Владимир Хотиненко: Я снимаю мужские истории

[i]Посмотрев новый фильм Владимира Хотиненко «Страстной бульвар», задаешься вопросами не новыми и, может быть, даже наивными. Отчего желаниям нашим не суждено совпасть с нашими возможностями? Отчего нам вечно должно быть плохо сегодня, чтобы было хорошо завтра? Много всяких «отчего». А раз так, то буль-буль... Из стаканов, фужеров, бокалов, а то и просто из горла (саундтрек фильма — это в основном бульканье водки). За смысл жизни, за Пушкина, за любовь, за то чудное мгновение, когда «передо мной явилась ты»... Правда, в следующее не менее чудное мгновение все превратилось в фарс, в пародию, в черт знает что, так что лучше бы не являлась.Впрочем, тогда бы и «кина» не было.[/i][b]—Владимир Иванович, фильмы у вас какие-то суровые. Нет в них легкости, зримого действия, нет современных, решительных героев, почти нет красивых женщин и эротики. Не отсекает ли это обстоятельство значительную часть вашей аудитории? [/b]— Женщин в моих фильмах действительно мало. Меня этим вопросом уже ставили в тупик. Раньше я об этом не задумывался. Есть творческая задача и есть постоянный актерский состав, своя труппа, как в театре, с которой я обычно работаю. Но дело даже не в этом. По большому счету, я снимаю мужские истории, и это данность, естественный процесс.Иногда, впрочем, приближался к женской теме. В «Спальном вагоне», например, где играли Лариса Гузеева и Светлана Крючкова. Но опять же это женщины в мужском мире. Другое дело — создать на экране настоящую женскую историю. И не потому она будет женской, что главную роль исполнит женщина. Это будет принципиально иной мир. У меня странным образом просыпается желание сделать такое кино.А эротические сцены есть. В том же «Спальном вагоне», в «Страстном бульваре». Но и в том и в другом случае я исходил из того, что мы этого делать не умеем.Говоря «мы», я имею в виду и себя. Поэтому пришлось придать этим сценам комедийный характер. Они скорее смешны, чем эротичны. Впрочем, мне было бы интересно снять и настоящую эротику. Но это означает иметь как минимум актеров, которые чувствовали бы себя достаточно свободно. Не развратно, а свободно — две, как говорится, большие разницы. К тому же эротику, как, впрочем, и все остальное, надо уметь придумать. Ведь посмотрите: лучшие образцы этого жанра — и «Основной инстинкт», и «Девять с половиной недель», и «Дикая орхидея» — придуманы.До мельчайших деталей. Такого нет в реальной жизни, это иная реальность, хорошо продуманная и потому чрезвычайно правдоподобная. А как это делается у нас: обнажились — уже эротика.Или режиссер пытается повторить что-то красивое, что где-то когда-то у кого-то видел: сплетение ног, сплетение рук — судьбы сплетение...Фальшь, потому что нет идеи. А если нет идеи, то и актер не знает, что ему делать. Остаются только одно абстрактное сплетение да вдобавок прыщ на заднице. Наше кино страдает не-приду-ман-ность-ю.Что касается аудитории, то старшее поколение за последние годы как бы само отсеклось от кино. Сегодняшний зритель — молодежь, это факт. Получается, что на эту аудиторию и надо ориентироваться. Что у нас и происходит.Подчеркиваю — у нас. На самом деле следить за тенденциями отечественного кино несложно, они элементарны. Спектр же мирового кинопроцесса по-прежнему широк. Есть «матрица-шматрица», а есть другое кино. А в том, что наш спектр сузился до стеба, — ничего удивительного. Внезапно обретенная свобода и жеребячий восторг — это нормально.[b]— Но есть же новый зритель, новый стиль, новый язык кино, и с этим нельзя не считаться.[/b]— В том-то и дело, что речь может идти о стиле, а не о содержании. Содержание-то прежнее. Я не боюсь быть старомодным. И не хочу превращать свою жизнь в суету и подлаживание. Незадолго до вашего прихода у меня был об этом разговор со своей группой.Говорили о модном сейчас фильме «Бойцовский клуб». Хороший режиссер, хороший фильм. Но главное в нем — не содержание (оно достаточно простенькое), а стиль. Он-то и захватывает. В следующем фильме, над которым уже работаю, я попытаюсь говорить со зрителем на понятном, близком ему языке, по правилам для него привычным, но все о том же, о чем говорил и раньше. Не подделываясь под зрителя и его ценности — это довольно сложно, если учесть мой возраст. Просто попытаюсь сменить тональность.[b]— А как насчет жанра? У вас уже были триллеры. И к фантастике вы тяготеете. Точнее, к фантасмагории. Я имею в виду «Зеркало для героя».[/b]— «Один и без оружия» (если вы его называете триллером) я считаю неудачной работой. Был у меня еще такой по нынешним меркам боевик — «В стреляющей глуши». Кошмарное название. По большому счету, мое кино началось с «Зеркала для героя». Я люблю этот фильм. Мы делали его с моей давней приятельницей, ныне покойной Надей Кожушаной. В основе лежала повесть Рыбаса, но Надя многое придумала. Да, тут можно говорить о фантасмагоричности. Она есть и в «Страстном бульваре». Мне интересна грань между реальностью и фантазией, привлекает волшебство жизни.Она намного волшебнее, чем кажется. Сценарий «Макарова», например, был совершенно реалистичен, и я долго не мог с ним работать, пока не вызрели детали, реальные и условные одновременно. Кино — это вообще условный мир. Придуманный, но точный в деталях. Я уже сказал об этом касательно эротики. Но это относится и к любому другому жанру. Ведь что получается. Мы копируем то, что видим. Американцы же создают на экране несуществующую реальность...[b]— В результате наша «кинобратва» смахивает на настоящую так, что смотреть тошно. Традиции реализма, должно быть.[/b]— В том и дело, что их киногангстеры придуманы. Причем здорово придуманы и ни-че-го общего с реальностью не имеют. После выхода «Крестного отца» Копполы настоящие мафиози стали подражать героям фильма. В одежде, в манерах. У нас же наоборот: кино подражает действительности, копирует ее. Оно строится на хилых ножках недоношенных идей и не несет в себе мифического начала.Меня недавно одним своим высказыванием порадовал Алексей Герман. Он сказал: придумывать надо... Тот самый Герман, который сделал «Проверку на дорогах», «Ивана Лапшина», «Хрусталева». Все считают, что уж у него-то все взято из жизни. В том-то и дело, что нет. Все придумано, причем так хорошо, так детально, что история становится гиперреалистичной.[b]— Кстати, не странно ли, что многие наши лучшие фильмы сделаны в стиле ретро? Ведь и вы тяготеете к прошлому, к началу пятидесятых, ко времени, которое сегодняшнему зрителю может показаться архаично-скучным.[/b]— Если быть точным, меня интересует сорок девятый год. И следующий фильм будет о том же времени. После «Зеркала для героя» меня спрашивали: «Вы родились в пятьдесят втором.Откуда вы знаете о сорок девятом?» Да, для сегодняшнего молодого зрителя этого времени как бы уже не существует. А я вижу в нем некий секрет, некую очень важную загадку, которую пытаюсь разгадать (хотя, быть может, и не стоит ее разгадывать). Думаю, в тот период — между концом войны и смертью Сталина — и близился некий существенный перелом в обществе. Это как бы середина дистанции. Странным образом в пятидесятые годы все перешло в другой регистр. Я смотрел хронику.Там все принципиально иное: выражение глаз, аромат жизни.Что-то произошло. Что-то неуловимое, мистическое. Вы знаете, человечество сегодня стало люто прозаичным и в этом смысле катастрофически несчастным. Особенно после того, как на календаре появились двойка и три нуля. Фантастически поменялся мир. А ведь когда-то эту цифру — 2000 — даже невозможно было себе представить. Тем не менее это произошло просто и обыденно, и диафрагма времени стала закрываться. То есть предыдущее время перестает существовать. И все-таки надо пробить брешь, пока створки не до конца закрылись. Нельзя же лишать людей прошлого. Важно заинтересовать разговором, намекнуть на то, что жизнь интереснее, богаче. Может не получиться. Но я попытаюсь.[b]Досье «ВМ» [/b][i]Владимир Хотиненко не любит, когда его называют «призовым» режиссером, хотя что есть, то есть. В 1976 году окончил Свердловский архитектурный институт, работал художником на Свердловской киностудии, затем ассистентом у Никиты Михалкова на фильмах «Обломов», «Пять вечеров», «Родня». Учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров в Москве (мастерская Н. Михалкова), а после 1984 года только и делал, что снимал фильмы и получал призы. «Один и без оружия», «Зеркало для героя», «Патриотическая комедия», «Мусульманин». Последняя лента получила Гранпри Международного кинофестиваля в Монреале (1995). Но больше всего наград досталось «Макарову». Главный приз кинофестиваля «Киношок-93», приз кинопрессы «Лучший фильм года», приз «Золотой овен» актеру С. Маковецкому; «Ника-93» за лучшую режиссуру, лучший сценарий (В. Золотуха), лучшую мужскую роль второго плана (В. Ильин) и т. д. и т. п. Новую работу режиссера — фильм «Страстной бульвар» (1999) — по его словам, пока больше смотрели на Западе, чем у нас. О личной жизни предпочитает не говорить, но доподлинно известно, что последнюю жену зовут Татьяна, дочь от предыдущего брака живет в США, а сын учится во ВГИКе.[/i]