Боюсь заглянуть в подворотню дома № 4

[b]Бывая на Арбате, таком чужом и неузнаваемым, я стараюсь не заглядывать в подворотню дома № 4. Между тем здесь я родилась, прожила многие годы, здесь прошла большая часть жизни моих родителей, бабушки и дедушки с материнской стороны[/b].Когда-то на этом месте находилась гостиница «Столица», а в конце XIX века генерал А. Шанявский скупил квартал домов от Праги почти до Годеинского (в 1923–52 гг. – Годеиновский, а сейчас Арбатский) переулка, через несколько лет подарив его городу с тем, чтобы доходы шли на создание и содержание народного университета. Поэтому дом № 4 на старых письмах обычно указывался как «дом Шанявского». Он предназначался для жителей среднего достатка.Сейчас подворотня напоминает грязную нору, все словно сжалось в размерах, двор выглядит как ущелье между домами, а главное – исчезла атмосфера человеческого жилища, ощущение живого организма… Детская память удивительна. Многие эпизоды, детали встают перед глазами, словно застывшие кадры.Особенно важна память запахов детства: свежескошенной травы, осеннего леса, новогодней елки, дыма костра, кипящего самовара, шоколадной фабрики «Эйнем»… моем детстве Москва была спокойной, уютной и безопасной. Меня отпускали гулять одну по Арбату и прилегающим кварталам. Смутно помню недалеко от нашего дома на углу Серебряного переулка храм св. Николы Богоявленного с шатровой колокольней XVII века (разрушены в конце 1920-х). Почитаемый прихожанами этой церкви отец Александр крестил меня на арбатской квартире. Самыми любимыми были прогулки по Большой и Малой Молчановкам, а также посещение пустынного церковного двора, расположенного в начале Поварской улицы. Во дворе стояла церковь св. Симеона Столпника (1676–1679), которая казалась очень большой. В зимние дни мне нравилось по утоптанному снегу обходить закрытый храм со всех сторон, а потом немного постоять у северного фасада с далеко вынесенным вперед крыльцом на мощных опорах. К западу высилась шатровая колокольня. Сейчас церковь, крошечную, непонятно откуда взявшуюся на Новом Арбате, узнать трудно… Я очень часто бывала и на Собачьей площадке, не только потому, что занималась там «в группе». Сами занятия, которые назывались «ритмикой», и где дети из интеллигентных семей что-то уныло исполняли под музыку, меня не увлекали. Мне нравилась сама Собачья площадка, застроенная в начале XIX века. Ее название было связано с тем, что здесь при царе Алексее Михайловиче был собачий двор, где содержались своры для царской псовой охоты. В 1952 году Собачья площадка и переулок были переименованы в Композиторскую улицу, но чаще Собачью площадку без тени юмора стали называть Композиторской площадкой, потому что на ней находилось здание, принадлежащее Союзу советских композиторов. Сейчас все это исчезло, поглощено Новым Арбатом.Наша 59-я школа в Староконюшенном переулке называлась когда-то Медведниковской гимназией, потому что была построена в начале ХХ века на средства А. К. Медведниковой архитектором И. С. Кузнецовым. Достопримечательностью фасада стали огромные окна актового зала, украшенные декоративными картушами.Просторные классы, широкие коридоры, кабинеты физики, химии, биологии, расположенные амфитеатром, напоминающие университетские аудитории, спортивный зал, в котором проходили районные соревнования – все отличается размахом и оригинальностью решений. Впрочем, школа славилась не только архитектурой, но и традициями.Я шла в школу по Б. Афанасьевскому переулку и по отрезку Сивцева Вражка возвращалась по Староконюшенному переулку и Арбату. Левая сторона Староконюшенного с большими доходными домами выглядела строго, справа же внимание привлекал особняк Пороховщикова. Низкий одноэтажный дом из тяжелых толстых бревен с узорной резьбой словно таился в тени деревьев.На Арбатской площади, в здании ресторана Прага, был наш «придворный» кинотеатр «Темп», а еще располагался магазин Торгсин, где в 1937 году мне купили роскошные ботинки на белом каучуке! Нашей площади всегда не везло: она выглядела «случайно застроенной», тесной, составленной из отдельных зданий, и мало привлекательной. Плохо помню стоявшую на площади каменную церковь святых Бориса и Глеба, трамвайную станцию перед ней, огибая которую трамвай с Арбата уходил в сторону Москвы-реки…А в начале Калашного переулка высилось стоящее и поныне здание Моссельпрома, которое тогда называли «небоскребом». Мне оно казалось грандиозным, отчетливо помню на его верхотуре цветное изображение огромных любимых конфет «Мишка». А вот громадный Арбатский крытый колхозный рынок погиб при бомбардировке…Любимый бульвар моего детства – Гоголевский (он получил это название в 1924 году)! Я гуляла здесь совсем маленькой – с бабушкой и мамой, играла с одноклассниками, рисовала бульвар в группе художницы Ольги Александровны Айзенман, и вообще провела немало счастливых минут.Бульвар был всегда полон жизни. Фотографы зазывали всех желающих запечатлеть себя в виде кавказского всадника в папахе, вставив голову в отверстие аляповатой картины; цыгане водили медведей с кольцом в носу, вяло плясавших под их команду; китайцы торговали набором поделок из цветной бумаги: веерами, шариками на резинках, пестрыми лентами в виде драконов… В Москве китайская община в ту пору была многолюдной, особой известностью пользовались китайские прачечные. Затем китайцы были выселены как «агенты буржуазии», а в Москве появилась насмешливая присказка: «Я не плачка, я – спиона».Прогулки по бульвару обычно завершались посещением храма Христа Спасителя. Окрестности храма были «обитаемы», здесь можно было гулять, отдыхать на садовых скамейках, стоявших у зеленых газонов с невысокими кустами… Меня особенно поражало грандиозное сумрачное пространство храма, где царила тишина и терялись немногочисленные фигурки людей. Пол под ногами, сложенный из разноцветного мрамора, украшали звезды, шашки и круги.Внимание неизменно привлекал беломраморный иконостас, подобный четырехъярусной восьмигранной часовне, и поражавшие воображение места, где восседала царская семья.Во времена моего детства русские цари казались далекими, совершенно не реальными персонажами. Запомнился необычный эпизод, свидетелями которого мы с мамой стали в 1927 году. Привлеченные скоплением народа, мы прибежали на площадь около храма и увидели, что там возвышается огромная, страшноватая фигура Александра III, которую обвязали веревками и стаскивают с пьедестала. Это было тем более странно, что памятник-то был разрушен еще в 1918–20-х годах! Позже мы узнали, что это была съемка фильма Сергея Эйзенштейна «Октябрь». Полномерная статуя из папье-маше выглядела внушительно, как и само «падение самодержавия». Хотя я больше помню толпу, царящую вокруг неразбериху и клубы пыли…[b]Татьяна Павловна КАПТЕРЕВА-ШАМБИНАГО,доктор искусствоведенияP.S.[/b] [i]Публикуя воспоминания Т. П. Каптеревой-Шамбинаго, относящиеся к концу 1920-х – началу 1930-х гг., «ВМ» хочет уведомить читателей, что это – только малая часть большой рукописи о Москве и москвичах той далекой поры. Книга ждет благословения на выход в одном из московских издательств, а мы непременно воспользуемся любезным разрешением автора и постараемся познакомить наших читателей с некоторыми ее главами.[/i]