[b]Псковичу Глебу Леонтьевичу Травину предрекали неудачу, когда в ноябре 1929 года он спустился на лед Северного Ледовитого океана… на велосипеде. И все же через два года он прибыл с Кольского полуострова на Камчатку. Там же его и арестовали, заподозрив в шпионаже. Он объехал весь Советский Союз по границе и собирался переправиться через замерзший Берингов пролив, чтобы путешествовать дальше вдоль побережья Северной Америки.[/b]В 1970-х годах я несколько раз встречался с этим удивительным человеком в его родном Пскове. Вот одна из историй, которую он мне рассказал.– На острове Четырехстолбовом меня застала пурга. Пошел такой густой снег, что в прибрежных торосах я чуть не наткнулся на белую медведицу. Мне едва удалось опередить ее и выстрелить из ружья. Рана у нее оказалась не смертельной. Медведица отпрянула назад и исчезла в глубокой ледяной расщелине. Там у нее была берлога. Я выстрелил еще несколько раз наугад, а потом прыгнул в расщелину. Медведица была уже без движения. В берлоге оказалось еще двое медвежат: один – совсем маленький, другой – гораздо более крупный. Я снял с убитой медведицы часть шкуры, а медвежат забрал с собой.Старший чуть не загрыз меня во время первого совместного ночлега – пришлось его пристрелить. С младшим медвежонком я подружился и дал ему имя Мишутка. Почти полтора месяца мы вдвоем добирались до Чукотки.Спали вместе, прижавшись друг к другу. Медвежья шуба хорошо согревала нас обоих. Мы устраивались на ночлег прямо на льду. Сначала я вырезал ножом кирпичи из снега, спрессованного ветром и морозом. Потом сооружал из снежных кирпичей стенку-хоронушку.К утру перед ней нередко наметало сугроб, за которым нам спокойней спалось. А чтобы оградить себя от незваных гостей, перед входом в наше укрытие я всегда выставлял на ночь велосипед. Зверей отпугивала его яркая окраска, блестящие спицы, масляный фонарь и трепещущий на ветру флажок.Мишутка тоже вначале рычал на велосипед и не позволял себя катать на нем, предпочитая бежать следом на некотором расстоянии. Но я постепенно завоевал его доверие пойманной в пути рыбой.Зима в Арктике очень сурова, но это не значит, что во льдах нет жизни. В мороз лед иногда трескается – я научился определять место разлома по звуку, похожему на пушечный выстрел. Вдвоем с Мишуткой мы отыскали свежую трещину и с помощью крючка из велосипедной спицы ловили выброшенную из нее вместе с водой скользкую рыбу.Мне с медвежонком хватало по две рыбины в день. Одну мы съедали сырой, другую – мороженой, как строганину. Коренных жителей Севера такое питание спасает от цинги.Во время кормления в Мишутке снова просыпался зверь. Он начинал рычать и норовил схватить меня за руку, а однажды сильно покусал ее до крови. Я рассердился и забросил неблагодарного друга за высокий торос. А сам сел на велосипед, сделав вид, что собираюсь дальше поехать без него.Медвежонок, испугавшись, начал кричать: «Вакулику! Вакулику!» Дескать, прости меня, я больше не буду! А потом съехал с тороса и кинулся меня догонять. Не обращая внимания на его крики, я продолжал крутить педали – тогда он бросился под переднее колесо. Мне пришлось остановиться. Как ни боялся Мишутка велосипеда, страх остаться одному оказался еще сильнее. Без посторонней помощи он был обречен во льдах на гибель. Мне стало до слез жалко это маленькое существо. Я решил не расставаться с медвежонком, пока он не подрастет.Иногда к свежей трещине на льду наведывались и другие рыболовы. Несколько раз мы видели возле нее тюленей и песцов, а однажды встретили огромного белого медведя. Хозяин Арктики пришел на рыбалку не один – его сопровождала целая свита песцов, надеявшихся поживиться остатками медвежьей добычи. Я невольно испугался: а вдруг медвежонок последует за ними? Но он предпочел остаться с человеком.Наша дружба прервалась в Певеке, куда мы прибыли незадолго до наступления ранней весны 1931 года. Местные чукчи не меньше, чем велосипеду, подивились моей дружбе с маленьким медведем. Ведь это животное у них считается священным, как в Индии корова. Но еще больше Мишутке обрадовался директор фактории Семенов, которого я знал еще по работе на Камчатке.Директор пригласил меня на ужин к себе домой, но больше внимания уделил медвежонку.Не зная, как ему угодить, он налил в миску горячего бульона. Не приученный к такому сервису Мишутка обжегся и миску на полу перевернул. Извинившись перед хозяином за своего невоспитанного друга, я выпроводил медвежонка за дверь в сени.Семенов очень переживал, что он там замерзнет ночью. Я знал, что холод Мишутке не страшен: ведь я спал с ним вместе на льду, но мои доводы на директора фактории не подействовали.Когда я продал ему шкуру медведицы за два «винчестера» и 1200 патронов к ним, он вынес ее в сени и тайком постелил на пол.Утром мы нашли медвежонка мертвым. Трудно сказать, что случилось с ним. Возможно, лежа на шкуре убитой матери, он почуял знакомый запах, и его сердце не выдержало напоминания о ее гибели. Но я не исключаю, что за полтора месяца совместной жизни с человеком Мишутка разучился спать без меня.Как бы то ни было, я остро ощутил свою вину перед маленьким беззащитным существом, которого невольно погубил. И мне самому захотелось крикнуть ему: «Вакулику! Вакулику!» Дескать, прости меня! Я больше не буду!..С тех пор я больше не убивал белых медведей.