экспозиции – это как раз портреты XVIII века, в большинстве своем кисти неизвестных русских художников. Они иллюстрируют уже не только историю рода, но и историю России и даже Европы.Здесь и Алексей Михайлович (при дворе которого Борис Шереметев был комнатным стольником), и царевна Софья, и юный Петр, и не менее юный польский король Август II (который принимал Шереметева).Здесь можно увидеть свирепого Ромодановского, профиль Феофана Прокоповича, лицо Василия Владимировича Долгорукова (за связь с царевичем Алексеем и прочие «интриги» его ссылали то в Казань, то в Соловецкий монастырь на вечное поселение, а закончил он жизнь при Елизавете президентом военной коллегии)...И, наконец, еще один «первый» — солдат Сергей Леонтьевич Бухвостов (конюх, первым записавшийся в потешные войска одиннадцатилетнего Петра): к нему благоволил император, а скончался он в 86 лет.И все же сам герой и его эпоха, как неожиданно начинает казаться на выставке, в Кусково выглядят чужеродными. В то, что Борис Петрович действительно жил в светлых покоях усадьбы, верится с трудом (хотя здесь и представлено несколько жизнеописаний Бориса Петровича и его внушительное генеалогическое древо): легкомысленные и сентиментальные потомки выветрили из дворца героический дух петровских времен.
Развлечения
Римская «Тоска» обоснуется в Кремле
[b]В сентябре в Кремлевском дворце ожидается нешуточное событие: здесь пройдет гастроль римского Teatro dell’Opera, главного конкурента миланского Ла Скала. В Москву привезут едва ли не самую роскошную постановку Театро Делль Опера – «Тоску» Джакомо Пуччини.[/b]Два года назад в Риме отмечали столетие этой оперы, а в России ее премьера состоялась в 1902 году, ровно сто лет назад. В «Тоске» когда-то пели Мария Каллас, Инес Салазар, Лучано Паваротти… «Тоска» — едва ли не единственная опера из разряда безусловных шедевров, в которой просто «хорошо петь» недостаточно.Из Тоски, по признаниям многих звезд, исполнявших главную партию, нужно «сделать» характер (причем Флория Тоска может с равным успехом походить и на Джульетту, и на Медею) — только тогда опера «оживет». В нынешнем варианте историю любви примадонны и художника на фоне Вечного Города представят Даниэлла Десси, Фабио Армилиато (кстати, революционер и живописец Каварадосси, то есть Армилиато, в жизни – муж Тоски, то есть Десси) и Руджеро Раймонди, он же злодей Скарпиа.В Театро Делль Опера «Тоску» поставил кудесник Франко Дзеффирелли, в фильмах которого живут неподражаемые Гамлеты, Ромео и Виолетты. Дзеффирелли — едва ли не единственный режиссер, который одинаково успешно работает и в кино, и в театре и сочетает одно с другим в киноверсиях опер. Его «Тоска» считается эталонной и классической, несмотря на то, что, оркестр в спектакле перебирается из ямы прямо на сцену.Между прочим, на сцену, выложенную бархатом, в спектакле выходят 250 человек. Именно поэтому «Тоска» обоснуется в Кремле: в Большой театр столь грандиозная постановка просто не помещается (Teatro dell’Opera в два раза больше ГАБТа).Накануне московского выступления Teatro dell’Opera мы задали несколько вопросов по телефону дирижеру спектакля Пьеру Джорджио Моранди.[b]— Господин Моранди, опера действительно не нуждается в переводе?[/b]— Конечно. Ключ к опере – это первые звуки! Начало! В случае с Тоской – аккорды темы Скарпиа. Надо просто уметь слушать, и сразу станет понятно, сколько значит этот образ для сюжета.[b]— Вы давно работаете вместе с исполнителями главных партий?[/b]— Уже несколько лет. Я очень люблю Тоску Даниэллы Десси! Да и Армилиате за партию Каварадосси достоин самых больших похвал.[b]— Как вы думаете, отдельные эффекты звука не пропадут в Кремлевском дворце? У нас там плохая акустика…[/b]— Думаю, никаких проблем не будет. Знаю, что Дворец очень большой. Но вот приедем – посмотрим, как обстоят дела. Обещали, что все будет хорошо. Может быть, что-нибудь интересное придумаем с микрофонами.[b]— Дзеффирелли у нас считается культовым постановщиком. В Италии тоже?[/b]— Особенно для тех, кто любит Пуччини больше, чем, допустим, Верди! ([i]Дзеффирелли создал версии не только «Тоски», но и его опер «Турандот», «Травиата»; Верди повезло меньше – Дзеффирелли поставил только его «Отелло»[/i]. — [b]Д.А.[/b]) Вы знаете, у нас опера – это просто часть жизни, абсолютно для всех.[b]— Вы сами кого больше любите?[/b]— Я вообще-то специалист по музыке Пуччини. Но очень люблю Верди. И с «Аидой», и «Тоской» мы объездили Европу. До Москвы поедем во Франкфурт с «Мадам Баттерфляй».[b]— А из русской оперы?[/b]— «Хованщину». Арии из «Бориса Годунова», когда их поют русские. У вас удивительно красивый язык. В прошлом году в апреле я был у вас – тогда в Большом проходил гала-концерт Марины Мещеряковой.[b]— Кому в «Тоске» сложнее – музыкантам или певцам?[/b]— «Тоска» — вообще одна из самых трудных опер в мире. Оркестр не может быть просто «сопровождением». Это он создает и нагнетает драму.
Развлечения
Орел двоеглавый есть герб державный
[b]В Музее современной историиРоссии (бывшем Музее революции и бывшем Английском клубе) открыта выставка «Главный символ России», посвященная 120-летию Государственного герба.[/b]Конечно, двуглавый орел залетел в Отечество гораздо раньше: еще Иван Грозный повелел, чтобы «вооруженный орел» изображался на государевых печатях с открытым клювом и высунутым языком (так казалось внушительнее?). В именном указе 1667 года «О титуле царском и о государственной печати» написано: «Орел двоеглавный есть герб державный великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича» (а три короны на гербе – «три великие царства – Казанское, Астраханское, Сибирское»). Петр Первый установил гербовые цвета: орел – черный, фон – золотой. Последующие государи (особенно в XIX веке) добавляли в герб атрибуты по собственному вкусу и по канонам европейской геральдики (на гербе однажды даже появился мальтийский крест – в ознаменование того, что Великим магистром Ордена был Павел I).А Александр Освободитель создал в Сенате специальное Гербовое отделение. Наконец Александр III, большой почитатель традиций, в 1882 году утвердил Большой Государственный герб, который просуществовал до 1917 года.Двуглавый орел еще раз (но уже без корон) мелькнул на печати Временного правительства (которую придумал, кстати, художник Билибин), и возродился лишь 30 ноября 1993 года (герб РСФСР с колосьями, созданный в 1918 году, все, наверное, еще помнят). Однако, окончательно Закон «О Государственном гербе Российской Федерации» был утвержден только 25 декабря 2000 года: символ национального единения тогда чуть не расколол общество на два враждующих лагеря. Теперь страсти улеглись, и двуглавый орел снова отвоевал себе место под солнцем. Посмотреть на него и на гербы городов России можно на втором этаже бывшего особняка Разумовских.Некоторые из гербов в представлении не нуждаются: московский (кстати, «ездец» – копьеносец Георгий – появился на печатях еще в XIII веке), петербургский. А вот на чьем гербе резвится белая лошадь или поднимается по скалам тигр, можно выяснить в музее. Все гербы очень красивые, а зал украшен еще и триколором (на этой неделе отмечается день Государственного флага). Увы, исторических раритетов на выставке не найти: все экспонаты выполнены творческой мастерской «Бабур» в начале XXI века.
Развлечения
Бисер как зеркало эпохи
[b]Вышивка из бисера. Вышивка из очень мелкого бисера. Вязание крючком из мелкого бисера (!). Вы давно занимались рукоделием, девушки? И правильно, нечего зрение портить.[/b]Выставка «Эпоха бисера», которая недавно открылась в Музее личных коллекций ГМИИ имени Пушкина, у сегодняшней женщины может вызвать разве что чувство священного ужаса: вышивка бисером – занятие из разряда «в грамм добыча, в год труды».На то, чтобы расшить какую-нибудь монетницу или поясок, могли уйти месяцы.В МЛК представлены вышитые бисером предметы в основном первой половины ХIX века из коллекции семьи Юровых. На вернисаже между «предметами» (крышки шкатулок, курительные трубки, кошельки…) гуляли девушки в бесформенных «артистических» балахонах и изящные старые дамы в буклях и замысловатой бижутерии – таких дам и таких украшений теперь нет: уникальные и неповторимые. Девушки смотрели на витрины с недоверием, дамы – с умилением.Умилиться действительно есть чему — размеренной и тихой жизни русского бидермайера (первоначально – стиль немецкого романтизма, который вскорости стал означать стиль жизни: буржуазной и сентиментальной) позапрошлого века, в которой вчера был бал, а завтра будет два, в которой лето проводили в имении или на водах, а к столу подавали вишневое варенье из благополучно растущего сада. Плетение бисером у нас было исключительно аристократической забавой, в отличие от Европы, где существовали кустарные производства, поставившие вышивки на поток.Для русских барышень вышивка была примерно таким же обязательным пунктом программы, как музицирование и рисование в альбом. Птички, ангелочки, цветы и фрукты – непременные сюжетные атрибуты вышивок.Тихая пастораль до сих пор переливается всеми цветами радуги: привезенные по большей части из Венеции бусинки не потеряли своей окраски.
Развлечения
На Зоологической – юбилей
[b]Государственному центру современного искусства исполнилось 10 лет.[/b]ГЦСИ – не слишком «раскрученная» аббревиатура. Даже собственное помещение у ГЦСИ появилось не так давно (это дом Василия Поленова на Зоологической улице, который сейчас начали реконструировать по проекту архитектурной мастерской Михаила Хазанова). Однако это, по сути, единственная у нас в стране государственная организация, которая занимается продвижением так называемого отечественного актуального искусства – как внутри России (работают филиалы ГЦСИ в Екатеринбурге, Калининграде, Нижнем Новгороде и Питере), так и за рубежом (ГЦСИ координирует участие России в престижных международных ярмарках и биеннале современного искусства – в Сан-Паулу, Венеции и т. д.).Нужно ли на государственном уровне поддерживать «актуальное» искусство, до сих пор остается предметом оживленных споров: хорошо было бы, чтобы государство помогало, но не «руководило» идеологически и чтобы при этом само «актуальное» искусство было явлением значимым и бесспорным. Однако центр работает, несмотря на все «но». У ГЦСИ, который сейчас возглавляет худрук Леонид Бажанов, пока есть только небольшая выставочная площадка на Зоологической, но в «Мансарду» уже приезжают со своими проектами художники из разных стран – от Прибалтики до Великобритании. В ГЦСИ собрана коллекция отечественного искусства – от нон-конформистов-шестидесятников до художников девяностых (от Франциско Инфантэ до Ольги Тобрелутс).Среди программ ГЦСИ – образовательные «Творческие мастерские» и изучение «Новых технологий» искусства.
Развлечения
В Болгарии штудируют пророков
[b]Если вы вдруг, упаси Боже, пишете диссертацию про влияние структуры и образов византийской иконы на творчество современных славянских художников, прямая вам дорога в Российскую академию художеств на Пречистенке. Там открылась выставка одного из самых именитых болгарских авторов – Христо Стефанова.[/b]Пожалуй, ярче него никто сегодня не воплощает в своем творчестве понятия «поколение» и «национальная ментальность». Он родился в 31-м году, то есть дееспособным художником стал к 60-м годам. Учился в Софийской академии. Естественно, занимался театром – оформил множество спектаклей у себя на Родине. Входил в «пловдивскую группу», принципы которой были знакомы и нашим шестидесятникам, и абрамцевской школе, и вообще любому сообществу молодых и полных надежд художников: «свободное творчество» плюс изучение «истоков». Стефанов изучал абстрактный экспрессионизм, аналитический кубизм, теорию цвета Кандинского и всех-всех-всех, но «истоки» – колористика, линии и энергетика византийской иконописи – без труда затмили этих «всех».Лучшие работы Стефанова – «Штудии пророка», например (его многочисленные «штудии» – вполне самостоятельные картины), – это почти буквальные отсылки к тяжеловесной и суровой гармонии плоскостей иконы. А его бесчисленные графические портреты друзей (в число которых попали Алла Демидова и Александр Солженицын) нет-нет да и напоминают работы президента нашей академии Зураба Церетели. Это первая большая выставка Стефанова в России за двадцать лет, поэтому она неизбежно ретроспективна.
Развлечения
«Айдан» отмечает юбилей
[b]В галерее «Айдан» даже в «мертвый сезон» продолжают заниматься прекрасным: здесь открыта выставка работ художников галереи, среди которых Татьяна Панова, Сергей Шутов, покойный Тимур Новиков...[/b]Похоже, традиция делать «сборные» летние выставки в Москве прижилась: скопом своих авторов выставили также «Крокин» (бывшая «Новая коллекция») и «Файн арт». Правда, если файнартовцы к участию в «Летних каникулах» (традиционное название их межсезонного проекта) допускают тех художников, чьи выставки прошли в галерее за минувший сезон (получается своеобразный «дайджест» их работы), то в «Айдан» решили пойти от противного.Здесь представлены как раз те, у кого по тем или иным причинам за минувший год не случилось персонального вернисажа.А если учесть, что художников у галереи больше десятка и нынешний сезон у «Айдан» юбилейный (десятый), становится понятно, что в зале галереи на Тверской-Ямской есть на что посмотреть.
Развлечения
Гойя гостит в Пушкинском
[b]Французское нашествие. Национальное сопротивление. Революция. Девятнадцатый век в Испании начался почти так же страшно, как у нас, в России, – двадцатый.[/b]Собственно, не только как в России: вся Европа начала ХХ века вспоминала испанский 1808 год. И вместе с ним — Франсиско Гойю, его офорты «Бедствия войны», его «Расстрел повстанцев». До Гойи, пожалуй, никто не осмеливался создать такой образ войны – из мяса, крови, боли и мучительного стыда за принадлежность к роду человеческому.Больше чем через сто лет после смерти Гойи, во время испанской гражданской войны, работы мастера эвакуировали из Мадрида как самое большое сокровище. По воспоминаниям Ильи Эренбурга, им салютовали тогда как собратьям – подняв вверх сжатый кулак.«Натюрморт с рыбами» Франсиско Гойя создал одновременно с «Бедствиями войны». Собственно, его можно рассматривать как продолжение и часть «Бедствий». Это именно «мертвая натура», а не «тихая жизнь» (still life — голландский вариант названия жанра), как и остальные натюрморты Гойи. Их, кстати, очень немного. Хранящиеся в зарубежных коллекциях nature-mortе’ы Гойи «Разделанная туша теленка» и «Битые зайцы» не имеют ничего общего с жизнерадостным изобилием еды и дичи на роскошных полотнах француза Удри или фламандца Снейдерса.«Битые зайцы», «Ощипанные индюки» и, наконец, «Рыбы» (выброшенные в темноте на берег моря, задыхающиеся и умирающие) – это воплощенные горечь и отчаяние. Правда, Гойя не устоял перед свечением желтого и красного, перед переливами теней и бликами чешуи. «Рыбы» притягательно красивы – к тому же ни одного натюрморта Гойи у нас в России нет.Посмотреть на «Рыб» можно в ГМИИ до 15 сентября – работа демонстрируется в Москве в рамках долговременного сотрудничества Пушкинского и Музея изящных искусств Хьюстона (к собранию которого принадлежат «Рыбы»). «Выставки одной картины» (из американского музея – у нас, из ГМИИ – у американцев) уже стали хорошей традицией.
Развлечения
«Щелкунчик» в ГМИИ
[b]В Музее личных коллекций ГМИИ имени Пушкина на Волхонке вчера открылась выставка театральных эскизов Михаила Шемякина к балету «Щелкунчик» Мариинского театра. Открылась при большом стечении народа (пришли даже те, кто здоровался совершенно по-гофмановски: «Меня нет! Я в отпуске!»). Сам мэтр не приехал – работает в Америке, зато от него пришло письмо.[/b]Выставка – это примерно такое же «письмо» вместо живого присутствия. На этот балет лучше сходить в театр, а не в музей.Благо для того, чтобы театральные декорации стали самоценными, они должны «отлежаться», а там уже будет видно, «останутся» они в истории искусств или нет. Лет через сто хорошо достать из закромов театральные эскизы Евгения Лансере или (для контраста) Наталии Гончаровой, полюбоваться мастерством художников и только потом попытаться представить: а как это было на сцене? В случае со «Щелкунчиком» и без выставки понятно, что спектакль впечатляет. Премьера балета прошла более чем успешно, декорации Михаила Шемякина уже получили нашу главную театральную премию «Золотая маска». А балетные критики уже вынесли вердикт: костюмы танцующих снежинок (нежные летящие белые хлопья на черном) настолько хороши, что следить за ногами танцоров нет никакой надобности (и возможности).«Щелкунчик» у Шемякина, впрочем, перестал быть приторно-романтическим. Гофман у него (и это ближе к оригинальному духу сказки) получился сатирический и язвительный – с кубистской улыбающейся елкой, больными зубами жителей Конфитюренбурга, зловещими «Крыселье» в кардинальских одеждах и метровыми сырами-колбасами (их таскают за собой крысы).Представленная на выставке графика – это главным образом миниатюрные эскизы костюмов, которые могли бы стать просто иллюстрациями к сказке. Эскизов общих сценических решений представлено всего несколько, и в массе работ они явно теряются. Это правильно: впечатление зрителей от эскизов декораций составляет только небольшой процент впечатлений зрителей от реальной сцены. Чтобы последнее впечатление воссоздать в музее, нужны не изящные залы МЛК, а как минимум проект «Декорации Мариинки» в Большом Манеже. Может быть, такую выставку еще придумают – к грядущему питерскому юбилею.
Развлечения
Изобретатель камуфляжа
[b]Великим художником он не стал, потому что сказать «о своем» и «по-своему» у него не получалось. Он вобрал в свои картины все стили и направления, но внятного синтеза и – главное – того единого нерва, который связывает Пикассо 1907 года с Пикассо 1939 года, в его картинах найти невозможно.[/b]Полукружия ранней мондриановской «Яблони» («Дерево»). Тона пейзажей Сезанна («Деревушка в Нормандии»). Аналитический кубизм – но не парижский, а наш, отечественный, с привкусом манерного дендизма («Автопортрет» с тщательным прямым пробором и челкой).Иконопись («Автопортрет с кистью», где темная рука «выплывает» из шахматного плоского одеяния). Он любил Эдварда Мунка, ездил в Норвегию, но вынес оттуда не мужественную тоску экспрессионистов, а бесконечный пафос древних эпосов, из которого произросла не только его «Христиания», но и «Сфинкс» с рериховскими небесами.Очевидное достоинство его многоликости в том, что он не стал «эпигоном» и «последователем». Баранов-Россинэ создал многочисленные картины-пародии: на Веласкеса («Лежащая женщина»), «Сюрреалистических красавиц» и даже на ракурсы Родченко («Айседора Дункан»), но не нужно думать о нем как о талантливом компиляторе. Просто по складу ума он был, скорее, ученым, исследователем, экспериментатором. И «свое» он все-таки создал – это он придумал «Хамелеон» (теперь известный как «камуфляж») и «звукоцветовое пианино». Это не все – у него было несколько патентов на изобретения.Эмигрировав из СССР, Баранов-Россинэ проехал через Европу и обосновался в Париже. В сорок третьем году (вместе с очень немногими смельчаками из богемы, которым грозило куда меньше, чем ему с его еврейским происхождением) отказался уехать в более безопасное место: «Это мой дом, и я ничего не боюсь».В сорок четвертом он погиб в Освенциме.
Развлечения
Большой театр уезжает в Венецию
[b]Дизайнером экспозиции выступил известный театральный художник (работавший с обоими театрами) и архитектор, русский американец Георгий Цыпин. Он также стал автором собственного проекта для биеннале, тема которого – архитектура, возникшая из театра.[/b]Куратор русского проекта архитектурной биеннале в Венеции Давид Саркисян, директор Музея архитектуры, говорит:— Я написал проект достаточно агрессивный. Суть этой архитектурной биеннале в том, чтобы представить проекты выдающихся культурных учреждений, которые должны быть построены в ближайшее время в разных странах. Ну вот в Бильбао есть грандиозный музей Соломона Гуггенхайма, а у нас? У нас есть в первую очередь два ведущих театра, которые будут реконструироваться.Если с Москвой сразу было все понятно (покажут проект реконструкции Большого, авторами которого являются Михаил Хазанов и Михаил Белов), то в Петербурге ситуация долгое время складывалась достаточно сложная. Дело в том, что существовали два варианта реконструкции театра, которые и хотели показать в Венеции.Один из них предложен именитым западным архитектором Эриком Моссом, а другой – коллективом сотрудников Института архитектуры во главе с Олегом Романовым.Вообще-то случай Мосса – беспрецедентный: иностранные архитекторы его уровня с 30-х годов не привлекались к участию в столь масштабных отечественных конкурсах. Однако загвоздка в том, что Мосс – архитектор, которого назвать традиционалистом затруднительно. В Петербурге каждое новое здание в центре города до сих пор воспринимается как оскюморон, а Мосс предложил построить большой стеклянный куб, в котором должна расположиться новая сцена театра (на берегу Крюкова канала, на противоположной от старого здания стороне). Плюс у Мосса были запланированы ажурный мост через канал (это не прихоть архитектора, а необходимость: главная задача моста – перемещать сложнейшее сценическое оборудование от одной сцены к другой), а также «освоение» целого квартала – Малой Голландии. Проект же петербургских архитекторов вполне традиционен. Олег Харченко, главный архитектор Петербурга,говорил, что ни о какой профессиональной ревности к иностранцу речи не идет («У нас работают финские, шведские архитекторы, работали американские, австрийские архитекторы») — замысел Мосса обвинили в том, что он «не соответствует технологической схеме». В Венецию, однако, поедет не питерский, а американский проект.— Просто покажем, какой могла бы быть Мариинка, — говорит Давид Саркисян.
Развлечения
Везунчик
[b]В 1942 году он вернулся из-под Сталинграда: привез в редакцию «Красной звезды» снимки – репортаж должен был называться «Наши первые победы». Проявил пленки. Ушел домой спать. Среди разложенных на полу фотографий были снятые под Москвой в 41-м, во время отступления. Ночью дежурная бригада (срочно в номер!) отобрала снимок. Оказалось – не тот. Не победительный.[/b]Фотографа (не дежурную бригаду) отправили в штрафной батальон. Повезло, что не в лагерь. Второй раз повезло во время атаки – остался жив. В третий раз повезло в госпитале – не стали отрезать ногу.Он оправился и снова поехал на фронт с фотоаппаратом, уже корреспондентом маленькой армейской газеты. В четвертый раз повезло в 45-м: его взяли в «Огонек», единственный на тот момент богато иллюстрированный журнал. Так началась слава [b]Дмитрия БАЛЬТЕРМАНЦА[/b].Бальтерманц подошел со своей фотокамерой чуть ближе многих замечательных фотохроникеров к тому порогу, за которым «конкретика» и «фактура» (неизменные достоинства репортерской фотографии) превращаются в символ. В скольких километрах от Москвы были сняты «Дороги войны» или «Горе», ставшие визитной карточкой Бальтерманца, уже неважно. В общемто, даже неважно, на какой именно войне сделаны эти кадры.Его снимки – просто про войну и про мир. Именно поэтому на них можно смотреть бесконечно и читать их по слогам и по сантиметрам. В сантиметрах живут не только солдатики и строители БАМа, не только академик Лихачев, сказочник Бажов и романтики-геодезисты (в том или ином виде они присутствовали в кадрах любого отечественного репортера), но и сам Бальтерманц.Это редкость: личность советского фотографа не должна была читаться в кадре. Поэтому наводил Бальтерманц глянец на свои фотографии или не наводил, был он «официально признанным» или не был, был он «свысока смотрящим» или нет, уже неважно. Он просто ощутимо и весомо был. И серия Бальтерманца «Шесть генеральных» — это не Брежнев на фоне Мавзолея и не улыбающийся Горбачев, но оценка, данная стране и ее эпохам. И знаменитый кадр, на котором маленький и сгорбленный Черненко проходит в оглушительной пустоте между банкетным столом и мраморными стенами, – это почти констатация смерти строя.В Московском доме фотографии сейчас открыта ретроспективная выставка Дмитрия Николаевича Бальтерманца: в этом году ему исполнилось бы девяносто. Даже если бы выставка была «не очень» – на нее стоило бы сходить. Но она хорошая.
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Михаил Щипанов
Михаил Щипанов

Четкое послание врагам России

Ольга Кузьмина  
Ольга Кузьмина  

Научно расскажут про дом родной

Сергей Лесков 
Сергей Лесков 

От ускорения до развала

Кирилл Янишевский
Кирилл Янишевский

Даже нейросеть ищет лазейки

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.