Отмочили шутку с Моцартом

[b]Теперь даже и не знаешь, почему наша филармония так долго сидела на цепи, а теперь с нее словно сорвалась. Да как! Превратила свою сцену почти в античный театр. В воскресенье «Геликон» сыграл здесь оперу Моцарта «Милосердие Тита», которую в Москве отродясь не видали.[/b]Что осталось от постановки «Тита», сыгранной самым скандальным московским оперным театром в Испании летом 2004 года, знают только сами геликоновцы. В Мериде это был большой подлинный античный театр на 10 тысяч зрителей с 80-метровой сценой и амфитеатром.Точно сохранился некий водоем, впрочем, не глубокий, не глубже кулака, о котором с осени по Москве ходили разные слухи. Мол, «Геликон», как всегда, отмочит шутку и сыграет спектакль в бассейне, который разведут прямо в филармонии.Мульку трактовали и так и так – вплоть до того, что в партер напустят воды и чуть ли не рыбок… Вспомним, что здание Концертного зала им. Чайковского на Триумфальной площади предназначалось когда-то театру Мейерхольда. Начали строить, да впал Мейерхольд в смертельную немилость, а зал в 40-м году достроили и отдали филармонии.К чему об этом? К тому хотя бы, что на месте партера Мейерхольд задумывал сцену, на которую зрители взирали бы из «античного» амфитеатра.По концептуальной идее директора филармонии Алексея Шалашова, человека тихого, но, как оказалось, авантюрного, партер сносят, на его месте рассаживается оркестр. А на сцене работают актеры. Последний раз так давали здесь «Тристана и Изольду» в мариинском исполнении – в полуконцертной постановке Алексея Степанюка. И разве не лучше так, чем никак? Но если «Тристан» вещь знаменитая и можно сколь угодно спорить о многочисленных ее трактовках, то «Милосердие Тита» Моцарта – нечто для нас новенькое, во всех смыслах покрытое мраком истории.Однако недаром Моцарт – вечный ньюсмейкер. А уж «Милосердие Тита», в учебниках скромно указанное как произведение, писанное одновременно с «Волшебной флейтой» и Реквиемом, вызвало у московской публики какой-то сумасшедший интерес. Одна только давка в вестибюле перед началом уже должна была согреть сердце и Шалашова, и постановщика спектакля Дмитрия Бертмана.Хорошо что вестибюль просторен, а КЗЧ велик: в конце концов, переругавшись с капельдинершами, просочились и даже расселись не только ВИПы, но и все желающие.Присутствие провокационной влаги вынудило артистов шлепать по сцене босиком (к возмущению сердобольной публики) и изрядно плескаться, хоть у нас сейчас далеко не испанское лето. А в финале, радуясь милосердию Тита, устроить прямо-таки массовую вакханалию с некоторой допустимой долей раздевания. Но, говорят, после спектакля ни один артист даже не чихнул! В содержании оперы разобраться было трудно. От краткого изложения либретто голова кругом, что называется, без пол-литра ни в зуб. Но если по-деловому: Вителлия просит влюбленного в нее Секста убить императора Тита в досаде, что Тит женится на другой. Секст – друг Тита, но согласен на преступление.Секста арестовывают. Вителлия кается. Тит прощает всех. Ура! По сюжету сразу видно, насколько римская трагедия проигрывает греческой. В Риме возник даже новый ее вид, называемый претекстой. В основе обычно лежал сюжет из римской мифологии или истории, а главным действующими лицами были чиновники! (Не предложить ли авторам «Детей Розенталя» следующий сюжетец из современной жизни? То-то будет манифестаций!) Но немаловажна личность Тита. Полным именем Тит Флавий Веспасиан (правил в 79–81 гг.н. э.), он был сыном знаменитого Веспасиана. И между прочим, именно отцу с сыном принадлежит легендарный спор об обложении налогом общественных уборных. Тит упрекнул отца – в ответ прозвучало пережившее века «Деньги не пахнут!» Сам Тит вошел в историю как один из лучших римских императоров. Светоний назвал его сильно: «любовь и утешение человеческого рода». И умер-то Тит от банальной лихорадки, а не от руки заговорщиков, как обычно.Изначальное либретто про милого императора перекладывали на музыку больше 80 раз. Вот до чего хорош был этот самый Тит! Но с какой стати Моцарт чуть не сотым композитором взялся за сюжет? Да с той, что существовал он в конце жизни туго, писал в основном танцы для придворных балов. А тут поступил «госзаказ» от его любимых пражан на оперу в честь коронования Леопольда Второго королем Чехии.За 18 дней «Тит» был не только написан, но и разучен и 6 сентября 1791 года исполнен в присутствии Леопольда.Премьеру встретили холодно – Моцарту даже нехорошо стало от этого приема. Вероятно, он уже был болен, и далеко не Сальери отправил его вскоре в мир иной.Опера, однако, и сегодня не пользуется популярностью. Может, что-то претило в этом сочинении самому композитору. Может, поспешил слишком, тем более что одновременно писались шедевры – веселая и до сих пор бесконечно загадочная «Волшебная флейта» и злополучный, дивной красоты Реквием.Режиссеры крайне неохотно берутся за этот опус – статичный, как отрытые фундаменты Карфагена.Но покажите мне нудятину (включая «Лулу» Берга или «Диалоги кармелиток» Пуленка), из которой Бертман, человек-праздник, не сделал бы зрелище. Можно сколь угодно много ворчать про нестройные пританцовывания хора, массовое махание мокрыми знаменами или любовные пантомимы, которые вынуждены разыгрывать артисты, дабы зритель не уснул под долгие оркестровые фрагменты с незапоминающимися мелодиями.Но ко второму действию геликоновские певцы так расходятся, что начинаешь вникать наконец и в сюжет, и даже в его дополнительные линии, засунутые туда Бертманом, скажем, по соображениям моды. В частности, в гомосексуальную: Секст, как явствует из пантомимы, любит не только Вителлию, но и Тита.То есть, может, Секст, конечно, и любит Вителлию, но Тит-то любит Секста. А еще норовил жениться то на Вителлии, то на Сервилии... Не плачьте, девушки, здесь все будет хорошо! А где Бертман – там еще и весело.Кроме шуток, блистательная Лариса Костюк, певшая Секста своим неподражаемым, волнующим меццо, невольно превращает своего героя в центральную фигуру оперы. Лариса – жемчужина «Геликона», выдающаяся актриса, неизменно придающая любой своей роли глубину, о которой композитор, кажется, и не мечтал.Тем более что приглашенная на главную партию австрийская певица Шарлота Лейтнер (Вителлия) не произвела никакого впечатления. Наверняка собственно Моцарт ей ближе фирменного геликоновского отвязного стиля, но ожидаемого венского призвука в спектакль она не привнесла.Образцовый тенор «Геликоноперы» Николай Дорожкин достойно поборолсяс образом милосердного императора, время от времени показывая в разрезе золотого плаща крепкие голые икры, колени и выше.Елена Семенова (Сервилия, сестра Секста) была не менее образцова, но подлинный восторг зала вызвало ее падение на поклонах из-за мокрой скользкой поверхности сцены. Жестокая ты, театр, вещь! И подавай тебе, публика, гладиаторов, идущих на смерть… Другое сильное меццо «Геликона» Мария Масхулия, также певшая мужчину (Анний, друг Секста), поначалу, как и Костюк, способствовала полной путанице в череде героев оперы. Да еще в программке ляпнули, что Вителлия – дочь Тита (составители тоже молодцы: не врубились в либретто; поверить им – так тут еще и кровосмесительный сюжет!).В итоге все сложилось славно, все концы сошлись, сюжет прояснился. Хор грянул славу императору, оркестр под управлением энергичного Владимира Понькина поставил точку, и дирижер вышел на сцену кланяться… босиком – и этого уже заразили геликоновскими штучками! Обалдевшая публика, частью не знавшая, воспринимать ли весь спектакль в шутку иль всерьез, в конце концов разразилась бурными аплодисментами и одобрительными криками. Из чего можно сделать вывод, что стоит все-таки городить и огород, и бассейн, а может, даже какие-нибудь качели с пирамидами ради того, чтобы, послушав как-никак Моцарта, а не сляпанный на скорую руку мюзикл, рассказать знакомым: «Ой, че я вчера в Зале Чайковского видел! Не поверите…» В конце концов, у нас сейчас время в определенном смысле немилосердное. Но и нескучное, как спектакли Бертмана.[b]На илл.: [i]Стиль «Геликона» налицо. В центре – Николай Дорожкин (Тит).[/b][/i]