[i]Несомненно, прошлое видится лучше и объективнее по прошествии времени. И неудивительно, что ныне постепенно возвращаются в историю нашей страны прежде абсолютно отторгаемые герои. Среди них – Савинков.[/i][b]Под псевдонимом «Ропшин»[/b]Борис Викторович Савинков начинал как литератор. Талантливый литератор. Судите сами, насколько интересно и актуально звучит сегодня диалог героев его повести «Конь вороной»: «Я говорю Ольге: – Значит, можно грабить награбленное? – А ты не грабишь? – Значит, можно убивать невинных людей? – А ты не убиваешь? – Значит, можно расстреливать за молитву? – А ты веруешь? – Значит, можно предавать, как Иуда, Россию? – А ты не предаешь? – Хорошо. Пусть. Я граблю, убиваю, не верую, предаю. Но я спрашиваю, можно ли это? – Можно… Во имя братства, равенства и свободы… Во имя нового мира. Она чужая. Мне душно с ней, как в тюрьме».О Савинкове написано много верного и неправды. Личность незауряднейшая. Общался с известнейшими людьми эпохи. Уинстон Черчилль в книге «Великие террористы» писал о нем: «Савинков сочетал в себе мудрость государственного деятеля, отвагу героя и стойкость мученика».Сотрудник английской разведки и знаменитый писатель Сомерсет Моэм говорил о Савинкове: «Берегитесь, на вас глядит то, чего опасались древние римляне: на вас глядит рок».А дружившая с Савинковым писательница Зинаида Гиппиус следила вместе с Мережковским за его становлением как писателя и даже придумала ему псевдоним – В. Ропшин.Кроме романов, Савинков писал стихи. В эмигрантских газетах – неистребимая тоска по родине:[i]Нет родины – и все кругом неверно,Нет родины – и все кругом ничтожно,Нет родины – и вера невозможна,Нет родины – и слово лицемерно,Нет родины – и радость без улыбки,Нет родины – и горе без названья,Нет родины – и жизнь, как признак зыбкий,Нет родины – и смерть, как увяданье…Нет родины – замок висит острожный,И все кругом ненужно или ложно…[/i]Михаил Афанасьевич Булгаков, с большим вниманием следивший за зарубежной литературной жизнью, наверняка знал о произведениях писателя Ропшина, о подробностях этой личности, ведь Борис Викторович входил во Временное правительство Керенского, и тогда английский посол в России Бьюкенен считал Савинкова «пылким поборником решительных мер для восстановления дисциплины и подавления анархии». И закономерно, что такой чуткий к неправде писатель, как Михаил Булгаков, замечает в дневнике: «Ничего нельзя понять в истории с Савинковым. Правительственное сообщение сегодня – изумительно – 29 августа 1924 года, газета «Известия»: «В двадцатых числах августа с.г. на территории Советской России ОГПУ задержан гражданин Савинков Борис Викторович, один из самых непримиримых врагов рабоче-крестьянской России». «Где именно? – задает себе вопрос Булгаков. – Страна большая. Приехал будто бы для совершения террористического акта». Почему – «будто бы?»[b]Суд да дело[/b]Далее в газетах говорилось: «Арестованному в 20-х числах августа Борису Викторовичу Савинкову в 23 часа 23 августа было вручено обвинительное заключение, и по истечении 72 часов, согласно требований уголовно-процессуального кодекса, в Военной Коллегии Верховного суда СССР началось слушание дела о нем. Состав суда: председатель – тов. Ульрих, члены суда – тт. Камерон и Кушнирок».Историки утверждают, что на самом деле Савинкова арестовали в Минске 16 августа 1924 года, а еще в начале этого года он был завербован советской разведкой и сдал ей многих из членов своей эсеровской организации, находившихся в советском подполье.Известный историк Рой Медведев на мой вопрос – могла ли быть такая ситуация, с уверенностью ответил, что тогда были завербованы многие эсеры. Конечно, у каждого из них были свои мотивы. А Савинков… Я не думаю, что он прельстился идеалами коммунизма, или обещанием денежного вознаграждения, или высокого поста.Его душа истомилась вдалеке от родины, он мечтал посвятить остаток своей жизни писательству, и именно на родине, где все ему близко, все дорого. Переосмыслив прежнюю жизнь, он изменил свое отношение к ней, но не учел, что изменилась его страна.В газетах появилась заметка «Суд над Б. В. Савинковым», где говорилось, что он «решительно отрекся от своей борьбы с советской властью, разоблачил деятельность иностранных интервенционистов и признал, что во всех пунктах, которые заставили его поднять борьбу против советской власти, Октябрьская революция целиком и безоговорочно права».Эмигрантские круги были потрясены его поступком. 6 сентября 1924 года газета «Новое время» сообщала, что Б. Савинков был с марта 1924 года завербован советской разведкой и активно работал на нее, в результате чего были провалены самые ценные агенты в России. Увы, это было так. И перешел он границу по приказу чекистов, в обусловленном месте, в указанное ими время.Белая разведка уже знала о его предательстве, но хотела задержать его на месте преступления, при переходе границы и расстрелять, но ему удалось избежать роковой встречи.Об измене Савинкова говорят многие факты. И часовая беседа с ним Троцкого (21 сентября 1924 г.), где, видимо, оговаривались вопросы сотрудничества, и дальнейшая жизнь Савинкова на родине. И то, что суд над ним проводился при закрытых дверях, без свидетелей и иностранных корреспондентов. И то, что в тюрьме ему были созданы комфортабельные условия. К нему в камеру допускают даже любимую женщину.Кажется, что дело идет к его освобождению, что, вероятно, и оговаривалось в условиях возвращения. Он должен быть на свободе. Иначе Троцкий не уделял бы ему столько внимания. Не комментировал бы написанные им в тюрьме рассказы Луначарский, не обращался бы Савинков с письмом к Дзержинскому с просьбой о немедленном освобождении… Предательство никогда не приводило к добру.Его внезапную кончину объяснили самоубийством, хотя он успел шепнуть на предсмертном свидании сыну: «Услышишь, что я сам ушел из жизни – не верь».По рассказу известного поэта Варлама Шаламова, прошедшего ГУЛАГ, Савинкова бросили в лестничный пролет.А потом КГБ заказало своему верному летописцу Василию Ардаматскому роман, названный «Операция «Трест», где славились патриотизм, смелость и умение советских чекистов, заманивших в Россию лютого и коварного врага Советов Савинкова. Но правы были, скорее всего, зарубежные газеты, писавшие о том, что Савинкова завербовали, а затем надули. Писатель Ропшин новой родине был не нужен.