[b]Композитор Ираида Юсупова (к «тем» Юсуповым она отношения не имеет) принадлежит к «новой волне» академической музыки. Она молодо выглядит, и ее музыку слушают те, кому «до», — у нее очень юная и очень стильная аудитория. И это несмотря на ее вопиющую «несовременность» и нежелание вписываться в стандарты.[/b]Она религиозна. Она разочарована в кино (хотя муж у нее — гениальный, как она сама говорит, оператор Александр Долгин) и киномузыке, которую пишет давно и успешно. Больше всего сожалеет о том, что не одарена голосом: «Мне так хочется петь! И этого никогда не будет. Очень завидую тем, кто может это делать...» При этом Юсупова совсем не похожа на человека, который может кому-то завидовать.— Я никогда не думаю о зрителях в духе «понравится — не понравится» или «как бы им угодить». Я просто стараюсь донести до них Бога. Настоящая духовная музыка должна быть откровением. Кто-то доходит до понимания этого легко и радостно, а я человек гордый и несмиренный — мне пришлось пройти через болезнь, достаточно безнадежную, иначе я бы ничего не услышала.Помню, тогда (это было лет шесть назад) моя семилетняя дочь вдруг сказала: «Я голос ангела слышу». И начала петь — со словами! Я записала — простая мелодия получилась, но слова такие, какие ребенок придумать не может. Так я и поняла, что ангельское пение — простое. И написала «переходное» сочинение — «Пение девственников на горе Сион».[b]— Вам было трудно отходить от своего старого творчества?[/b]— Очень. Кризис был страшный. Когда я лежала больная и думала: а вдруг я поправлюсь, мне ведь тогда придется сочинять «прежнюю» музыку... — меня начинало просто тошнить.[b]— Вашу новую музыку окружающие восприняли?[/b]— Были восторги. Были камни и помидоры, но равнодушных не было. Доводилось даже видеть слезы.[b]— Почему вас любят двадцатилетние?[/b]— Не знаю! Я и с дочкой не ощущаю такой уж разницы поколений. Могу привести аналогию с той же Губайдулиной. Она писала музыку к «Чучелу» — фильм снимал Быков. И он все время советовал: «Вот тут должна быть такая лирическая-лирическая тема — я прекрасно знаю детей». На что Губайдулина отвечала: «Это я прекрасно знаю детей, потому что прекрасно помню себя одиннадцатилетней девочкой, а вы себя одиннадцатилетней девочкой помнить никак не можете!» Однажды я написала песню в стиле отечественного рока 70-х для фильма о Леониде Филатове, он мне казался таким секс-символом: ковбой-семидесятник. Писала на его рубленый, кондовый текст. От этой песни режиссер была в ужасе — до тех пор, пока ее шестнадцатилетний сын не объяснил ей, как это здорово.[b]— Вы писали стихи к своей музыке?[/b]— Только если очень боялась, что меня неправильно поймут. Когда я писала песню в стиле послевоенного польского джаза к фильму «Ботинки из Америки», режиссер стал планировать: «Вот, мы сейчас текст закажем!» — «Приготовься к тому, что это будет стоить денег». — «Да? Тогда я сам напишу». И стал импровизировать. Я пришла в ужас и написала текст сама. Эту песню потом принимали за аутентичную, «родную», из тех времен. Ребенок мой выучил ее, сыграл в школе, выдав за Дунаевского, и одна из учительниц сказала: «Да, все-таки Дунаевский был гений».[b]— Насколько вы национальный композитор?[/b]— Да наверное, ни насколько. Соотношение кровей у меня такое же, как у Губайдулиной: по отцу татарка, по матери русская. Я как-то национального груза не ощущаю. И больше того, «национальные» моменты в музыке меня удручают. У меня был после консерватории такой смешной случай: один из моих соучеников, по национальности якут, был невероятный прожектер, но все его проекты каким-то странным образом воплощались. «Напиши на наши якутские темы — министерство хорошо заплатит!» А вдруг правда? Короче говоря, я написала абсолютно авангардное сочинение с использованием шаманских мотивов. Соученик устроил шикарную презентацию в музее Скрябина, приезжала министр культуры Якутии, которой я вручила партитуру. И все. Скоро выяснилось, что министр «пошла на повышение» — кудато там на сельское хозяйство. Я дозвонилась в якутскую закупочную композиторскую комиссию, и трезвый голос меня просветил: да вы что, нам своих композиторов девать некуда...— От черновиков я давно отказалась, работаю с компьютером. Раньше собирала свои черновики, но теперь их просто негде хранить, у нас очень тесно.[b]— Вам легко далась компьютерная грамота?[/b]— Мне она вообще бы не далась, но ребенок оказался компьютерным гением, это все ее заслуга. Помню, мы купили несколько справочников мне и один маленький для школьников — ей. Книгу для школьников мы вместе как-то одолели, остальное читала она.[b]— Она вас вообще «ведет» по жизни?[/b]— Да. Настя очень самостоятельный человек. Я настолько занята и не успеваю уделять ей внимание, что эта ее способность саму себя «двигать» замечательна. Она, например, совершенно неожиданно для меня начала заниматься на органе. Для меня это совершенно закрытый и недоступный инструмент, до сих пор не понимаю, как можно ногами играть отдельно от рук.[b]— К музыке она сама потянулась?[/b]— Она в три года не говорила ни слова, но пела настолько сложные мелодии, что можно было подумать, что у нее капроновые связки. С пяти лет сажала кукол, становилась перед ними с палочкой и «дирижировала хором».[b]— «Особость» у женской музыки есть?[/b]— Наверное, разреженность и пустоватость — у мужчин музыкальное пространство гораздо интенсивнее. Один мой известный коллега сказал по поводу музыки Губайдулиной: «Безупречная музыка, но чувствуется, что женщина написала». Наверное, это называется мягкость. Я ее люблю и культивирую.[b]— Реальная самостоятельность женщины возможна?[/b]— Возможна, но ничего хорошего в ней нет.[b]— А семья для вас что значит?[/b]— Если этот крест нести добровольно и радостно, то все получится. А если человек будет все время считать, сколько и чего именно тебе недодали (это я о себе говорю) — то лучше вообще не вступать в брак. Мы с мужем познакомились десять лет назад, работали вместе на фильме «Прощание». Тогда я была еще замужем, и на моем браке это знакомство никак не отразилось.Однако первый мой брак не сохранился, это было еще до болезни. Мне кажется, что сегодня я могла бы в нем существовать. Я теперь понимаю, что очень многое из того, в чем не считала себя виноватой, случалось по моей вине. И во втором браке увидела, что человек совершенно другой, и претензий ему нельзя предъявить ни в чем, — и вдруг те же самые проблемы начинают меня окружать. Тогда стало ясно, что дело во мне. Отношения у нас теперь складываются очень хорошо.[b]— При «рыночной системе» материально вам стало легче жить?[/b]— Честно говоря, разницы я не почувствовала. Просто в начале карьеры денег мало, потом их становится больше и больше. Другое дело, что, предположим, Губайдулина — Шнитке — Денисов в свое время были запрещены, а министерство платило огромные деньги (на гонорар можно было приобрести квартиру) за почвенную идеологически выверенную музыку! Теперь в Минкульте действуют экспертные советы по закупке произведений — но как композиторы могут оценивать музыку, которая с их направлением никак не связана? Когда меня принимали в Союз в 93-м году, старейший композитор Союза Сергей Разоренов писал рецензию на анонимного автора (на меня), в которой сказал: мне это совершенно не близко, но я чувствую, что человек очень талантливый. И я ему безумно благодарна: это ведь очень сложно — переступить через «вкус». Мою работу купили, и на мне хорошие гонорары закончились.[b]— Вам трудно было «пробиваться»?[/b]— Я не помню, чтобы я «пробивалась» — все просто шло как шло. В консерваторском общежитии, конечно, было страшно трудно. Я все время писала домой маме, звонила ей, плакала: давай приезжай! Через два года она переехала в Подмосковье. Вся моя карьера держалась на маме. Она меня и дома освобождала, пока Настя была маленькая.[b]— Вы чураетесь богемной обстановки?[/b]— Я иногда слышу от мужа: «Надо мелькать!» Но я предпочитаю обходиться без этого.[b]Досье «ВМ»[/b][i]Композитор Ираида Юсупова родилась 20 февраля. Диплом Московской консерватории получила в 1987 году. Написала музыку более чем к двадцати фильмам. Своим учителем считает Николая Сидельникова, композитора, «отца» отечественного постмодернизма последней волны. Самые известные ее работы — «Мистерия», вторая часть «Отрывков из «Фауста».[/i]