Павел Любимцев: Мне запретили даже думать о стройной фигуре

Автор и ведущий программы «Путешествия натуралиста» Павел Любимцев (всем своим видом напоминающий легендарного Паганеля из романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта») — создание предельно неэфирное. И внушительная комплекция здесь ни при чем (про это – разговор отдельный). Просто есть такой закон, сформулированный еще Карлсоном, который никак не мог понять, как «такая большая тетенька влезла в такую маленькую коробочку — телевизор».[b]— Вам не кажется, что в вашем появлении на экране есть что-то чудесное, прямо как в романах Жюля Верна? Ну это же почти фантастика, чтобы заслуженный артист, режиссер, педагог Щукинского училища, эстет и интеллектуал попал на экран. Да еще не стал бы при этом занудой, а, наоборот, влюбил бы в себя зрителей стремительно и безоглядно… Это случайность?[/b]— Да нет, блат, конечно. (Смеется.) С Мишей Ширвиндтом, продюсером «Путешествий», мы в училище были в добрых отношениях, он учился на курс младше. Сначала возникла передача «Живые новости», и Миша меня позвал писать тексты. Произносил их в кадре не я, а Игорь Золотовицкий или Таня Морозова, Мишина жена. Сначала я очень раздражался. Говорил, что не умею такие тексты писать, что непрофессионал. Но меня улещивали довольно грубо: «Все, кто пробовал до тебя, делали это хуже, чем ты». Это, знаете, все равно как: «А станцуйте-ка вы партию Зигфрида в «Лебедином озере!» – «Да что вы, я не умею!» – «Ничего, все остальные еще хуже танцуют».Мука моя продолжалась, пока передача была еженедельной, но когда она стала ежедневной, я просто слинял, как выражаются мои студенты, поскольку очень многим был занят – и концерты, и училище, и всякое другое... Потом ребята попросили меня делать сюжетики из зоопарка: за одну минуту надо было про какоенибудь животное что-нибудь занятное рассказать. Каждый сюжет начинался словами «А вы знаете, что...». Передача в таком виде просуществовала год и приказала долго жить после августовского дефолта. А весной 99-го года Миша и Саша Коняшев, второй продюсер, возобновили ее уже как мою авторскую. Главная идея была в том, чтобы такой вот смешной человек все это рассказывал.[b]— А вы «такой смешной» на самом деле или это все-таки телевизионный образ такой?[/b]—Это не образ, это я! Что-то мы, конечно, придумали. Например, круглые очки. Но это мои очки, с моими диоптриями, просто вспомнили, что я их когда-то носил. Шляпа — тоже моя. Игра с головными уборами началась во время съемок в Индонезии. Я забыл свою шляпу дома и вспомнил об этом уже по пути в аэропорт. Пришлось покупать на месте. В Таиланде купили соломенный шлем, на Яве — коническую индонезийскую шляпу, на Бали — шляпу с цветами и листьями.[b]— Насколько трудно было освоить профессию телеведущего?[/b]— Дело в том, что она очень близка к профессии чтеца. Только тут я общаюсь не с залом, а с камерой. А в остальном делаю то же, что на эстраде. Ведь когда я выхожу читать «Конька-Горбунка» в школе маленьким детям, я им должен рассказывать интересно, иначе они просто не выдержат, дети не могут из вежливости слушать 45 минут. И телеведущему надо уметь интересно рассказывать. Разница в том, что когда у меня чтецкий концерт, я читаю чужой текст, а здесь я произношу свой.[b]— Так вы и тексты сами пишете!?[/b]— Сам. Причем не то чтобы я их пишу, а так, что-то набрасываю. Часто приходится по-живому импровизировать. Хотя я вожу с собой книги, готовлюсь к передачам, чтобы не делать ошибок, потому что я все-таки дилетант в зоологии.[b]— Откуда вся эта страсть к зверью?[/b]— С детства. Когда я был маленьким, любил рисовать зверей по памяти и с натуры. И, как говорили люди понимающие, рисовал очень хорошо. Всегда любил ходить в зоопарк. Знал о нем много, читал и собирал книжки про зверей, коллекция эта до сих пор жива и, как видите, пригодилась, мечтал стать зоологом. Но, как теперь понимаю, это была книжная мечта, неконкретная. В 4–5-м классах я даже пытался ходить в кружок юных биологов зоопарка, но это получалось хуже. Оказалось, что смотреть на зверей, наблюдать их – интересно, а заниматься ими по науке – скучно. С рисованием тоже ничего серьезного не вышло. Знакомые художники говорили моим родителям (родители Павла – музыканты, до сих пор преподают в Гнесинском училище): «Только ребенка испортите. Только не надо его учить! Это засушит его фантазию, лишит индивидуальности». Вот я ничему и не научился.[b]— Люди похожи на животных?[/b]— Люди, извините, хуже. Хищник, когда он сыт, никого не трогает, удав нападает только на то, что может съесть, чего не скажешь о человеке. Животные наивнее, простодушнее. Но они, конечно, звери, и к ним не надо лезть.[b]— А вы с ними общаетесь в кадре так непринужденно, словно вам это ничего не стоит и вы это дело обожаете. Это не так?[/b]— Я люблю это занятие гораздо меньше моих продюсеров. Общаясь с животными, я понял, что они вовсе не такие уж свирепые и опасные. В зоопарках мне иногда разрешают с животным общаться. В Цюрихе я заходил к слонам, гладил их, угощал морковкой. В Праге я чесал спину носорога шариковой ручкой. Он подставлялся, как кот, которому чешут за ухом, хотя у него такая твердая шкура, что я ручку сточил о нее. В парке крокодилов мне пришлось носить на руках маленького аллигатора.Хозяин объяснил, как его держать за шею и за хвост, но, пока я что-то рассказывал, он все время вырывался из рук. А когда я отдал его обратно хозяину, тот запросто посадил себе крокодила на шею, как домашнего кота, — вот что значит хорошее знакомство.[b]— А дома у вас есть животные?[/b]— Раньше были собаки, сейчас появился котенок, очень смешной и забавный. Я люблю всех животных. Потому что крокодил не менее красив, чем павлин. Каждое живое существо по-своему привлекательно, и наблюдать за ним, за его поведением очень интересно. А главное — они не бывают плохими.[b]— Раз уж мы выяснили, что животные лучше людей и что каждое живое существо по-своему привлекательно, я сейчас бестактный вопрос задам… Скажите, ваша комплекция вас никогда не стесняла?[/b]— Я всегда мечтал похудеть. Это было чуть ли не целью жизни. Сам себе устраивал страшные диетические экзекуции. Неделями ел только рис, причем без соли. Гадость, надо сказать, невыносимая. Я и сейчас сплю и вижу, как сбрасываю лишний вес. Но с момента, как я стал телеведущим, проблема с похудением возросла в десятки раз! Дело в том, что продюсеры передачи категорически запретили мне даже думать о стройной фигуре. Видите ли, созданный образ нарушать нельзя. Теперь я ем много и часто. Ни одна диета не выдержит, если я на нее сяду! [b]— Как вы переносите путешествия, дорога не утомляет?[/b]— Утомляет чрезвычайно. Я вообще путешествую неохотно, дорога для меня – это нервы, очень устаю, но что поделаешь? За год работы у нас было 11 поездок, это очень много. Нервозность же поездок заключается в том, что мы заранее не знаем, что там увидим. Я не знаю, как будет строиться передача, сколько нам удастся снять, что нас ждет.Поэтому момент импровизации, когда надо на месте ориентироваться, все время присутствует. Я достаточно спокойный, даже флегматичный человек, но все время чувствую себя в напряжении. Кроме того, у нас небольшая группа, и надо друг другу не надоесть, не быть в тягость. По-моему, нам это удается. Иногда бывают форсмажорные обстоятельства. Например, в Чехии у нас испортилась камера, и мы снимали запасной, не очень хорошей, и это создавало дополнительные сложности. Слава тебе, Господи, что камера испортилась в последний день, а если бы в первый, что тогда?[b]— Вас не сразила внезапно свалившаяся на голову известность?[/b]— Бывает, что от известности человек начинает говорить: «Мы, звезды, нам, звездам, с нами, звездами...» Чушь собачья и пошлость невыносимая. Это не про меня. Как говорил Чехов, «всякому безобразию есть свое приличие». Мне сходить с ума не с чего. Довольно смешно, когда человек появляется на телеэкране, и у него начинают брать интервью. Вроде он откуда-то взялся… А он ниоткуда не взялся, он всегда был, просто о нем не знали. Я всегда был такой, как есть, вы же меня давно знаете! [b]— Не будете же вы утверждать, что вам неприятна известность, которую принесла телепередача «Путешествия натуралиста»?[/b]— Клянусь здоровьем яванских носорогов, мне действительно неловко, когда люди подходят на улице и говорят мне какие-то хорошие слова. С одной стороны, это, конечно же, приятно, я всегда благодарю, улыбаюсь, но при этом чувствую себя не в своей тарелке. Я понимаю, что даже такой небольшой известности — не будем ее преувеличивать, она не весть какая — надо соответствовать.[b]— Зато мама наверняка гордится вами?[/b]— Мама рада, она смотрит передачу, ей передача нравится. Но мама есть мама, она зритель необъективный. Главное, чтобы передача нравилась зрителям, чтобы они ее смотрели.[b]— А у вас есть основания сомневаться, что вашу программу смотрят? Черт возьми, да на телевидении таких оазисов, где ни крови, ни пошлости, ни политики – раз, два — и нету![/b]— Телевидение — оно либо просвещающее, либо развращающее, третьего не дано. Нашу программу, как мне кажется, можно назвать программой просвещающей. Мы стараемся сеять разумное, доброе, вечное и не развращать. Но даже самая образовательная передача не заменит книгу. Телевизор — это жвачка. Человек засыпает, просыпается, ест, пьет, а телевизор все трындит и трындит. К труду души, что, собственно, и есть воспитание, это не имеет никакого отношения. Даже познавательное телевидение. Есть какая-то грань, когда научно-технический прогресс начинает приносить вред, а не пользу. Ребенок, с детства пользующийся калькулятором, не будет знать таблицу умножения. С этой точки зрения, телевидение — вред, а наше телевидение — вообще кошмар. Дегенеративные викторины, тошнотворная реклама, все эти политиканы, циники и воры — это все наше неталантливое и, по большому счету, безнравственное телевидение. Я поэтому телевизор смотрю крайне редко. Конечно, «не плюй в колодец, пригодится воды напиться». Я сам веду программу, но это не мешает мне очень критически оценивать ситуацию на нашем ТВ.[b]— А если бы вам предложили вести политическую программу?[/b]— Я бы лопнул от злости, если бы ее вел. Я так ненавижу всех этих монстров, что желчью бы изошел и ругался скверными словами в эфире. Нет, это невозможно! У меня, как у большинства нормальных людей, на нашу политику тошнотворный рефлекс. А животные — они светлые души. И с крокодилами, и с жабами, и с исполинской саламандрой общаться приятней, не говоря уже о слонах и жирафах — они просто чудо!