Борис Моисеев: Мне нравится везде, где я нравлюсь

Садовое кольцо, оливкового цвета дом с башенками.«Вы к кому?» – «К Борису Моисееву».В доме живут «большие люди», и секьюрити бдят.В подъезде – наряженная елочка.У нужной двери на стене от руки написано: «Б.М.» Вновь пришедшие (журналист «ВМ», фотографы и специалист по паблик рилейшнз) опоздали, поэтому преувеличенно радуются, когда дверь открывают.За порогом на полу — медвежья шкура.Выдают тапочки.Хозяин в халате встает с дивана, садится к столу, и его начинают гримировать для большой фотосъемки.Это значит — можно задавать вопросы. — Так! (включаясь в работу, стилистам) Какой мы дадим образ: вальяжный, собранный? Может быть, попробовать красную гамму? — Вы какую одежду любите? — Я люблю одежду разную. Главное – чтобы была красивая и свободная.— Вы машину водите? — Что значит – «вожу»? Водитель возит.— Марка? — «Мерседес».— Автомобиль выбирали сами? — Водитель выбирал. Представительно и удобно.— Я вижу, в углу стоит ваш скульптурный бюст.— Да, очень красивый. Ему уже десять лет.— Кто автор? — Очень известный скульптор.— Неужели Эрнст Неизвестный? — Не скажу.— Я знаю, что вы не любите негатив….— Ненавижу! (закуривает) Страшно, что в людях прогрессируют злость, ненависть, озлобленность по отношению друг к другу. Хотелось бы, чтобы этого было меньше. Нужно простить все – обиды, ошибки, но нельзя никому прощать знаете, что? Индивидуальный терроризм. Никто не должен погибать во время футбольного матча! Никто не должен погибать во время профессиональной работы.И естественно, никто не должен приходить в храм искусства с мыслью: «Не дай бог, со мной что-то случится». От этого страдают прежде всего зрители: артист – на своем посту, даже если что-то с ним случится, он к этому готов. Знаете, во время концертов к нам иногда подходят секьюрити и говорят: «В зале заложена бомба». Чаще всего это чья-то «шутка», но если так действительно произойдет, мне страшно не будет. Однако я очень переживаю за тех, кто пришел ко мне, – за собственные деньги! – и вынужден рисковать своей жизнью, которую не купишь ни за какие миллионы долларов. Лучше убивайте и расстреливайте меня, но не мучьте моих зрителей! — Вы фаталист? — Да! Да! Да! Совершенно.— Почему за последние полгода вас стало меньше на тусовках и на телеэкране? — На экране? Не думаю. Про тусовки – правда: очень много работы. Я езжу по стране, даю больше двадцати представлений в месяц.— В Иркутске власти хотели запретить ваши концерты за «безнравственность». Вы обижаетесь? Или на Жириновского, допустим (Жириновский и украинские националисты особенно не любят Б. М.)? — Ни в коем случае! Я, естественно, переживаю, но обиды я не могу себе позволить. У меня с политиками нет никаких отношений. Их попытки мной интересоваться грустны и смешны. Думаю, у политиков есть о чем беспокоиться – помимо меня. Хотя я своей властью доволен. И я никогда не шел против закона государства, города, дома, подъезда. Я просто не имею права агрессивно настраиваться по отношению к людям. Тогда я не смогу выйти на сцену с чистым глазом и сказать: «Здравствуйте!» Невозможно настроить себя на шоу, если думаешь о каком-то дураке и подонке. У спортсменов есть правило: не зацикливаться на травмах. Актеров это тоже касается. Мы никогда себе не говорим: «Я болею, я устал, мне грустно, я не хочу». («Вверх посмотрите теперь», — это продолжают работать над гримом. Б. М. смотрит).Надо идти дальше. Все равно на каком-то перекрестке встретишь и тепло, и любовь, и радость.—Таких капризных людей, как актеры, еще поискать.— Не знаю. Значит, я не актер. Значит, я профессор своей жизни. Я вообще по жизни теоретик, хотя свою теорию отношения к жизни, к коллегам стараюсь протолкнуть в практику. Я и на самом деле не озлоблен.— Вы вообще никаких отрицательных эмоций не можете себе позволить? — Почему? Внутри – пожалуйста. Озвучивать не буду никогда. Но и перекладывать решение этих проблем на своих помощников я не буду. (Зловеще-меланхолично). Я стараюсь сам решать свои проблемы.— А вы знаете, что ваши помощники вас зовут «маэстро»? — Кто? Где? Да? В глаза не говорят.Очень приятный комплимент. Просто люди понимают, что я очень хорошо владею этой профессией. Красивое слово.Очень доброе. Правильное, правильное! — Вы как-то сказали про «тухлое, закомплексованное в совдепии» наше прошлое.Что-то хорошее у вас тогда было? — Ну, конечно, было! И осталось. Внутренняя дисциплина. Она существует у меня в коллективе. (Жестко) У меня пятиминутное опоздание… — Карается репрессиями? — Конечно.— Вычитаете из зарплаты? — Да.— Вы часто говорите, что публика – это ваша семья. Но публика капризна и переменчива.— Ничего! Не страшно. Зато у меня есть шанс в чем-то ее изменить, может быть, воспитать. Иначе я бы не работал.— Кто ваши близкие? Свою семью никогда не хотелось иметь? — У меня есть родственники – правда, они живут за границей. Близких нет.— Вам что-нибудь осталось от мамы? — Все! Лицо, характер, мозги.— Как праздники отмечаете? — Как все люди. (С энтузиазмом) Вот приготовил открытку – сегодня вы мне обязательно напишете пожелания! (увы, написать не пришлось: к концу разговора об открытке забылось.) Первое пожелание я сам себе написал: «Желаю тебе любви».— Расскажите про свою учебу в Париже.— Факультет изящных искусств в Сорбонне. Балет, вокал, живопись, история изобразительного искусства, история театра. Учусь заочно — готовлюсь к сессии, приезжаю сдавать. Я ведь не могу себе позволить там жить и учиться.— Вам в Париже нравится? — Мне нравится. Мне нравится везде, где я нравлюсь. Я знаю французский язык, итальянский, литовский, польский. На английском говорю немножко. Так что мне – свободно. У меня, правда, есть «мой» город – Москва. Это город теплый. Это город живой. В нем – жизнь! И еще здесь всегда воздух пропитан экстримом. Здесь надо очень собраться, надо быть мужественным и очень серьезным по отношению к себе. Этот город поощряет ритм, темп, уверенность, образованность. Это хорошо.— Вас не шокируют нищие на улицах? — Нищета есть везде, во всем мире.В этом природа человека: без плохого ты не ощущаешь хорошего.— Есть люди – априори «удачники»? — Есть. Но, с другой стороны, иногда эти фантастические удачники падают на землю – и разбиваются.Актер, правда, обладает повышенной выживаемостью. Мы знаем, как вылезти, выскочить из плохого состояния, из проблем: надо думать про завтра, а не про вчера. (Б. М. сам заканчивает процесс гримирования и внимательно оценивает результат в зеркале) Я иногда придаюсь воспоминаниям – когда хорошо на душе, вспоминаю хорошее. Самое хорошее знаете что? То, что я могу проснуться и сказать: «Доброе утро».— Вы по-прежнему не отдыхаете? — И не желаю. Пока я нужен – буду работать.— У вас конкуренты есть? — Я себе сам конкурент.— Вы не устали от скандальности? — Я не устал от скандальности. Я не понимаю этого слова. Я что, специально скандалю? Я просто живу своей жизнью.Жизнью свободного человека в свободном государстве. Я хочу есть мороженое – я ем мороженое. Я хочу иметь этот… как его? пост! – и я пощусь. Не захочу – не буду.Моя профессия – путник. А вы знаете, по божьему закону путнику не обязательно придерживаться поста.— А кстати, своя диета у вас есть? — А как же. Стараюсь не нажираться как свинья. Слежу за собой. Правда, курю.— Не боитесь?..— Не боюсь.— Вы бранной лексикой злоупотребляете? — «Зло» – нет. Просто употребляю.— Вы по-прежнему думаете: чтобы добиться славы, обязательно идти туда, куда не хочешь, и целоваться с теми, кто тебе неприятен? — Думаю, да. Но я давно уже могу выбирать, кому улыбаться. А впрочем, я всегда улыбаюсь людям. Я об этом не думаю специально, просто так получается. Моя улыбка – шаг в продвижении меня на рынке.— Сказали вы… и удрученно вздохнули.— Я тридцать лет в профессии. У меня уже все перемешалось: и смех, и слезы, и улыбки, и оскал, и просто демонстрация красивых зубов.— И никаких депрессий? — А зачем? (устало) Мы идем вперед.Все ближе к Богу.